- а ты не духовник. Все мои надежды похоронены, это верно, но ведь я-то
жив. Ладно, на годик прервусь, надо поднакопить деньжат. Обидно только, что
еще на целый год отодвинется то время, когда люди, не только ты, но и, к
примеру, этот малый... - Он повернулся к бармену. - Ты только глянь, как он
занятно трет... Да, так вот, и этот малый, и, понимаешь, все-все скажут
мне; "Доктор, вы сделали нас счастливыми". Целый год, - задумчиво протянул
он. - Так что мне с того, расскажу. я тебе или нет?
- Скажи мне, Бен, у тебя есть друзья?
- Это мое личное дело, Стив, а в Америке частная собственность
неприкасаема. Я же тебя не спрашиваю об этом.
- Но неужели тебе не хочется, чтобы у тебя появился надежный и искренний
друг?
- За кусок яичницы с ветчиной? - насмешливо спросил доктор. - Не дорого
же ты ценишь дружбу, Стив...
- Послушай, старина, а ты мне нравишься. В самом деле. Если бы у меня был
такой друг, как ты, я был бы счастливым человеком.
- А кто же тебе мешает найти такого?
- Литтлвуд! - отрезал Стив, совершенно сбитый с толку.
Против своей воли они неожиданно поменялись ролями, и теперь из него
самого тянули признания. Но такой поворот событий лишь подогрел его
профессиональное любопытство, и Стив испытывал нетерпение горчей, которая
мчится по следу с раздувающимися ноздрями и повизгивает от нетерпения.
- Ладно, - вдруг согласился доктор. - Но одно условие: если ты меня хоть
раз перебьешь, услышишь то же самое, что и этот паршивый клерк из "Литтлвуд
сити бэнка".
2
Пять лет назад Бенджамин Крас со своей женой Дороти поехал в Египет. Ни
пирамиды, ни Сфинкс, как ни странно, совершенно не произвели на доктора и
его супругу того впечатления, на которое они рассчитывали. И усыпальницы
фараонов чета Красов покидала с таким чувством, словно их обмишурили,
подсунув вместо подлинного сокровища жалкую подделку.
В Мекку Дороти ехать отказалась, и их пути разошлись. Она вылетела из
Каира в Рим, а доктор отправился на юг. И вот тут с ним приключилось то,
что впоследствии лишило его сна и покоя, заставило месяцами просиживать в
библиотеках.
...Маленький человечек говорил почтительно и негромко. Однако в каждом
его слове так и выпирало фанатичное преклонение перед мусульманскими
святынями. Крас в числе других американских туристов слушал гида вполуха.
Его мало занимали похождения земного бога, он просто рассматривал
затейливую арабскую вязь на стенах и потолке.
Они ходили из мечети в мечеть, и под конец доктору совершенно осточертело
все: и эти росписи, и толпы распластанных на маленьких ковриках молящихся
мусульман, съехавшихся сюда, по словам гида, со всего земного шара. Он уже
жалел о том, что не улетел вместе с Дороти, цивилизованный мир был ему куда
ближе.
Заметно поредевшая группа туристов направилась к очередному храму, и
доктор, очутившийся рядом с гидом, с удивлением отметил, что тот, не говоря
ни слова, вдруг со значением уставился на него. Выражение его лица стало
каким-то торжественным и одухотворенным, и доктор стал ощущать, что с ним
что-то происходит. Прохлада и сумрак мечети вызвали в душе нечто такое,
чему он пока не мог дать объяснения.
"Уж не обращаюсь ли я в мусульманскую веру?- внезапно пришло на ум, и
Крас беспокойно оглянулся на своих спутников, которые тоже в недоумении
вертели головами. - Может быть, нам тайком подсунули какой-нибудь
наркотик?" - с растущей тревогой подумал он, но тут же отбросил эту мысль,
как совершенно невероятную,
Гид, внимательно наблюдавший за растерянными туристами, торжественно
улыбнулся и, понизив голос, сказал:
- Запах... Божественный запах.
И все с каким-то облегчением стали шумно втягивать в себя воздух, и
доктор тоже последовал их примеру. Да, причиной тому был запах - едва
уловимый, пряный, пьянящий и одновременно освежающий.
- В стены этой мечети древние строители замуровали несколько крохотных
пузырьков с амброй и мускусом. Вот уже семь веков их сладостный аромат
доносит до каждого мусульманина истину: нет в мире прекраснее веры, чем
вера в Аллаха...
В самолете, летевшем в Каир, доктор снова и снова вспоминал странную
благоухающую мечеть. Ничтожные граммы мускуса не теряли силу целых семь
столетий! Такое не пригрезится Диору даже в самых смелых мечтах...
По возвращении в Моллесворс доктор "заболел" одорологией. Ему доставляло
удовольствие копаться в трудах, изучающих феноменальную способность живых
организмов различать запахи и даже использовать их для ориентации в
пространстве. Он безоглядно, хотя и вполне осознанно, бросился в новую
науку, как в Древнем Риме рабы-неофиты бросались в христианство. Он стал
новообращенным.
Однако по мере того, как Бенджамин Крас приобретал знания, он терял
Дороти. В первое время он не замечал этого, слишком много времени уходило
на целиком захватившую его страсть. Наспех подготовившись к очередной
лекции в сельскохозяйственной школе, он с наслаждением погружался в
старинные рукописи и фолианты.
С Дороти они расстались...
Это должно было рано или поздно чем-нибудь закончиться: полным
разочарованием или гениальным изобретением. И вот спустя три года Крас
изобрел одорофон - устройство для синтезации запаха. А толкнули его на эту
идею древние греки.
У одного из античных философов Крас натолкнулся на мысль о том, что в
природе существует пять видов запахов: камфарный, ментоловый, мускусный,
чесночный и гнилостный. Им соответствуют отверстия определенной формы в
человеческом носу. Из-за того, что каждая молекула может попасть только в
свое отверстие, человек и различает тот или иной запах.
Доктор решил провести эксперимент. Он взял пять тонких пробирок и
поместил в каждую по капельке ароматичного вещества и кристаллики ментола.
И - о чудо! - смесь давала тонкий и сложный аромат, который менялся, стоило
лишь отвести в сторону ту или иную пробирку. И тогда в ход пошло все, на
что падал взгляд, - иголки хвои, кусочки поджаренного маисового хлеба,
вяленая рыба, тонкие лепестки чайной розы... После лекций Крас закрывался в
лаборатории и среди чучел птиц и животных, муляжей и их внутренностей
пускался в захватывающее путешествие по таинственной реке запахов...
Вскоре он зашел в тупик. Любые, даже самые невероятные комбинации начинки
давали в чем-то похожие результаты. И тогда он понял, как правы были греки,
- основных запахов только пять. Лишь их сочетание в той или иной
последовательности дает столь богатую палитру оттенков. А еще он догадался
помещать ароматические вещества не в пробирки, а в тонкие трубочки и
прогонять сквозь них воздух. Одорофон был найден, и он работал!
Открытие доктора обещало сделать человечество счастливым, поскольку
известно, что запахи не только влияют на психические состояния, но и в
большей степени являются носителями памяти. Крас испытал все это на себе и
был поражен, какой свежей остается после бессонной ночи голова под
воздействием, скажем, скромной мяты. Перед ним открывались все новые и
новые горизонты, и доктор словно воспарил над миром, которому нес легкость,
свежесть и красоту...
Но вот однажды его вызвал к себе директор школы и объявил, что с
сегодняшнего числа доктору отказывают в выплате жалованья. Это было так
неожиданно, что Крас в первые минуты даже не нашелся, что ответить. Он
смутился, так как совершенно не представлял себя без работы, а о том, что
можно работать и без денег, он тогда не подумал.
Извиняющимся тоном доктор попросил отсрочку на неделю, мотивируя это
плохим самочувствием, и, получив ее, пришел к своей давней приятельнице
Сьюзен и стал вместе с ней лихорадочно искать выход.
Сьюзен предложила ему деньги и благодаря им были оплачены все счета,
которые просрочил Крас, но выкупить из мастерских Сэма Хантера шесть
одорофонов, которые он заказал, они уже не смогли. От огорчения с доктором
приключилась скверная штука - он хлопнулся о землю с такой силой, что ни
рукой, ни ногой пошевелить не было ни желаний, ни возможности.
И в то памятное утро Крас ни за что не хотел вставать, и Сьюзен, присев к
нему на краешек постели, прочла вслух заметку, напечатанную в "Литтлвуд
дейли кроникл". В ней говорилось о каком-то чудаке, который изобрел новый
двигатель, расходующий ничтожно малое количество бензина, о том, что
городской банк принял решение финансировать дальнейшие разработки и на
первое время выплатил изобретателю крупную премию. И Сьюзен уговорила
доктора написать письмо в правление "Литтлвуд сити бэвка"...
- Э-э... - Серый невыразительный человечек заглянул краем глаза в листок,
лежащий перед ним на столе. - Мистер... э-э... Крас. У вас ровно пять
минут. Прошу вас, изложите вашу просьбу.
- Видите ли, сэр, - начал доктор, торопливо подыскивай слова, хотя по
дороге в Литтлвуд, казалось, продумал все аргументы, тщательно взвешивая их
и выстраивая в логическую цепочку. Но равнодушные глаза клерка, брезгливое
выражение его тонкогубого рта, затвердевшего в ту самую минуту, когда Крас
сказал, что он из сельскохозяйственной школы, напрочь убило в нем желание
говорить о мечетях, бабочках и мудрых греческих старцах. Клерк, уже не
скрывая раздражения, демонстративно поглядывал на часы. И Крас тоже следил
за скачками секундной стрелки, отчетливо понимая, что все его планы и
надежды летят в тартарары, подталкиваемые вот этой малюсенькой золоченой
иглой. Счастье грядущих поколений осталось в том невозвратном мире, который
отдалялся от него по мере того, как неутомимая лошадка, повинуясь незримому
бичу коногона, скакала через черточки на циферблате - круг за кругом, круг
за кругом...
- Ваше время истекло, - сухо сказал клерк, поднимаясь. Он уже придвинул к
себе какую-то пухлую папку, и его лицо, вмиг утратившее брезгливость,
приняло выражение страшной занятости. - Очень жаль, но мы ничем не можем
вам помочь.
- Погодите еще одну секундочку, я вам сейчас покажу...
Доктор стал лихорадочно вытаскивать из кармана портативный одорофон, но
клерк испуганно взвизгнул:
- Клемент!
Дверь мгновенно распахнулась, и на пороге появился рослый негр. Он
прислонился к косяку, под напрягшейся материей его твидового пиджака
явственно взбугрились могучие бицепсы.
У доктора задергалась верхняя губа, что случалось с ним довольно редко,
лишь в минуты сильного гнева, но он сдержался, повернулся и, ни слова не
говоря, вышел из кабинета.
Он брел вдоль улицы, не обращая внимания на снующие машины, прохожих,
живой рекой обтекающих его с двух сторон. В голове было совершенно пусто,
хотя мысли гудели и скакали так, что, казалось, даже волосы изредка
шевелились. Но, странное дело, мысли жили сами по себе, а доктор сам по
себе: он не ощущал, не удавливал и не пытался осознать их. Он сворачивал с
одной улицы па другую, пока не очутился перед дверью "Золотого порога", И
тогда он понял, что безумно хочет напиться, до чертиков, до полного провала
в сознании. Вытащил из кармана все деньги, сколько было, пересчитал их и
толкнул дверь...
3.
Стив облизнул пересохшие губы. Если то, что наговорил ему доктор, правда,
пусть даже наполовину, он завтра, нет, сегодня принесет шефу такую статью,
что...
- Послушай, Бен, значит, ты из банка прямо сюда?
- Ну да.
- И эта твоя штука...
- Одорофон?
- Одорофон. Он при тебе?
Вместо ответа Крас полез в карман и вытащил никелированную штуковину,
удивительно похожую на малярную кисть, от ручки которой змеился тонкий
провод.
- Хочешь проверить? - спросил доктор.
- Да.
Доктор выдернул из розетки вилку настольной лампы, стоявшей на столике, и
подключил прибор. В нем едва слышно загудел маленький моторчик, и вдруг
репортер почувствовал запах свежей розы. Он удивленно поднял брови, а
доктор, лукаво подмигнув ему, чуть сдвинул в сторону металлическую обойму,
и вокруг разнеслось прохладное благоухание ландышей. Еще одно движение, и
оно сменилось нежным ароматом мяты...
Репортер был ошеломлен. "Теперь сделать несколько снимков, и все о'кей".
