молод, богат и даже красив, если посмотреть на него с определенного угла,
путешествие должно было бы быть приятным. Но все это оказалось не так.
И к тому же, было страшно.
Если человек хоть что-то и узнал о космосе, так это то, что нужно
держаться подальше от черных дыр. Но для Вэна это ничего не значило. Он их
отыскивал. А потом поступал даже хуже.
Долли не знала, что это за приборы и приспособления, которыми играл
на корабле Вэн. Когда она спрашивала, он не отвечал. Когда она,
подлизываясь, надела на палец куклу и спросила ее ртом, Вэн нахмурился и
сказал:
- Если хочешь показывать представление, покажи что-нибудь забавное и
грязное, а не задавай вопросы которые, тебя не касаются. - Когда она
попыталась выяснить, почему они ее не касаются, ей повезло больше. Прямого
ответа она не получила. Но по краске и смущению Вэна она поняла, что
приборы украдены.
И они имеют какое-то отношение к черным дырам. И хотя Долли была
уверена, что когда-то слышала, будто ни войти в черную дыру, ни выйти из
нее невозможно, ей вскоре стало ясно, что Вэн пытается найти черную дыру,
а потом войти в нее. Вот это и было страшно.
А когда она не боялась так, что ее молодой рассудок готов был
свихнуться, она оказывалась одинокой, потому что капитан Хуан Генриетта
Сантос-Шмитц, эксцентричный юный миллионер, чьи подвиги до сих пор
возбуждали любителей сплетен, оказался никуда не годной компанией. После
трех недель в его присутствии Долли едва его выносила.
Впрочем, она с дрожью признавалась, что его вид гораздо менее ужасен,
чем то, на что она сейчас смотрит.
А смотрела Долли на черную дыру.
Вернее, не на саму дыру, потому что на нее можно смотреть целый день
и ничего не увидеть: черная дыра потому и называется черной, что ее не
видно. Она видела спиральное свечение синевато-лилового цвета, неприятное
для глаза, даже на экране контрольной панели. Гораздо неприятнее было бы
смотреть на это непосредственно. Этот свет - только вершина айсберга,
обрушивающегося на корабль. Корабль бронированный, и пока броня
выдерживает, но Вэн не под защитой брони. Он в посадочном аппарате, где у
него инструменты и технологии, которых она не понимает, а он отказывается
ей объяснять. А она знала, что где-нибудь в другом месте, в другой
ситуации она будет сидеть в корабле и ощутит легкий толчок - это
отсоединится посадочный аппарат. И Вэн еще больше приблизится к этому
ужасному объекту! И что тогда с ним случится? А с ней? Она, конечно, без
него обойдется, это уж точно! Но если он умрет, оставит ее одну в сотнях
световых лет от всего, что ей знакомо, - что тогда?
Она услышала его гневные восклицания и поняла, что это произойдет не
сейчас. Люк открылся, и в нем показался сердитый Вэн.
- Еще одна пустая! - рявкнул он, словно считал ее в этом виноватой.
Конечно, считал. Она постаралась выглядеть сочувствующей, а не
испуганной.
- Ах, милый, какая жалость! Значит, уже три.
- Три! Ха! С тобой три, хочешь ты сказать. А всего гораздо больше! -
Говорил он презрительным тоном, но она постаралась не замечать этого.
Страх сменился чувством необыкновенного облегчения. Долли незаметно
отодвинулась как можно дальше от контрольной панели - недалеко, ведь все
пространство внутри корабля размером с гостиную. Он сел и стал справляться
у своих электронных ораторов, а она молчала.
Разговаривая с Мертвецами, Вэн никогда не приглашал Долли принимать
участие. Если он говорил, она по крайней мере слышала его слова. Если
печатал на клавиатуре, у нее и этого не было. Но на этот раз она понимала,
о чем идет речь. Он набрал вопрос, выслушал в микрофон, что сказал
Мертвец, внес поправку и принялся набирать курс. Потом снял наушники,
нахмурился, потянулся и повернулся к Долли.
- Ну, ладно, - сказал он, - иди сюда, можешь показать представление,
чтобы внести еще часть платы за проезд.
- Конечно, милый, - послушно сказала она, хотя было бы гораздо лучше,
если бы он не напоминал ей об этом постоянно. Но настроение ее улучшилось,
она ощутила легкий толчок; значит, корабль снова в пути, и действительно,
сине-фиолетовый ужас на экране уже начал уменьшаться.
Конечно, это значит только, что они на пути к другой черной дыре.
- Покажи хичи, - приказал Вэн, - и еще... дай-ка подумать. Да,
Робинетта Броадхеда.
- Конечно, Вэн, - сказала Долли, доставая из угла, куда их заткнул
Вэн, своих кукол и надевая их на пальцы. Хичи, конечно, не похож на
настоящего хичи; кстати, кукла Робинетта Броадхеда тоже выглядела
карикатурно. Но они забавляли Вэна. А для Долли именно это было важно, так
как счет оплачивал он. В первый же день после отлета из порта Хеграмет он
хвастливо показал Долли свой банковский счет. Шесть миллионов долларов
автоматически пополняли его ежемесячно! Это число поразило Долли. Это
очень много. И из этого водопада денег рано или поздно она сумеет урвать
для себя несколько капель. В такой мысли для Долли не было ничего
аморального. Возможно, в прежние времена американцы назвали бы ее
охотницей за богатством. Но большая часть человечества во всей его истории
просто назвала бы ее бедной.
Она кормила его и спала с ним. Когда он бывал в плохом настроении,
старалась стать невидимой, а когда он хотел развлечений, пыталась его
развлечь.
- Здравствуйте, мистер хичи, - сказала голова Броадхеда, рука Долли
согнула ее, чтобы голова улыбалась, голос Долли звучал хрипло. - Очень рад
с вами познакомиться.
В голосе Долли зазвучало змеиное шипение.
- Здравствуй, опрометчивый землянин. Ты как раз вовремя для обеда.
- Вот здорово! - воскликнула голова Броадхеда, улыбка ее стала шире.
- Я голоден. А что на обед?
- Аргх! - закричала голова хичи, пальцы скривились когтями, рот
раскрылся. - Ты! - И правая рука сомкнулась на кукле с левой руки.
- Хо! Хо! Хо! - смеялся Вэн. - Очень хорошо! Хотя на хичи не похоже.
Ты не знаешь, как выглядит хичи.
- А ты знаешь? - своим голосом спросила Долли.
- Почти. Во всяком случае лучше тебя.
И Долли, улыбаясь, подняла руку с хичи.
- Но вы ошибаетесь, мистер Вэн, - послышался шелковый, змеиный голос
хичи. - Вот как я выгляжу, и я жду вас в следующей черной дыре!
Вэн вскочил со стула, отбросив его с треском.
- Это не забавно! - закричал он, и Долли удивилась, увидев, что он
дрожит. - Приготовь мне поесть! - приказал он и, что-то бормоча,
отправился в свой посадочный аппарат.
Неразумно шутить с ним. Поэтому Долли приготовила ему обед и
прислуживала с улыбкой, хотя ей не было весело. Но эта улыбка ничего ей не
дала. Настроение у него было хуже, чем всегда. Он кричал:
- Дура! Ты тайком съела всю хорошую пищу? Ничего вкусного не
осталось!
Долли чуть не расплакалась.
- Но ведь тебе нравятся бифштексы, - сказала она.
- Бифштексы! Конечно, нравятся. Но посмотри, что ты приготовила на
десерт! - Он оттолкнул тарелку с бифштексом и брокколи, схватил поднос с
шоколадным печеньем и потряс перед ней. Печенье разлетелось во всех
направлениях, и Долли пыталась поймать его.
- Я знаю, они тебе не очень нравятся, милый, но мороженого больше
нет.
Он сердито посмотрел на нее.
- Ха! Нет мороженого! Ну, хорошо. Тогда шоколадное суфле или пирог с
фруктами...
- Вэн, ничего этого нет. Ты все съел.
- Глупая женщина! Это невозможно!
- Ну, их не стало. И вообще сладкое тебе вредно.
- Тебя не назначали моей нянькой! Когда у меня сгниют зубы, я куплю
себе новые. - Он сунул тарелку ей в руки, и печенье снова разлетелось. -
Выбрось этот мусор. Я не хочу больше есть.
Вот и еще один типичный обед на дальних пределах Галактики. И
закончился он тоже типично: Долли со слезами прибрала. Вэн такой ужасный
человек! И даже не подозревает об этом.
Однако Вэн знал, что он злобен, антисоциален, капризен - и еще
длинный список пороков, которые перечислила ему психоаналитическая
программа. Больше трехсот сеансов. Шесть дней в неделю в течение почти
года. А в конце он с шуткой прекратил эти сеансы.
- У меня есть вопрос, - сказал он голографическому психоаналитику.
Программа для него выглядела приятной женщиной, достаточно старой, чтобы
быть его матерью, достаточно молодой, чтобы сохранить привлекательность. -
И вопрос этот таков: сколько психоаналитиков нужно, чтобы изменить
светящийся шар?
Аналитик со вздохом сказала:
- О, Вэн, ты снова противишься. Ну, хорошо. Сколько же?
- Только одного, - со смехом ответил он, - но шар на самом деле не
хочет меняться. Ха-ха! И, видишь ли, я тоже не хочу!
Она молча смотрела на него. Ее показывали сидящей в кресле-корзине, с
подобранными под себя ногами, с блокнотом в одной руке, с карандашом в
другой. Глядя на него, она постоянно поправляла очки, сползавшие на кончик
носа. Как и все остальное в этой программе, этот жест имел определенную
цель, он показывал, что она всего лишь человек, как и он, а не некое
божество. Конечно, человеком она не была. Но прозвучали ее слова совсем
по-человечески:
- Очень старая шутка, Вэн. А что такое светящийся шар?
Он раздраженно пожал плечами:
- Это такая штука, которая дает свет. Но ты меня не поняла. Я вообще
не хочу меняться. Мне это неинтересно. Я с самого начала не хотел
приходить сюда и сейчас намерен закончить.
Компьютерная программа миролюбиво сказала:
- Это твое право, конечно, Вэн. Что же ты будешь делать?
- Буду искать моего... уйду отсюда и буду веселиться, - свирепо
сказал он. - Это тоже мое право.
- Да, конечно, - согласилась она. - Вэн. Не скажешь ли, что ты
собирался сказать, а потом изменил свое намерение?
- Нет, - ответил он, вставая. - Не буду говорить тебе, просто буду
делать. До свидания.
- Ты собираешься искать своего отца, верно? - спросила ему вслед
компьютерная программа, но он не ответил. И вместо того чтобы просто
закрыть дверь, захлопнул ее с грохотом.
Нормальный человек - в сущности, почти любой человек, - признал бы
правоту психоаналитика. И уже давно рассказал бы спутнице по кораблю и
постели о своих надеждах и страхах. Но Вэн не привык с кем-нибудь делиться
своими чувствами, потому что вообще не привык ничем делиться. Выросший в
одиночестве Неба Хичи, лишенный в самом критическом возрасте теплокровных
товарищей, он стал подлинным архетипом антиобщественного человека.
Страшная тоска по любви погнала его в глубины космоса в поисках
исчезнувшего отца. Полная неспособность осуществить свою мечту делал для
него невозможным принятие любви сейчас. Его ближайшими спутниками в годы
юности были компьютерные программы, записанные индивидуальности, Мертвецы.
Он скопировал их и взял с собой на корабль хичи, и разговаривал с ними,
как не говорил с живой Долли, потому что знал: они только машины. Им все
равно, как он с ними обращается. Для Вэна люди тоже были машинами,
продающимися машинами, можно сказать. А у него достаточно денег, чтобы
купить, что ему нужно. Секс. Или разговоры. Или приготовление пищи, или
уборку его грязи.
Ему не приходило в голову подумать о чувствах продающейся машины.
Даже когда такой машиной была девятнадцатилетняя женщина, которая была бы
благодарна, если бы он подумал, что она его любит.
Хичи довольно рано научились записывать сознание и даже переносить
особенности личности мертвого или умирающего в свои механические системы,
как научились и люди, найдя так называемое Небо Хичи, где вырос Вэн. Робин
