поисках похожих на клещей насекомых, которые на Пегги служили аналогом
дождевых червей, аэрируя почву. В другой раз он управлял инструментом,
который углублялся на несколько десятков метров и добывал образцы породы.
Его заставили бы чистить картошку, если бы они ели картошку, и
действительно попытались взвалить на него все мытье посуды. И отступили,
только договорившись делать это строго по очереди. (Впрочем, Уолтерс
заметил, что очередь мистера Лукмана почему-то все не наступала). Не в том
дело, что работы эти были неинтересны. Клещеобразные насекомые попадали в
сосуд с раствором, который потом подвергали электрофорезу на
фильтровальной бумаге. А еще этих насекомых помещали в маленькие
инкубаторы во стерильной водой, стерильным воздухом и стерильными
углеводородными парами. Это были тесты на наличие нефти. Насекомые,
подобно термитам, закапывались глубоко под поверхность. Кое-что они
выносили с собой наружу, и электрофорез показывал, что именно. Инкубаторы
проверяли то же самое по-другому. На Пегги, как и на Земле, существовали
микрооганизмы, способные жить на диете из чистого углеводорода. И если в
инкубаторах такие микроорганизмы обнаруживались, они не могли существовать
без источника чистого углеводорода в почве.
И в том и в другом случае это означало нефть.
Но для Уолтерса это была просто утомительная работа, и освобождением
от нее были только приказы тащить на буксире магнетометр или разбросать
больше копий. После трех дней работы, вернувшись в свою палатку, он достал
свой контракт и проверил, есть ли там все это. Оказывается, есть. Он
решил, вернувшись в порт Хеграмет, поговорить со своим агентом; после пяти
дней он передумал. Нужно просто убить этого агента... Но дополнительные
полеты имели и благотворные последствия. Через восемь дней этой
трехнедельной экспедиции Уолтерс с радостью сообщил Лукману, что у него
кончается горючее и ему придется лететь на базу.
Когда он явился в свою маленькую квартиру, было уже темно; но
квартира аккуратно прибрана, а это приятная неожиданность; Долли дома, а
это еще лучше; а лучше всего то, что она была в хорошем настроении и явно
обрадовалась ему.
Вечер прошел превосходно. Они занимались любовью; Долли приготовила
ужин; снова занимались любовью, и вот в полночь они сидели в постели,
опираясь спиной на подушки, вытянув ноги, держась за руки, и пили вино.
- Я бы хотела, чтобы ты взял меня с собой, - сказала Долли, когда он
рассказал ей о своем чартере в Новом Делавере. Долли не смотрела на него;
она лениво перебирала кукольными головами, надетыми на пальцы, выражение у
нее было спокойное и расслабленное.
- Никакой возможности, дорогая. - Он рассмеялся. - Ты слишком
красива, чтобы везти тебя в буш к четырем изнывающим арабам. Я сам там
себя не чувствую в безопасности.
Она подняла руку; по-прежнему лицо расслаблено. На пальце у нее
кошачья морда с ярко-красными блестящими усами. Розовый рот раскрылся, и
послышался кошачий голос:
- Вэн говорит, что они очень грубые. Говорит, что они готовы были
убить его только за разговор о религии. Говорит, что боялся: они его
убьют.
- Да? - Уолтерс подвинулся, спинка кровати больше не казалась ему
удобной.
Он не задал вопроса, который прежде всего пришел ему в голову (этот
вопрос был "Значит, ты видишься с Вэном?"), потому что это означало бы,
что он ревнует. Он только спросил: "Как Вэн?" Но тот, другой, вопрос
содержался в этом, и Уолтерс получил ответ. Вэну гораздо лучше. Синяк под
глазом почти не заметен. У Вэна корабль на орбите - хичи-пять, но это его
личная собственность, и он специально оборудован - так он говорит, она
сама не видела. Конечно. Вэн намекал, что некоторые приборы - старые
приборы самих хичи, и, может, он приобрел их не очень честно. Вэн говорит,
что есть еще много неизвестных приборов хичи, потому что люди, их
нашедшие, ничего не сообщают, чтобы не делиться доходами с Корпорацией
"Врата", понимаешь? Вэн считает, что у него есть на это право - из-за его
невероятной жизни, ведь его воспитали практически сами хичи...
И Уолтерс, не желая того, все-таки произнес свой вопрос:
- Похоже, ты часто видишься с Вэном. - Он старался говорить небрежно,
но голос его выдавал. Уолтерс был обеспокоен и рассержен, скорее
рассержен, чем обеспокоен - в сущности это не имеет смысла! Вэн совсем не
красив. И характер у него плохой. Конечно, он богат, к тому же по возрасту
гораздо ближе к Долли...
- О, милый, не ревнуй, - сказала Долли собственным голосом, и
говорила она довольным тоном - это слегка успокоило Уолтерса. - Он скоро
улетит. Не хочет быть здесь, когда вернется транспорт. Сейчас он как раз
запасает припасы для следующего полета. Только поэтому он здесь оказался.
- Она снова подняла руку с куклой, и детский кошачий голос пропел: -
Млад-ший ревнует Дол-ли!
- Нет, - инстинктивно ответил он и тут же признался: - Да. Не вини
меня, Долли.
Она придвинулась в постели, пока губы ее не оказались возле его уха,
он ощутил ее мягкое дыхание, послышался кошачий голос:
- Не буду, мистер Младший, но я ужасно обрадуюсь, если вы будете... -
И примирение прошло очень хорошо; и как раз в середине четвертого раунда
прозвонил пьезофон.
Уолтер дал ему прозвонить пятнадцать раз, достаточно, чтобы закончить
свое занятие, хотя, конечно, не с таким удовольствием, как ему хотелось.
Говорил дежурный офицер аэропорта.
- Я не вовремя позвонил, Уолтерс?
- Говори, что нужно, - ответил Уолтерс, стараясь не показывать своего
все еще бурного дыхания.
- Ну, Оди, поднимайся и приводи себя в порядок. Обнаружена группа из
шестерых - с цингой. Координаты не очень ясны, но у них есть радиобуй. И
больше ничего нет. Ты отвезешь к ним врача, дантиста и примерно десять
тонн витамина C. Вылететь с рассветом. Это значит, что в твоем
распоряжении девяносто минут.
- О, дьявол, Кэри! А нельзя ли отложить?
- Только если хочешь, чтобы они умерли, не дождавшись помощи. Они в
очень плохом состоянии. Пастух, нашедший их, говорит, что, по его мнению,
двое не выживут.
Уолтерс выругался про себя, виновато посмотрел на Долли и неохотно
начал одеваться.
Когда Долли заговорила снова, голос ее не был кошачьим.
- Младший? А нам нельзя вернуться домой?
- Мы дома, - ответил он, стараясь говорить весело.
- Ну, Младший - Лицо ее напряглось, оно оставалось неподвижным, но в
голосе ее он слышал напряжение.
- Долли, любимая, - сказал он, - там нас ничего не ждет. Вспомни.
Именно поэтому такие люди, как мы, прилетают сюда. Перед нами целая новая
планета - да наш город будет больше Токио, новее Нью-Йорка; через
несколько лет будет шесть транспортов, ты знаешь, а вместо шаттлов петли
Лофстрома...
- Но когда? Когда я состарюсь?
Не было никакой причины, чтобы голос ее звучал несчастно, но он так
звучал. Уолтерс глотнул, перевел дыхание и постарался отшутиться.
- Сладкие штанишки, - сказал он, - даже в девяносто ты не будешь
старой. - Никакого ответа. - Ну, милая, - уговаривал он, - будет гораздо
лучше. Скоро в нашем Оортовом облаке запустят пищевую фабрику. Может, даже
на следующий год. И мне пообещали работу пилота на строительстве...
- Прекрасно! И тогда я тебя буду видеть раз в год, а не раз в месяц.
И буду сидеть в этой развалине, и даже никакой программы, чтобы
поговорить, нет.
- Будут программы...
- Я умру до того!
Теперь он совершенно очнулся, вся радость ночи забылась. Он сказал:
- Послушай. Если тебе здесь не нравится, нам не обязательно
оставаться. На Пегги не только порт Хеграмет. Можем взять землю,
расчистить ее, построить дом...
- Растить крепких сыновей, основать династию? - В голосе ее звучало
презрение.
- Ну... что-то в этом роде.
Она отвернулась.
- Прими душ, - посоветовала. - От тебя пахнет сексом.
И пока Оди Уолтерс-мл. принимал душ, одно из существ, очень не
похожее на кукол Долли (хотя одна кукла и должна была его представлять),
впервые за тридцать один подлинный год взглянуло на звезды; и тем временем
один из больных изыскателей перестал дышать, к большому облегчению
пастуха, который, отвернув голову, пытался помочь ему; а тем временем на
Земле происходили мятежи, и на планете в восьмистах световых годах умер
пятьдесят один колонист...
А тем временем Долли приготовила ему кофе и оставила на столе. Сама
вернулась в постель и спала или делала вид, что спит, пока он пил кофе,
одевался и выходил из дома.
Когда я с того удаления, которое нас разделяет, смотрю на Оди, мне
печально, что он выглядит таким незначительным. На самом деле это не так.
Он хороший человек. Первоклассный пилот, сильный, смелый, достаточно
жесткий, когда необходимо, добрый, когда есть возможность. Вероятно, если
посмотреть изнутри, все выглядят незначительными, и, конечно, теперь я
вижу его изнутри - с большого удаления изнутри, или снаружи, в зависимости
от того аналога геометрии, который вы выберете для этой метафоры. (Не могу
слышать, как вздыхает старина Зигфрид: "О, Робин! Такое отвлечение!" Но
Зигфрид ведь никогда не подвергался расширению). У всех у нас свои сферы
ничтожности, вот что я хочу сказать. Лучше было бы называть их сферами
уязвимости, и Оди просто оказался очень уязвим во всем, что связано с
Долли.
Но ничтожность - не естественное состояние для Оди. В последующие
часы он был во всех отношениях очень нужным человеком, изобретательным,
приходящим на помощь, неустанным. Ему приходилось быть таким. За мягкой
внешностью планеты Пегги скрывается немало ловушек.
Если судить по остальными земноподобным планетам, Пегги - настоящая
драгоценность. У нее пригодная для дыхания атмосфера. Флора не всегда
вызывает кожные заболевания, а фауна поразительно мирная. Ну, не совсем
мирная. Скорее тупая. Уолтерс иногда задумывался, что нашли на планете
Пегги хичи. Дело в том, что хичи предположительно интересовались разумной
жизнью - не то, чтобы они много ее нашли, - и уж на планете Пегги ее
определенно не было. Самый умным животным был хищник, размером с лису,
медлительный, как крот. Коэффициент интеллектуальности у него, как у
индейки, и он оказывался главным врагом самому себе. Добыча его еще глупее
и медлительнее, так что у него всегда хватало еды, и основной причиной
смерти для него служило удушье: он задыхался от частиц пищи, которые
отрыгал, съев слишком много. Люди могли есть этого хищника и большую часть
его добычи и вообще почти все живое... пока оставались осторожными.
Но незадачливые изыскатели урана не были осторожны. К тому времени
как великолепный тропический восход вспыхнул над джунглями и Уолтерс
посадил свою машину на ближайшей поляне, один из них уже умер.
Медикам не было времени смотреть его, поэтому они столпились вокруг
еще живых и послали Уолтерса копать могилу. Какое-то время он надеялся
переложить эту обязанность на пастухов овец, но их стада к этому времени
разбрелись. И как только Уолтерс отвернулся, пастухи тут же исчезли.
Покойник выглядел на девяносто лет и пах, как стодесятилетний, но на
ярлычке на его ноге значилось: Селим Ясменех, двадцати трех лет, родился в
трущобах к югу от Каира. Легко было прочесть остальную часть истории его
жизни. Он дорос до отрочества в трущобах Египта, чудом получил выигрышный
билет на право проезда за новой жизнью на Пегги, потел на десятиярусных
нарах транспорта, мучился в спускающейся с орбиты капсуле - пятьдесят
колонистов привязаны в беспилотном устройстве, капсула сходит с орбиты от
