толчка извне, все дрожат от ужаса, страшно болтает, когда раскрываются
парашюты. В сущности почти все капсулы приземляются благополучно. Пока
всего около трехсот колонистов разбилось или утонуло. Ясменеху и в этом
повезло, но когда он попытался перейти от фермерства к разведке тяжелых
металлов, везение его кончилось, потому что отряд не был осторожен.
Тюбики, которыми они питались, когда кончились закупленные заранее запасы
пищи, содержали аналог витамина С; считалось, что он проверен. Но в это
никогда не верили. Изыскатели знали о риске. Все знали. Но им нужен был
еще один день, потом еще один, и еще, а зубы у них начали выпадать, а
дыхание стало зловонным, и к тому времени как пастух набрел на их лагерь,
для Ясменеха было уже слишком поздно и почти поздно для всех остальных.
Уолтерсу пришлось всех, и спасателей, и спасенных, отвозить в лагерь,
где когда-то будет построена петля и где уже жило около десяти постоянных
обитателей. К тому времени когда он наконец вернулся к ливийцам, мистер
Лукман пришел в ярость. Он вцепился в дверцу самолета Уолтерса и заорал:
- Тридцать семь часов отсутствия! Это невероятно За вашу огромную
плату мы ждем от вас лучшей службы!
- Вопрос жизни и смерти, мистер Лукман, - сказал Уолтер, стараясь
изгнать усталость и раздражение из голоса.
- Жизнь здесь дешева! А смерть придет к нам ко всем!
Уолтерс протиснулся мимо него и спрыгнул на землю.
- Они ведь тоже арабы, мистер Лукман...
- Нет! Египтяне!
- ...ну, мусульмане...
- Мне все равно, даже если бы они были моими братьями! Наше время
драгоценно! Тут очень большая ставка!
К чему сдерживать гнев? Уолтерс рявкнул:
- Это закон, мистер Лукман! Самолет я вам не продавал; я должен был
оказать срочную помощь. Прочтите свой контракт!
Неразрешимый спор, и Лукман не пытался отвечать. Он ответил тем, что
нагрузил на Уолтерса все дела, что накопились в его отсутствие. И все
нужно сделать сразу. Или еще быстрее. А если Уолтерс не выспался, что ж,
когда-нибудь он уснет навечно.
И вот невыспавшийся Уолтерс в следующие часы возил магнитозонды -
трудная раздражающая работа, нужно лететь низко и стараться не ударить
проклятый прибор о дерево и самому не зарыться в землю. И вот, когда ему
удавалось подумать - ведь он фактически вел одновременно две машины, -
Уолтерс с горечью думал, что Лукман солгал: конечно, если бы вместо
египтян были ливийцы, дело бы обстояло по-другому. Национализм не остался
на Земле. И здесь случались столкновения: гаучо против фермеров,
выращивающих рис, когда стада в поисках водопоев вытаптывали посадки;
китайцы против мексиканцев из-за ошибки на картах, где была разграничена
территория; африканцы против канадцев, славяне против испанцев вообще без
причины, которая была бы понятна человеку со стороны. Плохо. Но еще хуже,
что иногда раздоры вспыхивали между славянами и славянами,
латиноамерианцами и латиноамериканцами.
А ведь планета Пегги могла бы быть таким замечательным миром. Здесь
есть все - почти все, если не считать витамина С; есть гори Хичи с
водопадом, который называют Каскадом Жемчужин, восемьсот метров
молочно-мутного потока, вытекающего прямо из-под южных ледников; есть
пахнущие корицей леса Малого континента, с их глупыми, дружески
настроенными, бледно-лиловыми обезьянами - ну, конечно, это не настоящие
обезьяны. Но они забавны. И Стеклянное море. И Пещеры Ветра. И фермы,
особенно фермы! Именно фермы заставляли миллионы и десятки миллионов
африканцев, китайцев, индийцев, латиноамериканцев, бедных арабов, иранцев,
ирландцев, поляков - миллионы отчаявшихся людей стремиться улететь так
далеко от Земли и дома.
"Бедные арабы", думал он; но тут есть ведь и богатые арабы. Как те
четверо, на которых он работает. Говоря об "очень крупных ставках", они их
размеры определяют, конечно, в долларах и центах. Экспедиция совсем не
дешева. Его собственный чартер оценивается шестизначным числом - жаль, что
он не может все это оставить себе! А ведь это, пожалуй, самая малая часть
их затрат; есть еще палатки и звуковая разведка, магнитометрические
исследования и забор образцов; нужно было заплатить за спутниковое время и
снимки, за использование радара при составлении плана местности; и
многочисленные инструменты, которые ему приходится таскать по саванне... и
каков будет следующий шаг? Придется копать. Пробивать шахту к
обнаруженному ими соляному куполу, в трех тысячах метров под ними, и стоит
это будет миллионы...
Впрочем, вскоре он обнаружил, что стоит это будет не так уж много,
потому что у арабов тоже была незаконно добытая технология хичи, о которой
Вэн говорил Долли.
Первое, что люди узнали о давно исчезнувших хичи, это то, что те
любили строить туннели: примеры этой их работы были обнаружены под
поверхностью планеты Венера. И прорывали они эти туннели с помощью
технологического чуда - полевого проектора, который ослаблял
кристаллическую структуру камня, превращая его в нечто вроде жидкой грязи;
эту грязь они выкачивали и покрывали поверхность туннеля твердым плотным
голубым блестящим металлом хичи. Такие полевые проекторы были найдены, но
их нет в частном владении.
Однако, похоже, группа мистера Лукмана обладает доступом к ним... а
это означает не только деньги, но и влияние... и по отдельным замечаниям
во время отдыха или еды Уолтерс заподозрил, что этими деньгами и влиянием
они обязаны человеку по имени Робинетт Броадхед.
Соляной купол был найден, места для бурения подобраны, главная работа
экспедиции выполнена. Оставалось только проверить еще несколько
возможностей и завершить исследования. Даже Лукман несколько расслабился,
а по вечерам все чаще разговоры заходили о доме. Оказалось, что их дом
вовсе не Ливия и даже не Париж. Это Техас, где у них оставались в среднем
по 1,75 жены и с полдесятка детей на каждого. Не очень равномерно
распределенных, как мог судить Уолтерс, но здесь арабы, вероятно,
умышленно, не вдавались в подробности. Чтобы побудить их к большей
откровенности, Уолтерс стал рассказывать о Долли. И рассказал больше, чем
собирался. О ее крайней молодости. О ее представлениях. Ее наручных
куклах. Он рассказал, как искусно делает Долли этих кукол - утку, щенка,
шимпанзе, клоуна. И лучше всех - хичи. У хичи Долли уходящий назад лоб,
клювастый нос, торчащий подбородок, глаза раскосые, как на египетских
настенных росписях. В профиль такое лицо - почти сплошная наклонная линия:
все это, конечно, вымышлено, потому что никто не видел хичи.
Младший из ливийцев Фавзи рассудительно кивнул:
- Хорошо, когда женщина зарабатывает деньги.
- Дело не только в деньгах. Это дает ей занятие, понимаете? Но все же
я боюсь, что ей скучно в порту Хеграмет. Поговорить не с кем.
Ливиец по имени Шамин тоже кивнул.
- Программы, - мудро посоветовал он. - Когда у меня была только одна
жена, я купил ей несколько программ для того, чтобы у нее была компания.
Помню, особенно ей нравились "Дорогой Эбби" и "Друзья Фатимы".
- Я бы хотел, но на Пегги пока еще ничего подобного нет. И ей очень
трудно. И я не могу ее винить. Иногда мне хочется любви, а она... -
Уолтерс смолк, потому что ливийцы рассмеялись.
- Во второй суре сказано, - с грубым смехом заявил Фавзи, - что
женщина наше поле, и мы можем возделывать это поле, когда захотим. Так
говорит Аль Бакара, по прозвищу Корова.
Уолтерс, сдерживая возмущение, решился пошутить:
- К сожалению, моя жена не корова.
- К сожалению, твоя жена не жена, - насмехался араб. - У себя в
Хьюстоне таких, как ты, мы зовем подкаблучник. Позор для мужчины.
- Послушайте, - начал Уолтерс, покраснев; но потом сдержался. У
кухонной палатки Лукман отмерял ежедневные порции бренди; он нахмурился
при звуках голосов. Уолтерс принужденно улыбнулся:
- Мы никогда не согласимся, - сказал он, - но не будем ссориться. - И
попытался сменить тему. - Интересно, - сказал он, - почему вы решили
искать нефть именно на экваторе?
Фавзи поджал губы и пристально посмотрел на Уолтерса, прежде чем
ответить:
- У нас есть много указаний, что тут может быть нефть.
- Конечно. Все эти снимки, они ведь опубликованы. Это не тайна. Но в
северном полушарии, в районе Стеклянного моря, местность еще более
многообещающая.
- Хватит! - прервал Фавзи. - Тебе платят не за то, чтобы ты задавал
вопросы, Уолтерс.
- Я только...
- Ты вмешиваешься не в свое дело, вот что ты делаешь!
Снова голоса зазвучали громко, но на этот раз Лукман подошел с их
восьмьюдесятью миллилитрами бренди для каждого.
- В чем дело? - спросил он. - О чем спрашивает американец?
- Неважно. Я не ответил.
Лукман некоторое время смотрел, держа в руке порцию бренди Уолтерса,
потом неожиданно поднес ее ко рту и выпил. Уолтерс подавил протест. Не
имеет значения. Он совсем не хочет пить с этими людьми. И вообще
тщательное отмеривание миллилитров не мешает Лукману пропускать
порцию-другую в одиночестве, потому что лицо его покраснело, а голос
охрип.
- Уолтерс, - взревел он. - Я наказал бы тебя за твое вынюхивание, но
это неважно. Ты хочешь знать, почему мы ищем здесь, в ста семидесяти
километрах от того места, где будет сооружена петля? Тогда посмотри вверх!
- И он театрально указал на темнеющее небо и со смехом ушел. Через плечо
бросил: - Больше это не имеет значения!
Уолтерс посмотрел ему вслед, потом поднял глаза к ночному небу.
Яркая голубая бусина скользила на фоне незнакомых созвездий.
Транспорт! Межзвездный корабль "С.Я.Броадхед" вышел на высокую
околопланетную орбиту. Уолтерс видел, что корабль снижается, приближаясь к
планете, огромный спутник в форме картофеля, сверкающий голубым в
безоблачном небе планеты Пегги. Через девятнадцать часов он снизится. Но
еще до этого Уолтерс должен быть в своем шаттле, участвовать в
лихорадочной разгрузке, в перевозке пассажиров первого класса или в
подталкивании капсул, в которых перепуганные иммигранты доберутся до
своего нового дома.
Уолтерс про себя поблагодарил Лукмана за то, что тот выпил его
бренди: он не может позволить себе спать этой ночью. Пока четверо арабов
спали, он снимал палатки и собирал оборудование, нагружал его в свой
самолет, разговаривал с базой в порту Хеграмет, чтобы подтвердить свое
назначение на шаттл. Подтвердил. Если завтра к полудню он будет в порту,
то сможет участвовать в разгрузке огромного транспорта и подготовке его к
обратному рейсу. На рассвете он поднял бранящихся арабов. Через полчаса
они уже были на борту самолета на пути домой.
Он вовремя добрался до аэропорта, хотя внутри него что-то шептало:
- Слишком поздно. Слишком поздно...
Для чего слишком поздно? Вскоре он узнал. Когда он попытался
заплатить за горючее, на указателе банковского счета вспыхнул нуль. Ничего
нет на их общем с Долли счете.
Невозможно! Так ли уж невозможно? подумал он, глядя на то поле, где
несколько дней стоял посадочный аппарат Вэна и где теперь его не было. И,
придя домой, он не удивился увиденному. Банковский счет пуст. Одежда Долли
исчезла, ее куклы тоже, и, конечно, не было и самой Долли.
В то время я не думал об Оди Уолтерсе. А если бы думал, то, конечно,
поплакал бы о нем - или о себе. Решил бы, что это неплохой повод для
плача. Я хорошо знал эту трагедию, когда исчезает горячо любимый человек,
моя собственная утраченная любовь годы и годы тому назад была заключена в
