это субъекты, не располагающие носовыми платками".
Однако за день-два до появления у нас префекта полиция получила
важные сведения, которые, по-видимому, опровергли большую часть
рассуждений "Коммерсьель". Два мальчика, сыновья некоей мадам
Дюлюк, гуляя в лесу, неподалеку от заставы Дюруль, обнаружили в
густом кустарнике сооруженное из трех-четырех больших камней
сиденье со спинкой и приступкой для ног. На верхнем камне лежала
белая нижняя юбка, на втором - шелковый шарф. Поблизости были
затем найдены зонтик, перчатки и носовой платок. На носовом
платке была вышита метка "Мари Роже". На ветвях колючих кустов
висели лоскутки материи. Земля была утоптана, кусты поломаны -
все там свидетельствовало об отчаянной борьбе. Далее, в
изгородях, находящихся между этой чащей и рекой, были обнаружены
проломы, а следы на почве показывали, что тут волочили что-то
тяжелое.
Еженедельник "Солей", повторяя мнение всей парижской прессы,
оценил эти находки следующим образом:
"Все эти вещи, несомненно, пролежали там не менее трех-четырех
недель; под действием дождя они проплесневели насквозь и
слиплись от плесени. Вокруг выросла трава, а кое-где стебли
проросли и сквозь них. Шелк на зонтике был толстым, но складки
его склеились, а верхняя сложенная часть настолько проплесневела
и сгнила, что, когда его раскрыли, он весь расползся...
Лоскутки, вырванные из платья колючками, имели в ширину примерно
три дюйма, а в длину - шесть. Один оказался куском нижней оборки
со штопкой, а другой был вырван из юбки гораздо выше оборки. Они
выглядели так, словно были оторваны, и висели на терновнике в
футе над землей... Не может быть никаких сомнений, что место,
где совершилось это гнусное преступление, наконец найдено".
Это открытие помогло получить новые сведения. Мадам Дюлюк
показала, что она содержит небольшой трактир на берегу Сены
неподалеку от заставы Дюруль. Места вокруг пустынные, можно даже
сказать - глухие. Добраться туда от Парижа можно только на
лодке. Их облюбовало для воскресных развлечений городское
отребье. В роковое воскресенье примерно в три часа дня в трактир
зашла молодая девушка, которую сопровождал смуглый молодой
человек. Они пробыли там некоторое время, а потом учили,
направившись к расположенному по соседству густому лесу. Мадам
Дюлюк хорошо заметила платье девушки, потому что оно напомнило
ей платье одной ее недавно скончавшейся родственницы. Особенно
хорошо она рассмотрела шарф. Вскоре после ухода молодой пары в
трактир ввалилась компания хулиганов, которые вели себя очень
буйно, не заплатили за то, что съели и выпили, ушли в том же
направлении, какое избрали молодой человек и девушка, вернулись
в трактир, когда начало смеркаться, и переправились на другой
берег как будто в большой спешке.
В тот же вечер, вскоре после того как совсем стемнело, мадам
Дюлюк и ее старший сын слышали женские крики неподалеку от
трактира. Крики были очень громкими, но вскоре оборвались. Мадам
Д. опознала не только шарф, но и платье, которое было на трупе.
Кучер омнибуса, по фамилии Баланс [Адам.] теперь также показал,
что видел в это воскресенье, как Мари переправлялась через Сену
в обществе смуглого молодого человека. Он, Баланс, знал Мари и
ошибиться не мог. Предметы, найденные в чаще, все были опознаны
родственниками Мари.
Сведения, которые я таким образом извлек по просьбе Дюпена из
газетных статей, включали, кроме вышеперечисленных, только один
факт - но факт этот представлялся весьма многозначительным.
После того, как в чаще были обнаружены шарф и прочие вещи,
неподалеку от того места, которое теперь все считали местом
убийства, было обнаружено безжизненное иди почти безжизненное
тело Сент-Эсташа, жениха Мари. Возле валялся пустой флакон - на
ярлычке было написано "опиум". Дыхание Сент-Эсташа указывало,
что он действительно принял этот яд. Он умер, не приходя в
сознание. В кармане у него была найдена записка: коротко
упомянув о своей любви к Мари, он сообщил, что намерен наложить
на себя руки.
- Мне, разумеется, незачем говорить вам, - сказал Дюпен,
внимательно прочитав мои заметки, - что это куда более
запутанное дело, чем убийство на улице Морг, от которого оно
отличается в одном очень важном отношении, так как представляет
собой хотя и зверски-жестокое, но ординарное преступление. В нем
нет ничего выходящего за рамки обычного. Заметьте, что по этой
причине все полагали, будто раскрыть его окажется нетрудно,
тогда как именно его заурядность и составляет главный камень
преткновения. Вначале ведь даже не сочли нужным назначить
награду. Мирмидоняне префекта сразу же представили себе, как и
почему могло быть совершено это гнусное преступление. Их
воображение было способно нарисовать способ - много способов -
его совершения, а также и побудительный мотив - много мотивов. И
потому, что какие-то из этих способов и этих мотивов могли
оказаться подлинными, им представилось само собой разумеющимся,
что один из них и окажется подлинным. Однако легкость, с какой
возникали эти различные предположения, и их правдоподобность
свидетельствовали о том, что правильное решение найти будет не
только не просто, по, наоборот, очень трудно. Я не раз замечал,
что в поисках истины логика нащупывает свой путь по отклонениям
от обычного и заурядного и что в случаях, подобных этому,
следует спрашивать не "что произошло?", а "что произошло
необыкновенного, такого, чего не случалось прежде?". Ведя
следствие в доме мадам Л'Эспанэ [См.: "Убийство на улице Морг".]
агенты Г. растерялись из-за необычности случившегося, в то время
как верно направленный интеллект именно в этой необычности
усмотрел бы залог успеха; и тот же самый интеллект с глубоким
отчаянием убедился бы в видимой заурядности обстоятельств
исчезновения продавщицы парфюмерных товаров, хотя подчиненные
префекта как раз в ней увидели обещание легкой победы.
В деле мадам Л'Эспанэ и ее дочери мы с самого начала твердо
знали, что речь идет об убийстве. Возможность самоубийства
исключалась безусловно. Здесь самоубийство также исключается.
Вид трупа, обнаруженного неподалеку от заставы Дюруль, не
оставляет никаких сомнений в этом важном вопросе. Однако
высказывается предположение, что труп этот - не труп Мари Роже,
за поимку убийцы или убийц которой назначена награда и которой
касается наш уговор с префектом. Мы оба прекрасно знаем этого
господина. И знаем, что слишком доверять ему не следует. Если мы
начнем наше расследование с трупа и, отыскав убийцу, тем не
менее установим, что это труп какой-то другой женщины, а не
Мари, или если мы сразу предположим, что Мари жива и отыщем ее -
отыщем целой и невредимой, - то в обоих случаях наши труды
пропадут даром, поелику мы имеем дело с мосье Г. Поэтому в наших
собственных интересах, если не в интересах правосудия, мы должны
с самого начала удостовериться, что найденный в Сене труп - это
действительно труп пропавшей Мари Роже.
Доводы "Этуаль" произвели впечатление на публику, да и сама
газета убеждена в их неопровержимости, о чем свидетельствует
первая строка одной из напечатанных в ней заметок, посвященных
делу Мари Роже. "Несколько утренних газет, - начинается эта
заметка, - обсуждают исчерпывающую статью в номере "Этуаль" от
понедельника". На мой взгляд, эта статья исчерпывающе доказывает
только рвение ее автора. Вообще следует помнить, что наши газеты
думают главным образом о том, как создать сенсацию, а не о том,
как способствовать обнаружению истины. Последнее становится их
задачей, только если это способствует достижению первой и
главной их цели. Когда печать всего лишь следует общему мнению
(каким бы обоснованным оно ни было), она не обеспечивает себе
успеха у толпы. Большинство людей считает мудрецом только того,
кто высказывает предположение, идущее вразрез с принятыми
представлениями. В логических рассуждениях, не менее чем в
литературе, наибольшим и незамедлительным успехом пользуется
эпиграмма, и в обоих случаях она стоит меньше всего.
Я хочу сказать, что предположение, будто Мари Роже еще жива,
было подсказано "Этуаль" неожиданностью и мелодраматичностью
подобной идеи, а вовсе не ее правдоподобием - и по той же
причине она нашла столь благосклонный прием у публики. Давайте
разберем по пунктам рассуждения этой газеты, освободив их от той
бессвязности и непоследовательности, с какой они изложены в
статье.
Прежде всего ее автор стремится доказать, что между
исчезновением Мари и обнаружением в реке плывущего трупа прошло
слишком мало времени, а потому это не мог быть ее труп. Для
достижения своей цели он стремится елико возможно сократить этот
интервал. Такое опрометчивое стремление заставляет его сразу же
пустить в ход абсолютно безосновательное предположение. "Было бы
чистейшей нелепостью считать, - утверждает он, - будто убийство
(если она действительно была убита) могло совершиться настолько
быстро после ее ухода, что убийцы успели бросить тело в реку до
полуночи". Мы немедленно задаем естественный вопрос: почему?
Почему было бы нелепостью предположить, что девушку убили через
пять минут после того, как она вышла из дома? Убийства случались
во всякое время суток. Но если бы это убийство произошло в
течение воскресенья в любую минуту между девятью часами утра и
до без четверти двенадцать ночи, убийцы все-таки успели бы
"бросить тело в реку до полуночи". Следовательно, произвольная
предпосылка автора статьи, в сущности, сводится к тому, что
убийство вообще в воскресенье не произошло, а если мы позволим
"Этуаль" исходить из такой предпосылки, то должны будем прощать
ей любые вольности. Фраза, начинающаяся словами: "Было бы
чистейшей нелепостью считать..." - и т.д., независимо от того, в
каком виде она появилась на страницах "Этуаль", была порождена
следующей мыслью своего творца: "Было бы чистейшей нелепостью
считать, будто убийство (если речь действительно идет об
убийстве) могло совершиться настолько быстро после ухода девушки
из дома, что убийцы успели бросить тело в реку до полуночи; было
бы нелепостью, утверждаем мы, предположить все это и в то же
время предположить (как мы твердо решили сделать), что тело было
брошено в реку только после полуночи", - фраза достаточно
непоследовательная, но далеко не столь абсурдная, как та,
которая появилась в статье.
- Если бы, - продолжал Дюпен, - я хотел просто опровергнуть
именно это место в рассуждениях "Этуаль", - то мог бы спокойно
ограничиться уже сказанным. Однако нас интересует не "Этуаль", а
истина. Рассматриваемая фраза в ее настоящем виде имеет лишь
одно содержание, и это содержание я изложил с полной
беспристрастностью, но нам важно, не ограничиваясь только
словами, проникнуть в мысль, которую эти слова явно должны были
выразить, хотя и не выразили. Журналист хотел сказать, что,
независимо от того, утром, днем или вечером в воскресенье было
совершено это убийство, убийцы вряд ли осмелились бы доставить
труп к реке раньше полуночи. И именно в этих словах прячется та
произвольная предпосылка, которую я ставлю ему в упрек. Он без
каких-либо оснований исходит из предположения, будто убийство
было совершено в таком месте и при таких обстоятельствах, что
труп обязательно надо было доставлять к реке. А ведь оно могло
произойти на берегу или даже на самой реке - тогда труп мог быть
брошен в воду в любое время суток, так как это был бы наиболее
легкий и естественный способ избавиться от него. Вы, конечно,
понимаете, что я вовсе не считаю наиболее вероятной именно эту
возможность и не высказываю своего мнения. Пока еще я те касаюсь
реальных фактов дела, а только хочу предостеречь вас против
самого тона предположения "Этуаль", обратив ваше внимание на то,
что они с самого начала носят характер ex-parte [Односторонний,
предвзятый (лат.).].
И вот, предписав ограничение, удобное для ее собственных
предвзятый идей, предположив, что этот труп, если он был трупом
Мари, мог пробыть в воде лишь очень незначительное время, газета
заявляет:
"Как показывает весь прошлый опыт, тела утопленников или тела
