он. - У тебя ведь явно есть выход на внешние информационные сети. Так
почему бы не подключить меня к телефонной?
"Этого не позволено".
Значит, что ему остается? Можно строить любую обстановку, какую
только пожелаешь. Можно что угодно вытворять с симуляторами людей,
псевдоморфами, взятыми MAPHISом из каталога или построенных по указаниям
Бейли. И, похоже, все.
Он вернулся мыслями к прежней жизни. Любовь, работа, потомство - три
человеческих функции, значительные для всех времен. Ни одна из них ему
теперь недоступна.
Хотя остаются еще физические ощущения.
- Ты говорил, что можешь управлять моим гипоталамусом?
"Да".
- Значит, можешь обеспечить мне наслаждение?
"Да".
Бейли вспомнил старый опыт. Лабораторным крысам даны были три кнопки:
одна для получения еды, другая - воды, а за нажатием на третью следовало
воздействие слабым разрядом электротока на центры наслаждения в их мозгу.
Крысы быстро теряли интерес к еде и воде и знай жали кнопку наслаждения,
пока не издыхали от истощения. Может, это не такой уж плохой способ жить
дальше - раз уж он, благодаря MAPHISy, практически бессмертен.
- Тогда обеспечь мне наслаждение в чистом виде, - сказал он.
Тело его затрепетало. К лицу прихлынула кровь. Остро запульсировало в
паху. Член поднялся. Напряжение в нижней части живота заставило застонать,
выгнувшись дугой; все мускулы натянулись до предела. Затем, без всякого
предупреждения, он кончил, однако то был не обычный оргазм - он
продолжался двадцать секунд, тридцать, сорок, полностью захватил его,
затмив все прочие ощущения.
- Хватит! - закричал он наконец, чувствуя, что якобы тонет, напрочь
теряя способность думать.
Наслаждение схлынуло. Он лежал без сил, ошеломленный, тяжело дыша.
Чувства постепенно приходили в норму и, сумев наконец сосредоточиться на
окружающем мире, Бейли обнаружил, что комнатушка стала как бы мрачнее,
беднее, чем прежде.
Может, попросив MAPHIS сделать наслаждение менее интенсивным, он смог
бы избыть тоску и в то же время не отключался бы? Хотя - чем все это, в
сущности, отличается от постоянной мастурбации или наркотической эйфории?
В любом случае, это было не то, чего ему хотелось.
- У тебя в каталоге есть параметры какого-нибудь места снаружи?
"Я имею 64 готовых варианта".
- Какие-нибудь города...
"Избранные районы Нью-Йорка, Лондона, Лос-Анджелеса, Токио и прочих".
Ну, на худой конец можно хоть мир посмотреть.
- Лондон, - сказал Бейли. - Выйдя из комнаты, желаю оказаться в
Лондоне.
"Хорошо. Вы окажетесь в Лондоне".
Бейли встал с кровати, прошел к двери и вышел из номера.
КАТАСТРОФА
Спустившись на две ступеньки, он увидел, что находится на маленькой
улочке. Дома были старыми. Перед ним толпилось множество журналистов с
камерами, и полисмены в Британской форме сдерживали их натиск. Вспыхнули
софиты, взяв его в перекрестные лучи. Толпа ревела. Он вздрогнул от
внезапности света и шума.
- Сюда, сэр.
Кто-то подхватил его под руку и провел к черному лимузину, ждавшему с
открытой задней дверцей у обочины.
Бейли оглянулся. Позади осталась черная деревянная дверь с белыми
цифрами. Номер 10. За ней мелькнул холл, старинная лампа на столике,
старинная стойка для зонтов... Ни следа от комнатушки в отеле, в которой
он был за минуту до этого.
- MAPHIS, что это?
- Следите заявление для прессы, господин премьер-министр? - Журналист
перегнулся вперед, едва не падая через полицейский кордон, и тянул к Бейли
микрофон.
- Скорее, сэр. - Шедший рядом мягко повлек его к лимузину. - Вас ждут
в парламенте.
- Будет ли официально объявлена война? - крикнул другой репортер.
- MAPHIS, - сказал Бейли, - что бы это ни было, я этого не желаю.
Немедленно верни меня в номер отеля.
Шедший рядом адъютант изумленно уставился на него.
- Сэр, вас ждут в парламенте.
Полицейские под напором журналистов сдавали позиции. Бейли вспомнил
бетонную площадь. Опыт показывал, что он в качестве инфоморфа может
испытывать боль. Втянув голову в плечи, он промчался сквозь толпу и нырнул
на заднее сиденье лимузина.
Адъютант присоединился к нему, хлопнул дверцей, и машина, пронесшись
по Даунинг-стрит, свернула направо к Уайтхоллу. Резкая смена обстановки,
ошеломленно подумал Бейли. Внезапный тяжеловесный шок. И, хуже того, шок
узнавания. Его швырнули в какой-то заранее разработанный сценарий.
- MAPHIS, забери же меня отсюда!
Адъютант встревоженно взглянул на него.
- Сэр?
Бейли взглянул на него. Адъютант был одет в старомодный костюм-тройку
и котелок, рядом на сиденьи лежал толстый кожаный портфель. А за окном
проносились улицы Лондона, но все выглядело очень уж по-старинному. Ни
одного нового здания. Даже машина, в которой он ехал, тоже оказалась
старинной. Панели красного дерева, сиденья из коричневой дубленой кожи,
верх из бежевого фетра. Задние сиденье отделял от шофера стеклянный
барьер. А впереди показалось тем временем здание парламента.
- Ваша речь, сэр. - Адъютант в котелке подал Бейли несколько
машинописных страниц.
Бейли взял их. Сверху стояла дата: 3 сентября 1939. Значит, его
забросили к началу Второй Мировой войны. Стало быть, кто же тогда он?
Черчилль? Но Черчилль пришел к власти позже. Налицо были и другие
неточности: слишком оживленное движение, софиты, ослепившие его несколько
минут назад... Тот, кто программировал симулятор, явно был не в ладах с
историей.
Бейли вовсе не улыбалось оставаться в этой второсортной пьесе еще
пять лет, переигрывая заново затяжную, мрачную, неприглядную войну в
умирающей с голоду стране. Что же это? У него нет выбора, раз нет связи с
MAPHISом?
Лимузин остановился перед светофором у Парламент-Сквер. Повинуясь
внезапному импульсу, Бейли распахнул дверцу, выпрыгнул на тротуар и
побежал.
Сзади раздались удивленные возгласы, но он не обращал внимания.
Свернув за угол, он помчался по узкой боковой улочке, мимо старинных, в
саже и копоти, домов. Он снова свернул за угол и... налетел на невидимую
преграду.
Не было ни боли, ни толчка - просто его как бы мигом заморозило. Он
попробовал пробиться вперед, но мускулы сковал паралич, а улица выглядела,
точно фотография. Стояла гробовая тишина. Ни звука, ни движения.
Он хотел было что-то сказать, но обнаружил, что не может.
Ему стало страшно. Ясно одно, либо отказало оборудование, либо
произошел сбой в программе. Сознание его все еще жило, но обширная,
сложная программа, симулировавшая поступавшие ощущения, зависла. Да,
зависла; в худшем случае все вокруг наверняка потемнело бы. Система
работала словно по замкнутому кольцу. Он чувствовал воздух в легких
ждавших выдоха, вес тела, перенесенный на одну ногу, в то время как другая
повисла в воздухе. Может быть, сбой вызван им самим. Ведь он сделал нечто
неожиданное: Выскочил и побежал в тот район, данных которого у MAPHISa
могло не быть. Хотя в сценарии с самого начала что-то пошло вкось: он же
посылал команды системе, а та не отзывалась.
Он попытался пошевелиться, но не смог даже моргнуть. Он застыл на
тротуаре, глядя прямо вперед; пара пешеходов недвижно замерла примерно в
квартале от него; посреди улицы застопорились машины с тающими дымками
позади.
Затем элементы декорации один за другим начали пропадать. Пропали
пешеходы, исчезли машины.
Неужели я буду следующим, в ужасе подумал Бейли. Ему вдруг очень
захотелось жить, пусть жизнь - просто симуляция...
Белая полоса посреди мостовой начала рассасываться, точно дорога
впитывала ее в себя. Внезапно исчезли щели между камнями, которыми вымощен
был тротуар. Все вокруг лишилось деталей: пропали отражения в стеклах
витрин, облака в небе, дорожные знаки, промежутки меж кирпичами в стене
здания напротив. Изображение до абстрактности упростилось: черная улица,
серый тротуар, грязно-рыжие фасады домов, окна в белых рамах.
Затем исчезли и окна. Бейли окружала абстрактно-примитивистская
картина: полдюжины больших кубов однообразно-ровного цвета.
Пропал и тротуар, оставив под ногами лишь темно-серую бездну. Здания
пропадали одно за другим, оставляя за собой лишь гладкую серую равнину до
самого горизонта. Начала исчезать и дорога.
И, наконец, небо. Оно постепенно темнело, пока не сравнялось цветом с
лежавшей внизу равниной, и больше глазу не за что было зацепиться: все
вокруг было сплошь серым.
Да заберите же меня отсюда, ради бога, подумал Бейли. Вытащите,
заберите, куда-нибудь, назад, домой... назад - куда?
Страх его усилился - он понял, что не может вспомнить название
района, где жил... Это... это было в таком большом городе на западном
побережье, в штате... В каком штате?
Он поспешно начал зондировать свою память. Прежде, чем стать
инфоморфом, он был следователем. Да, это он отлично помнил. Работал он...
в каком-то бюро. Национальном бюро... Нет, неверно. Память точно
испарялась. Думай, приказал он себе. Сосредоточься. Твою жену звали...
Шерон? А сына - Дэйвид. Нет, Дональд. И ты ездил на работу в машине по...
по дороге, не помню, как она называлась... Ездил в такое место, такое
высокое, сделанное из... из чего-то блестящего. Там были люди, одни -
просто замечательные, а другие - нет. Они что-то тебе давали... Еду. Ты
вез еду домой, ел и шел спать. Иногда тебе снились плохие сны, и когда ты
просыпался, рядом была прекрасная женщина. Она заботилась о тебе.
Хочу домой, подумал он. Хочу... Чего хочу? Хочу к... к кому-то, кто
любит меня. К кому-то, кто обо мне позаботится, кто знает, как меня
зовут...
А как меня зовут?
То была последняя его связная мысль. Серое вокруг понемногу темнело,
что-то теплое и мягкое обволокло все тело, в ушах зашипело. Умственная
работа точно споткнулась. Сознание, точно изображение в кинескопе
старинного телевизора, внезапно сжалось до световой точки, медленно
блекнущей и пропадающей бесследно.
КРУШЕНИЕ
Машина лежала на берегу, искореженная, почерневшая. Мерзко воняло
копотью и жженой резиной. Оконные стекла потрескались от жара, а камни
вокруг были липкими от остатков химикалий, которыми пожарная команда
сбивала пламя.
- Проломил ограждение вон там, - сказал высокий, худощавый полисмен,
отряженный охранять место происшествия. Ему было немного за двадцать,
униформа сидела на нем мешковато, а голос звучал как-то чересчур громко,
точно служивый старался громкостью искупить недостаток солидности. - Вон,
видите?
- Да, - сказала Шерон, слишком расстроенная, чтобы обращать внимание
на подобные мелочи.
Подпрыгнув под временное ограждение, она начала спускаться по камням,
в прожилках водорослей. Под ногами хрустели ракушки. Приближался прилив, и
ветер доносил до нее брызги воли, бивших в берег едва ли не под ногами. До
заката оставалось часа два; низкое солнце золотило поверхность океана.
Она подошла к машине. В груди защемило. Хоть она и знала, что тело
мужа уже убрали, Шерон словно шла к его последнему приюту - или, хуже
того, к тому, что его убило. Убийство, вот что это такое, на этот счет у
нее не было теперь никаких сомнений. Она решила, что он представляет
серьезную опасность для их исследований, и потому поместили его в машину,
устроили катастрофу, убили его так, чтобы все выглядело несчастным
случаем. В этом, после всего, услышанного от Юми, Шерон была уверена.
- Осторожнее там, на камнях, - крикнул сверху полисмен. - Они могут
