трудов, мимо ребятишек, игравших с собаками на обочине.
Когда Ричард проскочил в ворота, Фулке Эстли находился в
каких-нибудь пяти ярдах позади него.
Со своего места на хорах Кадфаэль заметил, что на этот раз
к вечерне явились несколько постояльцев из странноприимного
дома. В церковь пришел Рейф из Ковентри, как всегда тихий и
неразговорчивый. Явился даже Эймер Босье, целый день искавший
своего беглого виллана. С мрачным видом он молился, видимо, о
том, чтобы небо ниспослало ему удачу в его поисках. Глядя на
Эймера, Кадфаэль понимал, сколь тяжелы его раздумья, ибо тот
хмурился на протяжении всей службы, как человек, пытающийся на
что-то решиться. Возможно, его тяготила необходимость сохранить
добрые отношения с влиятельными родственниками его матери, что
заставляло его поспешить домой, сопровождая тело покойного
Дрого, дабы соблюсти соответствующие приличия. А возможно, он
размышлял о своем пронырливом младшем брате, вполне способном
обойти его во время его отсутствия, претендуя к тому же на
определенную часть в отцовском наследстве.
О чем бы Эймер Босье ни размышлял, он тоже стал свидетелем
случившегося, наравне с монахами и прочими гостями монастыря,
когда те после окончания службы вышли из церкви через южную
дверь и последовали вдоль западной стены монастыря на большой
двор, разбредаясь по своим делам перед ужином. Едва аббат
Радульфус вместе с приором Робертом и прочими братьями вступили
на большой двор, вечернюю тишину разорвал бешеный стук копыт,
раздававшийся за воротами на утрамбованной земле тракта и резко
перешедший в звонкий цокот на булыжном дворе, когда в ворота
без остановки проскочил черный валлийский пони, а за ним рослый
серый жеребец. Всадник на сером коне оказался бородатым
мужчиной, -- рослый и плотный, его лицо раскраснелось не то от
гнева, не то от спешки, а быть может, и от того, и от другого.
Мужчина резко наклонился и схватил за повод храпящего пони, на
котором прискакал мальчик. Пони-то он схватил, но никак не
мальчика! Тот испуганно завопил, выпустил повод и скорее упал
на землю, нежели спешился, по другую сторону от рослого
всадника, и словно птичка, летящая к своему гнезду, бросился к
ногам аббата, упал лицом вниз и отчаянно обхватил аббата за
лодыжки, плача, рыдая и цепляясь за его черные одежды, словно
боялся, что его оторвут силой, и словно никто, кроме этого
облаченного в черное человека, к которому он прижался как к
незыблемой скале, не мог защитить его.
На большом монастырском дворе вновь установилась глубокая
тишина, которая была столь внезапно нарушена. Аббат Радульфус
поднял свой строгий взгляд от маленькой фигурки, прижавшейся к
его ногам, и перевел его на взрослого мужчину, что оставил
взмыленных лошадей стоять посреди двора и осторожно сделал
несколько шагов навстречу аббату, несколько робея перед
представителем духовной власти.
-- Милорд, -- обратился к нему аббат, -- это нечто, не
предусмотренное нашим уставом. Мы не привыкли к столь внезапным
визитам.
-- Сожалею, что доставил вам беспокойство, милорд аббат.
Простите меня, если я поступил против правил, но в этом виноват
не я, а Ричард, -- вымолвил Эстли с плохо скрываемым вызовом.
-- Это все его глупость. Я никак не хотел беспокоить вас
попусту, рассчитывая догнать его раньше и препроводить домой.
Сейчас я его возьму и позабочусь о том, чтобы он не тревожил
вас и в дальнейшем.
Казалось, Фулке Эстли был совершенно уверен в себе, однако
он не решался сделать еще пару шагов и схватить Ричарда за
воротник. Его останавливал пристальный, немигающий взгляд
аббата. Шедшие позади приора Роберта братья смешали свои
стройные ряды и вышли на двор, широким полукругом обступив
место действия. Они в недоумении глядели на скорчившегося у ног
аббата мальчика, который протестующе бормотал нечто
неразборчивое, поскольку все еще зарывался носом в складки
черной сутаны аббата и не разжимал рук, сомкнутых вокруг его
ног. Вслед за братьями подошли и гости монастыря, не менее
монахов заинтересовавшиеся столь необычным зрелищем. Кадфаэль
настойчиво перемещался по кругу, дабы занять место, откуда ему
будет все видно, причем по ходу дела перехватил внимательный
взгляд Рейфа из Ковентри и заметил скользнувшую по губам
сокольничего улыбку.
Не отвечая Эстли, аббат вновь опустил хмурый взгляд на
лежавшего у его ног мальчика.
-- Замолчи, дитя, и отпусти мои ноги, -- сухо вымолвил он.
-- Тебе ничего не угрожает. Встань!
Ричард неохотно разжал свои объятия и поднял перепачканное
грязью и зеленью лицо, залитое потом и слезами искреннего
облегчения, в которых не было, пожалуй, ничего удивительного.
-- Отец, не отдавайте меня ему! Я не хочу возвращаться! Я
хочу жить здесь, с братом Павлом, хочу учиться! Не гоните меня!
Я и не собирался там оставаться! Меня поймали, когда я
возвращался в обитель. Я ехал сюда, домой, поверьте мне!
-- Вероятно, тут могут быть кое-какие разногласия по
поводу того, где твой дом, -- сухо сказал аббат. -- Вот лорд
Фулке предлагает проводить тебя домой, а ты утверждаешь, что
уже дома. Что касается твоего мнения, то с этим можно и
подождать. А вот с вопросом, где ты должен жить, пожалуй, нет.
Встань, Ричард, и стой прямо, как положено. -- Аббат наклонился
и своей длинной, сухой рукой взял мальчика за руку и резко
поднял его на ноги.
Впервые Ричард стоял вот так перед аббатом, чувствуя себя
весьма неуютно под взором стольких глаз и смущаясь тем, что
предстал перед всеми братьями в таком растрепанном и
перепачканном виде. Кроме того, ему было стыдно своих слез и
заплаканного лица. Он выпрямился и поспешно утер лицо рукавом.
Поискав глазами среди монахов брата Павла, он нашел его, и ему
стало немного легче. Однако брат Павел не бросился к своей
заблудшей овечке, хотя в душе и жаждал этого, но, доверившись
аббату Радульфусу, хранил молчание.
-- Вы слышали, сэр, чего хочет Ричард, -- сказал аббат,
обращаясь к Фулке. -- Вам, без сомнения, известно, что отец
мальчика поместил его в монастырь под мою опеку и хотел, чтобы
Ричард оставался здесь в обучении до тех пор, пока не
повзрослеет. У меня есть должным образом засвидетельствованный
документ, подтверждающий мои права на опеку мальчика, и именно
отсюда мальчик исчез несколько дней назад. И до сих пор я
что-то не слыхал о каких-либо ваших правах на Ричарда.
-- Недавно намерения Ричарда изменились, -- громко заявил
Фулке. -- Как раз прошлой ночью он добровольно поступил
согласно с ними. Я не думаю, что следует позволять ребенку
делать все, что он хочет, ибо его старшие родственники лучше
знают, в чем состоит его благо. А свои права на Ричарда я вам
сейчас растолкую. Ричард теперь мой зять, причем с ведома и
согласия его бабушки. Прошлой ночью он вступил в законный брак
с моей дочерью.
В толпе собравшихся пронесся испуганный ропот и вновь
уступил место абсолютной тишине. Аббат Радульфус и бровью не
повел, однако Кадфаэль заметил, как обострились черты его лица,
и понял, что удар пришелся точно в цель. Леди Дионисия давно
мечтала о такой сделке, и, похоже, ее сосед оказался в этом
деле далеко не простой пешкой. Если все это время Ричард
находился у них в руках, то слова Фулке Эстли вполне могли
оказаться не пустым звуком.
Ричард же, который замотал головой и открыл рот, дабы все
отрицать, встретил строгий взгляд аббата и смущенно опустил
голову. Он боялся лгать столь влиятельному лицу, ибо восхищался
аббатом и в то же время трепетал перед ним. Да он и не хотел
лгать, однако опровергнуть заявления Фулке он не мог, ибо не
знал по-настоящему всей правды. Ведь его и впрямь женили на
Хильтруде, и простого отрицания тут было явно недостаточно.
Ужас охватил мальчика и лишил его дара речи. А что если Гиацинт
ошибся? Что если его уверения ложны?
-- Это правда, Ричард? -- спросил аббат.
Голос его был ровным и спокойным, но в данных
обстоятельствах показался Ричарду ужасным. Мальчик не мог
вымолвить ни слова, и Фулке нетерпеливо ответил вместо него:
-- Это правда, милорд. Он не может отрицать этого. Или вы
мне не верите?
-- Молчать! -- грозно приказал аббат, оставаясь при этом
абсолютно спокойным. -- Пусть ответит Ричард. Говори, мальчик!
Имело место это бракосочетание?
-- Да, отец, -- выдавил из себя Ричард. -- Только...
-- Где? Кто был свидетелем?
-- В Лейтоне, отец, прошлой ночью. Все это так, но...
Ричард вновь замолк, совершенно подавленный.
-- И ты добровольно произнес все положенные по обряду
слова? По собственному желанию? Тебя никто не заставлял? Быть
может, тебя били? Тебе угрожали?
-- Нет, отец. Мне было страшно, но меня не били. Они так
давили на меня...
-- Его убедили, и он согласился, -- коротко засмеялся
Фулке. -- А сейчас хочет пойти на попятный. Он сделал все по
обряду, никто не заставлял его. Все было по доброй воле.
-- А по доброй ли воле совершил этот обряд священник?
Убедился ли он в том, что жених и невеста вступают в брак по
своему желанию? Был ли это честный человек?
-- Это был честный человек, известный своей святостью,
милорд, -- торжествующе сказал Фулке. -- В округе его называют
святым. Это был святой отшельник Кутред!
-- Но, отец аббат! -- собравшись с духом, отчаянно
воскликнул Ричард, решившийся наконец сказать ту правду, что
была для него непреложной. -- Я сделал все, что от меня
требовали, лишь потому, что они обещали отпустить меня обратно
в монастырь. Я произнес слова клятвы лишь потому, что знал, что
ничем себя не связываю... Я не женат! Это не было
бракосочетанием, потому что...
Аббат Радульфус и Фулке Эстли остолбенели, не в силах
уразуметь, что значат эти отчаянные слова и молчание мальчика.
Однако Ричард уже решился. Если уж надо говорить открыто, при
всех, -- значит, так тому и быть! Сжав кулаки и крича так
громко, что слова его гулким эхом отозвались среди каменных
монастырских стен, он выпалил:
-- Потому что Кутред вовсе не священник!
Глава Двенадцатая
Словно неожиданный порыв ветра пробежал среди собравшихся,
начиная с возмущенного фырканья приора Роберта и кончая
полунасмешливым шепотом и шушуканьем послушников. Кадфаэлю
лучше других было видно, что Фулке Эстли совершенно сбит с
толку. Похоже, он лишился дара речи и стоял, тупо глядя на свои
руки, словно нечто, что он уже считал своим, выскользнуло из
них, оставив его ни с чем. Когда к нему наконец вернулась
способность говорить, он вымолвил то, что, казалось бы, от него
и ждали, но как-то уж неуверенно, словно охваченный сомнением и
паникой.
-- Милорд, это бред! Мальчик лжет. Он вам еще и не такое
скажет. Разумеется, Кутред священник! К нам его привели монахи
из Билдваса, спросите их сами, они подтвердят. Какие тут могут
быть вопросы? Это грех, так клеветать на святого человека!
-- Так клеветать, разумеется, тяжкий грех, -- согласился
аббат Радульфус, сдвинув брови и переводя строгий взгляд на
Ричарда. -- Подумай, Ричард, прежде чем повторишь свои слова.
Быть может, это просто уловка, имеющая целью остаться с нами, в
монастыре. Подумай, ты не будешь за это наказан. Быть может, ты
обманулся или тебя ввели в заблуждение? Все это простительно, и
об этом я позволю себе напомнить сэру Фулке. Однако если ты,
Ричард, не скажешь сейчас правду, тебя сурово накажут.
-- Я сказал правду, -- стоял на своем Ричард, гордо подняв
подбородок и глядя прямо в глаза аббату. -- Я говорю правду,
