-- Верно, -- согласился аббат. -- Он убил не для того,
чтобы ограбить. Но тогда зачем? Кому понадобилось убивать
святого человека, у которого нет ничего своего, кроме алтарных
украшений и принадлежностей? Он тихо жил среди нас, и, как
говорят, любой мог прийти к нему со своими бедами и тревогами.
Кому он помешал? Быть может, тот же человек убил и Дрого Босье?
Или, чего доброго, в наших краях уже двое убийц?
-- Не будем забывать о слуге отшельника, -- хмуро заметил
Хью Берингар. -- Мы так и не нашли его. Я уже думал, что он
подался на запад, куда-нибудь в Уэльс. Однако вполне возможно,
что он все еще здесь. Кое-кто мог поверить ему и дать убежище.
И у меня есть некоторые основания считать именно так. Если он и
впрямь тот самый виллан, что сбежал от Босье, то у него были
веские основания избавиться от своего господина. А Кутред,
который отказался от него, узнав, что приютил негодяя, узнал,
скажем, где тот скрывается. Так что у этого парня был повод
убить и отшельника. Все это лишь предположения, однако их
нельзя оставлять в стороне.
Кадфаэль подумал, что ни Эйлмунд, ни Аннет, ни, конечно,
Ричард не станут рассказывать о Гиацинте до тех пор, пока Эймер
Босье не уедет в свой Нортгемптоншир и пока Гиацинт не сможет
выйти из своего убежища и говорить в свою защиту. А здесь лишь
он, Кадфаэль, точно знает, где все это время находился Гиацинт
и что в скиту отшельника его наверняка не было. За Гиацинта
можно было не беспокоиться, но жаль, что в свое время они не
позволили Кадфаэлю признаться во всем Хью Берингару.
Солнце уже поднялось, его лучи пробивались сквозь листву,
освещая распростертое на каменном полу тело. Складки поношенной
черной рясы Кутреда были скомканы, словно их смяла сильная
рука, посреди темнело кровавое пятно. Кадфаэль склонился и
раздвинул слипшиеся складки.
-- Здесь убийца вытер свой кинжал перед тем, как вложить
его обратно в ножны, -- сказал он.
-- Дважды, -- сказал Хью, углядев еще одно такое же пятно,
но не столь заметное. Человек действовал хладнокровно,
тщательно вытирая орудие убийства, когда дело было сделано. --
Посмотри-ка сюда, на этот ларец, -- позвал Хью Кадфаэля.
Он обошел вокруг мертвеца и приблизился к алтарю, затем
провел пальцем вдоль крышки ларца, как раз над замком. Там
обнаружилась небольшая зазубрина, след от клинка, которым
вскрывали ларец. Хью снял с ларца крест и открыл крышку. Та
легко подалась. Замок был взломан, ларец пуст. Остался лишь
тонкий аромат благородной древесины. Даже пыли внутри не было,
ибо крышка закрывалась очень плотно.
-- Такое впечатление, что из ларца нечто взяли, -- заметил
Кадфаэль. Про исчезнувший требник он пока молчал, хотя ни
минуты не сомневался в том, что его отсутствие не ускользнуло
от внимания Хью Берингара.
-- А вот серебро на месте. Что же такое могло храниться у
бедного отшельника помимо серебра, подаренного ему леди
Дионисией? В Билдвас он пришел пешком, с одной сумой, какая
есть у всякого пилигрима. Правда, у его слуги Гиацинта был еще
заплечный мешок. Интересно, этот ларец ему тоже подарила леди
Дионисия, или отшельник принес его с собой?
Они так увлеклись осмотром помещения, что совсем не
обращали внимания на то, что происходило снаружи. Впрочем,
оттуда до них не доносилось ни звука. Потрясенные увиденным,
они забыли о еще одном человеке, который был приглашен на эту
встречу. И вот до них донесся женский голос, он раздавался у
них за спиной, из жилой комнаты, -- высокий и надменный.
-- Тут нет никакого секрета. Просто спросите у меня.
Все трое в тревоге обернулись и увидели леди Дионисию. Ее
высокая, стройная фигура заслонила им солнечный свет, из-за
которого она сперва почти ничего не видела, войдя со двора в
полумрак. Все трое мужчин стояли между ней и распростертым на
полу телом отшельника. Таким образом, леди Дионисия не могла
видеть ничего особенного, кроме того, что шериф стоит у алтаря
над открытым ларцом, подле которого находился крест. Зато это
она видела отлично и воспылала гневом.
-- Что это значит, милорд? Зачем вы трогаете вещи святого
человека? Где Кутред? Как осмелились вы войти сюда в его
отсутствие?
Вперед выступил аббат, еще более заслоняя своей фигурой
лежавший на полу труп. Он попытался выпроводить леди Дионисию
из часовни.
-- Мадам, вы все узнаете, однако я прошу вас пройти в
другую комнату и посидеть там. Подождите минуту, пока мы
приведем тут все в порядок. Уверяю вас, мы ведем себя самым
почтительным образом.
Солнечный свет, проникавший снаружи, вновь померк. Его
заслонила массивная фигура Фулке Эстли. Тот встал позади леди
Дионисии и мешал аббату вывести ее. Да она и не собиралась
уходить, негодуя и возмущаясь.
-- Где Кутред? -- настаивала она. -- Знает ли он, что вы
здесь? Как вышло, что его нет в скиту? Он никогда не уходит
отсюда...
Лживые слова замерли у нее на губах, леди поперхнулась.
Посреди кучи темных складок за спиной аббата она увидела
бледное пятно, -- то была босая нога без сандалии. Глаза леди
Дионисии уже привыкли к полумраку, она решительно отвела руку
аббата и шагнула вперед. Одного взгляда ей хватило, чтобы
получить ответ на все свои вопросы. Кутред был здесь. На этот
раз он и впрямь никуда не ушел из своего скита.
Благородное лицо леди Дионисии стало серым, приобретя
восковой оттенок. В одно мгновение она как-то осунулась. Леди
Дионисия испустила отчаянный вопль, в котором было больше
ужаса, нежели горя. Отпрянув, она рванулась к выходу и
уткнулась в грудь стоявшего позади нее Фулке Эстли.
Глава Тринадцатая
Леди Дионисия не стонала и не плакала, не из тех женщин
она была. Она долго сидела на ложе Кутреда в жилой комнате, --
бледная, с окаменевшим лицом, глядя прямо перед собой на голую
каменную стену. Едва ли она слышала тщательно подбираемые слова
аббата, который пытался утешить ее, и едва ли обратила внимание
на неуклюжие попытки Фулке Эстли, предлагавшего ей свои услуги,
в которых она вовсе не нуждалась. Она лихорадочно размышляла о
том, что это убийство оставило все ее вопросы без ответа, и вне
всякой логики почему-то пришла к выводу, что оно лишь
подтверждает наличие духовного сана у Кутреда и что, стало
быть, совершенный им обряд бракосочетания является законным и
не подлежащим сомнению. Как бы то ни было, она ни на кого не
обращала ни малейшего внимания. В своих раздумьях она ушла
очень далеко. Все ее прежние замыслы померкли, потеряли
значение. Лицом к лицу она столкнулась с картиной внезапной
смерти, без исповеди и отпущения грехов, и она не хотела иметь
к ней никакого отношения. Кадфаэль прочел это желание у нее в
глазах, когда вышел из часовни, где сделал все возможное, дабы
уложить покойника в более или менее приличной позе. Смерть
отшельника побудила леди Дионисию задуматься о ее собственной
смерти, которую она не хотела встретить с душой, отягощенной
прегрешениями. Быть может, ее ожидали еще многие годы жизни,
однако ей было ясно показано, что смерть не имеет обыкновения
ждать и ни у кого не испрашивает позволения.
-- Где шериф? -- спросила она наконец, подняв глаза на
своего злейшего врага, причем голос ее был лишен какого-либо
выражения и, пожалуй, казался даже мягче того голоса, каким она
обычно разговаривала с челядью и со своими крестьянами.
-- Шериф уехал за своими людьми, чтобы те унесли отсюда
покойника, -- ответил ей аббат. -- Если хотите, его отнесут в
Итон, ибо именно вы покровительствовали отшельнику. А если это
будет для вас слишком мучительно, то в аббатство. Там его
похоронят, как положено.
-- Вы окажете мне любезность, если возьмете его к себе, --
тихо сказала леди Дионисия. -- Теперь я не знаю, что и думать.
Фулке передал мне слова моего внука. Отшельник теперь не может
отвечать за себя, да и я тоже. Но я ни минуты не сомневалась в
том, что он был священником.
-- Я верю вам, мадам, -- сказал аббат.
Глаза старой леди постепенно прояснились, с лица сошла
восковая бледность. Женщина приходила в себя, возвращаясь в мир
реальности после расплывчатых видений Судного дня. Вскоре она
вновь встанет лицом к лицу с тем, на что всегда смотрела
открытыми глазами, и с прежним упорством и настойчивостью
продолжит битву, которую вела изо дня в день.
-- Святой отец, если я нынче вечером приеду в аббатство,
не исповедаете ли вы меня? -- спросила она, решительно
повернувшись к аббату Радульфусу. -- Я буду спать спокойнее,
когда покаюсь в своих грехах.
-- Разумеется, -- согласился аббат.
Леди Дионисия была теперь готова ехать домой. Вокруг нее
суетился Фулке, вознамерившийся ее проводить. Надо полагать, он
не хотел обсуждать случившееся на людях и желал побеседовать с
нею с глазу на глаз. У него не было ее острого ума и тем более
ее впечатлительности и воображения. Если смерть Кутреда и
бросала кое-какую тень на его репутацию, то никоим образом не
отменяла законности брака его дочери и ничем особенным ему
лично не угрожала. Размышляя примерно так, брат Кадфаэль
наблюдал за тем, как Фулке взял старую леди под руку и повел ее
к изгороди, где была привязана ее лошадь, стараясь поскорее
увести ее отсюда и избавиться от неприятного ему общества
аббата.
Уже отъезжая, леди Дионисия натянула повод и оглянулась. К
ней уже вернулись прежние ее высокомерие и надменность, -- она
вновь была самою собой.
-- Я только что вспомнила, -- сказала она. -- Шериф
интересовался ларцом, что стоит на алтаре. Ларец принадлежал
Кутреду, он принес его с собой.
Когда аббат и шериф, прибывший с носильщиками, отправились
в свой печальный обратный путь, Кадфаэль бросил последний
взгляд на пустую часовню, -- взгляд уже более внимательный, ибо
теперь он был один и вполне успокоился. На полу, где лежал
покойник, кровавых пятен не было, если не считать нескольких
капель крови, упавших с кинжала Кутреда. Отшельник наверняка
ранил своего противника, хотя и не очень сильно. Кадфаэль зажег
свечу и еще раз подошел к алтарю. В часовне он не обнаружил
ничего особенного, да и в жилой комнате, где пол был земляной,
тоже трудно было рассчитывать на то, что удастся обнаружить
какие-либо следы. Однако на каменном пороге Кадфаэль увидел еще
три капли крови. Кровь подсохла, но была хорошо видна. Кроме
того, на недавно поставленном во время ремонта левом косяке
оказалась смазанная кровавая полоса, как раз на уровне плеча
Кадфаэля, где, видимо, прошелся залитый кровью рукав.
Стало быть, человек был того же роста, что и брат
Кадфаэль, и Кутред ранил его в левое плечо, что часто
случается, когда метят в сердце.
Кадфаэль собирался поехать к лесничему, однако неожиданно
передумал, ибо нечто говорило ему, что нельзя пропустить ничего
из того, что произойдет, когда тело Кутреда принесут в
аббатство, -- к огорчению многих, а для кое-кого, возможно, и к
облегчению, но кое-кому это, возможно, угрожает и опасностью.
Вместо того, чтобы ехать короткой дорогой через лес, Кадфаэль
поспешно направился в сторону Шрусбери вдогонку за шерифом и
носильщиками.
Едва они вступили в Форгейт, за ними увязалась толпа
любопытствующих ребятишек, за которыми следовала целая свора
собак, растянувшаяся по всей дороге. Даже добропорядочные
горожане выходили посмотреть, однако держались на почтительном
расстоянии сзади, побаиваясь аббата с шерифом, но желая узнать
поподробнее, что случилось, и распуская слухи с такой
скоростью, с какой плодятся мухи в жаркий летний день. Даже
