-- После вечерни. Я подслушал разговор. Брат Жером сказал
ему, что у нас недавно объявился юноша, который может оказаться
тем, кого тот ищет. Брат Жером сказал ему, где тебя искать, и
тот сразу отправился за тобой к отшельнику. Страшный такой,
огромный, глотка луженая. Но я опередил его! Пока они говорили,
я успел взять своего пони и сразу сюда. Тебе нельзя
возвращаться к Кутреду. Нужно бежать отсюда и скрыться!
Гиацинт искренне, по-мальчишески, обнял Ричарда.
-- Ты настоящий и верный друг! А за меня теперь не бойся.
Я предупрежден, это главное. Как пить дать, это сам хозяин!
Дрого Босье слишком высоко ценит меня и, охотясь за мной, не
жалеет ни времени, ни денег. Только шиш он меня получит!
-- Значит, ты все-таки Бранд? Ты был его вилланом?
-- Я люблю тебя еще больше за то, что ты употребил мое
вилланство в прошедшем времени, -- сказал Гиацинт, улыбнувшись.
-- Ты прав, когда-то меня называли Брандом, но теперь мое имя
Гиацинт. И давай с тобой считать, что так оно и есть. Но
сейчас, дружище, нам нужно проститься, потому как тебе самое
время поспешить обратно в обитель, пока еще совсем не семнело и
пока тебя не хватились. Езжай, а для верности я провожу тебя до
опушки леса.
-- Нет! Я сам доеду! -- возразил Ричард. -- Я не боюсь! А
тебе немедленно нужно исчезнуть.
Девушка положила руку Гиацинту на плечо. В сгущающихся
сумерках Ричард увидел в ее глазах скорее решимость, нежели
страх.
-- Он исчезнет, Ричард! Я знаю одно местечко, где он будет
в полной безопасности.
-- Лучше бы тебе податься в Уэльс, -- заметил Ричард с
тревогой и даже с некоторой ревностью, поскольку ведь это его
друг, ведь это он, Ричард, рисковал во имя него, и мальчика
чуть-чуть огорчала мысль, что своим спасением Гиацинт будет
обязан не только ему, но и кому-то еще, в частности, этой
девушке.
Гиацинт и Аннет быстро обменялись взглядами и оба
улыбнулись, и свет их сияющих лиц озарил лесные сумерки.
-- Пожалуй, нет, -- ласково сказал Гиацинт. -- Если уж и
бежать, то не очень далеко. Но ты не бойся за меня, я буду в
безопасности. Садитесь-ка в седло, милорд, и отправляйтесь в
обитель, где и вы будете в безопасности. Иначе я с места не
сойду!
Угроза подействовала. Ричард сел на пони и двинулся в
обратный путь. Отъехав немного, он оглянулся, помахал рукой и
увидел юношу с девушкой, стоящих в тех же позах, как прежде,
когда он впервые заметил их. Они провожали мальчика взглядом.
Перед тем как то место, где онистояли, исчезло из виду, Ричард
обернулся еще раз, но их уже не было. В лесу царили полная
тишина и спокойствие. Тут Ричард вспомнил о неприятностях,
ожидавших его в обители, и быстрой рысью двинулся в обратный
путь.
В ранних сумерках Дрого Босье ехал по дороге, указанной
ему братом Жеромом. Время от времени он расспрашивал встречных
рокстерских крестьян, дабы убедиться в том, что находится на
верном пути к скиту отшельника Кутреда. Видимо, этот святой
человек пользовался в здешних местах большим уважением и имел
неофициальный статус, обычный для кельтских затворников, ибо
все, кого Дрого спрашивал, говорили об отшельнике не иначе как
о святом Кутреде.
Дрого свернул в лес как раз в том месте, где, как сказал
ему встречный пастух, Итонские земли граничили с Эйтонскими.
Вскоре, проехав лесом почти милю, он оказался на небольшой
прочисти, окруженной со всех сторон старым лесом. Посреди
прочисти стоял небольшой, крепко сложенный каменный домик с
явными признаками недавнего ремонта после того, как много лет
он простоял в запустении. Вокруг домика был небольшой сад,
окруженный низким частоколом. Частично сад был расчищен и
возделан. На краю поляны Дрого спешился и подошел к ограде,
ведя коня в поводу. Стояла глубокая вечерняя тишина. Было такое
впечатление, что на милю в округе нет ни одной живой души.
Однако дверь была распахнута настежь, из глубины дома
сочился слабый, ровный свет. Дрого привязал коня у изгороди и
пошел через садик прямо к дому. Изнутри не доносилось ни звука,
и Дрого вошел. Помещение, в котором он оказался, было небольшим
и мрачным, на полу у каменной стены лежал набитый соломой
тюфяк, рядом стояли стол и скамья. Свет шел из второй комнаты,
через дверной проем, в котором двери не было вовсе. Дрого
сообразил, что там находится часовня. На каменном алтаре
теплилась лампада, стоявшая перед небольшим серебряным крестом,
который был водружен на резной деревянный ларец. Перед крестом
на алтаре лежал весьма изящный требник в золоченом переплете с
тиснением. По обе стороны от креста находились два серебряных
подсвечника, очевидно, дары патронессы отшельника.
Перед алтарем на коленях неподвижно стоял мужчина, --
высокий, в грубой черной рясе, капюшон накинут на голову. В
мерцающем свете эта чернаяфигура производила сильное
впечатление: прямая, словно копье, спина, гордо поднятая
голова... Ни дать, ни взять -- святой. Даже Дрого Босье на
мгновение, но не более того, онемел. Его собственные дела и
желания были для него превыше всего, а молитвы отшельника могут
и подождать. Сумерки быстро сгущались, близилась ночь, и Дрого
не хотел терять времени даром.
-- Ты Кутред? -- требовательно вопросил он. -- Дорогу сюда
мне указали в аббатстве.
Однако величественная фигура отшельника не шевельнулась,
он даже не разнял своих сложенных рук.
-- Да, я Кутред, -- произнес он спокойным, ровным голосом.
-- Зачем я тебе? Входи и говори.
-- У тебя в услужении есть парень. Где он? Я хочу видеть
его. Возможно, сам того не ведая, ты приютил негодяя.
При этих словах облаченная в черное фигура повернулась,
отшельник взглянул на пришельца. В слабом свете алтарной
лампады тот увидел под капюшоном лицо отшельника, -- ясный,
глубокий взгляд, длинная борода, прямой, аристократический нос,
копна темных волос. Дрого Босье и отшельник из Эйтонского леса
долго стояли вот так и смотрели друг на друга.
Брат Кадфаэль сидел подле ложа Эйлмунда, ужиная хлебом с
сыром и яблоками, ибо, как и Ричард, он остался без своего
обычного ужина. Теперь монах был вполне спокоен за своего
непоседливого пациента. Вот и Аннет вернулась в сторожку. Она
ходила покормить кур и запереть их в курятнике, а также подоить
корову, которую они с отцом держали у себя в хозяйстве. Правда,
девушка провозилась с делами дольше обычного, о чем ее
ворчливый отец не преминул ей заметить. От одолевшей было его
лихорадки не осталось и следа, цвет лица стал нормальным и все
было в общем в порядке, однако его нынешняя беспомощность
выводила лесничего из себя, ему не терпелось поскорее выйти из
дома и заняться делами. Тем более что аббат собирался выслать в
лес работников, которые без присмотра лесничего могли сделать
что-нибудь не так. Однако само настроение Эйлмунда
свидетельствовало о том, что дела его идут на поправку. К тому
же, сломанная нога почти уже не болела и срасталась, похоже,
правильно, так что Кадфаэль был вполне удовлетворен.
Аннет весело вошла в дом, и, вовсе не боясь отца, лишь
рассмеялась на его ворчанье.
-- Чего ворчишь, медведь ты этакий? -- вымолвила она. -- Я
оставила тебя в отличной компании, считая, что совсем не худо
нам хотя бы часок побыть врозь. Зачем было мне спешить в дом
таким дивным вечером? Брат Кадфаэль сиделка хоть куда! И нечего
пенять мне на лишний глоток свежего воздуха!
Впрочем, с одного взгляда на девушку было ясно, что радует
ее нечто большее, нежели просто глоток свежего воздуха. В
ней ощущались какие-то необыкновенные легкость и живость,
словно девушка выпила крепкого вина. Кадфаэль обратил
внимание на то, что ее каштановые волосы, обычно аккуратно
заплетенные, были теперь немного растрепаны, и несколько
выбившихся локонов лежали у нее на плечах, словно ей
приходилось продираться через густой кустарник. Щеки Аннет
пылали румянцем, глаза так и сияли. К ее башмакам прилипли
несколько опавших дубовых листьев. Хлев и впрямь стоял на
самом краю прочисти под деревьями, однако дубов там
Кадфаэль что-то не помнил.
-- Вот и славно, теперь ты вернулась, -- вымолвил
Кадфаэль. -- А то мне было никак не уйти, иначе на кого бы
ворчал Эйлмунд? Так что я, пожалуй, поеду обратно, пока совсем
не стемнело. Ты, милая, не давай ему вставать, а когда будет
можно, я дам ему костыли. Спасибо и на том, что купание в
холодной воде не сильно ему повредило.
-- Спасибо слуге Кутреда Гиацинту, -- напомнила Аннет.
Она бросила короткий взгляд на отца и расплылась в улыбке,
когда тот серьезно сказал:
-- Да, это сущая правда. Он обошелся со мной, как с отцом
родным, я этого никогда не забуду.
То ли Кадфаэлю показалось, то ли Аннет и впрямь залилась
румянцем пуще прежнего. Значит, обошелся как с отцом родным с
человеком, у которого не было сына, способного стать его правой
рукой, лишь дочь, красивая, добрая и ласковая...
-- Наберись терпения, -- посоветовал Кадфаэль лесничему,
вставая из-за стола. -- Скоро будешь здоровым, как прежде, а
здоровье, оно того стоит. О посадках же своих не беспокойся.
Аннет подтвердит, работники хорошо прочистили канаву и укрепили
берега. Теперь будут держать.
Кадфаэль пристегнул суму к поясу и пошел к выходу.
-- Я провожу тебя до ворот, -- сказала Аннет и вышла с
монахом на уже потемневшую прочисть, где лошадь Кадфаэля мирно
пощипывала травку.
-- Ты, милая, расцвела нынче, как роза, -- сказал Кадфаэль
девушке, ставя ногу в стремя.
Та только что поправила выбившиеся из кос волосы.
-- Должно быть, за терновник где-то зацепилась, -- сказала
она, улыбнувшись.
Уже сидя в седле, Кадфаэль наклонился к ней и осторожно
извлек из ее волос сухой дубовый листик. Аннет подняла глаза,
глядя, как монах вертит этот листик между пальцами, держа его
за черенок, и счастливо улыбнулась. Вот такою Кадфаэль и
покинул ее, взволнованной, возбужденной и полной решимости
продраться через любые заросли терний, что стоят на пути к
желанной цели. Девушка была не готова еще открыться даже своему
отцу, однако ее вовсе не смущало то обстоятельство, что
Кадфаэль, похоже, догадался, откуда дует ветер, и в будущее она
смотрела без страха, не держа в мыслях опасений, которые не без
веских оснований закрадывались на ее счет кое-кому в голову.
Не торопясь, Кадфаэль ехал через темнеющий лес. Луна уже
поднялась и лила свой серебристый свет в темноту под деревьями.
Повечерие, долно быть, уже завершилось, и братья готовились
отойти ко сну. Ученики же и послушники, наверное, давным-давно
спят. В пахнущем листвой лесу было свежо и прохладно. Одно
удовольствие ехать вот так не спеша, в одиночку, размышляя о
разных вещах, о которых как-то некогда задуматься в
повседневной суете, ни даже в часы службы и тихой молитвы,
когда этому казалось бы самое время. Здесь же, под ночным
небом, которое слабо светилось по краям, этим размышлениям было
как бы больше места. Глубоко погрузившись в свои мысли,
Кадфаэль ехал через уже довольно старые посадеи, впереди
светлели открытые поля.
Внезапно монах оторвался от своих мыслей, так как слева,
между деревьями что-то громко зашуршало. Нечто крупное и
светлое двигалось рядом с ним во мраке. Кадфаэль услышал тихое
позванивание конской сбруи. Под деревьями с ноги на ногу
переступал конь без седока, но под седлом и с уздой, ибо
Кадфаэль хорошо слышал позвякивание металла. А ведь когда этот
конь вышел из конюшни, он наверняка был под седоком. В лунном
