Айзек АЗИМОВ
УБИЙСТВО В ЭЙ-БИ -ЭЙ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОСКРЕСЕНЬЕ, 25 МАЯ 1975 ГОДА
1. ДЭРАЙЕС ДЖАСТ (РАССКАЗЧИК). 13.30
Если вам придется проследить истоки насильственной смерти вашего
друга и выяснить, как это произошло, вам станет ясно, что это не случилось
бы, если бы ранее не произошло событие А, а перед тем - событие Б и так
далее, вплоть до изначальных туманных времен.
В данном же, конкретном случае, к которому я имел отношение, мы можем
ограничить непосредственные причины определенной серией событий. Если бы
любое из них не случилось, некто, ныне мертвый, был бы жив, а если бы и
умер, то во всяком случае не тогда и не таким образом, то есть не был бы
убит.
Я лично находился в центра многих из этих событий. Непреднамеренно,
конечно, но все же.
Я прослеживаю их истоки начиная с воскресенья 25 мая 1975 года -
первого дня 75-го ежегодного съезда Ассоциации американских книготорговцев
(Эй-Би-Эй), которому было отведено несколько отелей в центре города, и с
поступка женщины, готовившейся представить на пресс-конференции свою новую
книгу.
Ей предстояло встретиться с репортерами в 16 часов, и она никак не
могла решить, какое платье ей надеть. С одной стороны, она была молода и
красива и обладала соблазнительной фигурой, которую ей хотелось выигрышно
показать. С другой стороны, она считалась феминисткой, и книга, которую
она собиралась рекламировать, была феминистской, а использовать свое тело
в качестве приманки для популяризации книги было бы совсем не феминистским
приемом.
В конечном счете она выбрала белое платье, которое от талии и выше
состояло в основном из крупной сетки, а под ним от талии и выше не было
ничего, кроме ее роскошного естества.
Все это я вычислил позднее. Меня в то время не было в городе, я
находился в пути. Я выехал в 13.30 и направлялся на съезд Эй-Би-Эй. Один
мой друг, историк Мартин Уолтерс, позвонил мне за неделю до съезда и
попросил помочь ему на пресс-конференции. Он считал меня приверженцем
научных трудов и к тому же почему-то полагал, что мое имя имеет вес в
ученом мире.
Он, конечно, заблуждался, но друзьям принято помогать. Его
пресс-конференция была назначена на 16.20, пообещал прибыть к этому
времени.
В 13.30, закончив лекцию в одном месте - милях в ста от города, я сел
в машину и поехал на съезд, не слишком поспешая, ибо не сомневался, что
успею прибыть вовремя. Я так полагал до тех пор, пока не свернул на шоссе
Кросс-Норт. Дело в том, что нет такого часа дня или времени года, когда
один-два автомобиля не застревают на Кросс-Норт. И как только
распространяется (телепатически, наверное) весть о том, что проезжая часть
на этом шоссе резко сузилась, все автомобилисты к северу от города
устремляются к нему с дикими воплями восторга.
Именно тогда меня охватила роковая тревога, не покидавшая потом весь
день. Я медленно полз, и впереди столь же медленно ползли три ряда
автомобилей, подобно тепловой волне, и никакого просвета не предвиделось.
Периодически я поглядывал на часы и приходил в ярость.
И все же я сумел приехать вовремя.
Мне удалось заскочить к себе на квартиру, которая находилась примерно
в миле от отеля, куда я направлялся, наскоро сполоснуться, переодеться,
поймать такси, подъехать к отелю, подняться на пятый этаж, найти комнату
пресс-конференций и войти в нее точно в 16.20.
2. МАРТИН УОЛТЕРС. 16.20
Если бы я приехал на 20 минут раньше, все сложилось бы иначе, а 20
минут - это именно то время, которое я потерял на шоссе Кросс-Норт.
Я подождал, как обычно, 15 секунд чтобы меня заметили, но никто не
обратил на меня внимания. Я не слишком удивился. Комната напоминала
бедлам: сотрудники Эй-Би-Эй пытались собрать в кучу репортеров, а
репортеры не могли взять в толк, что писать, и отчаянно галдели.
Притом (я до сих пор избегал говорить об этом) мой рост равен 158
сантиметрам. Если люди со мной незнакомы, они обычно смотрят поверх моей
головы, поэтому через 15 секунд я даю знать о своем присутствии. У меня
звучный голос, и на сей раз я громко и четко произнес:
- Я - Дэрайес Джаст, и я принимаю участие в пресс-конференции Мартина
Уолтерса, посвященной книге "Участники переговоров о мире".
Мое заявление не возымело действия, и я было собрался повторить его,
увеличив количество децибел, как ко мне подскочила женщина, раздраженно
спросившая:
- В пресс-конференции Уолтерса?
Позднее я узнал, что она возглавляла отдел пресс-конференций в
Эй-Би-Эй, звали ее Генриетта Корвасс. Ее телеса заметно выпирали из
платья.
- Явился точно в срок, - сообщил я.
- Каким это образом? Пресс-конференция окончена.
Я вытаращил глаза, и у меня мелькнуло страшное подозрение.
- Который час? - спросил я и посмотрел на свои часы.
- 16.22. - ответила она.
И мои часы показывали 16.22.
- Но ведь она назначена на 16.20.
В этот момент Мартин вошел из соседней комнаты. Он смущенно улыбнулся
и сказал:
- А, Дэрайес, молодчина, что приехал. Ты настоящий товарищ.
- Ты так погружен в прошлое, - возмущенно сказал я, - что не мог
назвать точное время в настоящем. Ты мне сказал 16.20, и я чуть не
разбился в давке на шоссе, спеша добраться сюда, а ты не стал меня ждать.
В тот момент Мартин мог разорвать цепь обстоятельств, униженно
попросив прощения. Я не требовал многого. Ну, пусть бы бился головой о
стенку или лизал мне руки, или же бросился на пол и попросил, чтобы я
попрыгал на нем, - достаточно было такого пустяка.
Но он этого не сделал.
- Дело в том, - проговорил он, посмеиваясь, - что до меня должна была
выступить одна женщина, но она явилась в прозрачном платье, и под ним на
ней ничего не было, понимаешь?
- Ну и что? - спросил я.
- Ее литературный агент сказал, что в таком виде нельзя выступать
перед прессой.
- Почему? Разве газеты теперь посылают в качестве репортеров зеленых
юнцов?
- Нет, конечно, - добродушно сказал Мартин, - просто корреспонденты
принялись бы описывать ее платье, а не книгу. В общем, он отправил ее
переодеваться. Надо было как-то удержать репортеров, а поскольку я уже был
здесь, меня попросили выступить на 20 минут раньше. Ничего не попишешь,
Дэрайес, но ты ведь знаешь, - добавил он конфиденциальным шепотом, - эти
пресс-конференции не имеют значения.
Конечно, никакой катастрофы не произошло. Но я негодовал, и моя
ярость не находила выхода. Я покинул Мартина злой и обиженный, хотя и
понимал, что веду себя по-детски. Я завелся и только того и ждал, чтобы
сорвать дурное настроение на первом, кто подвернется. Тем самым я
закладывал самый большой камень и, главное, подготавливал почву для
чувства ответственности за убийство, быть может гораздо более сильного,
чем у кого-либо, включая и самого убийцу.
3. МАЙКЛ СТРОНГ. 16.30
Конечно, жребий еще не был брошен. Мое возмущение или унижение могло
достигнуть такой степени, что я решил бы уйти домой и забыть о съезде. Но
я этого не сделал. Мне хотелось посмотреть книги, выставленные в киосках,
которые размещались на втором этаже. Ожидалось, что на съезде будут
присутствовать 12000 человек, главным образом книготорговцы, которые
служат мостом между издателями и авторами, сочиняющими книги, а также
публикой, которая их читает.
И, разумеется, издатели соревнуются друг с другом, стараясь завладеть
вниманием книготорговцев, которые в свою очередь жаждут найти
произведения, сулящие выгоду.
Моя пятая книга должна была выйти в издательстве "Призм Пресс", и я
серьезно рассчитывал, что она будет иметь больший успех, чем предыдущие, и
мне не придется более ломать голову над тем, как свести концы с концами.
Наверное, утешительно сознавать, что мои книги переживут
дешевки-бестселлеры ("дешевки"это стандартный эпитет, употребляемый
авторами, чьи произведения не попадают в этот список) и что меня оценят
после смерти, но невольно приходит на ум, что жизнь впроголодь приблизит
час смерти.
Подобные соображения роились у меня в голове, и я уже собрался войти
в выставочный зал, как вдруг услышал, что меня робко окликнули:
- У вас есть значок съезда с вашей фамилией, сэр?
Я принялся шарить по карманам в поисках значка, которым меня заранее
снабдил мой издатель, и взглянул на обратившегося ко мне мужчину. На нем
было что-то вроде формы светло-коричневого цвета с названием отеля,
вышитым на левом кармане пиджака, и под ним слово "охрана". Роста он был
высокого - около 6 футов, под пиджаком играли развитые мускулы. Волосы -
тонкие, светлые, а брови и ресницы такие белесые, что веки казались
окантованными красным, а глаза - незащищенными.
- Вот, извольте, - я показал ему значок и приколол его к пиджаку.
- "Дэрайес Джаст", - прочитал он задумчиво. - Вы ведь писатель?
- Да, я писатель, - сказал я, почувствовав легкий укол.
- Я знаю вас, - проговорил он и щелкнул пальцами. - Джайлс Дивор был
вашим протеже, не правда ли?
- Я помог ему с первой книгой несколько лет назад, - признался я.
- Он великий писатель. Вы должны им гордиться. Я восхищаюсь его
книгой.
- Он будет рад узнать об этом, - заметил я без энтузиазма. Было ясно,
что по мнению этого честного, но глупого служащего отеля, я прославлюсь
тем, что Джайлс - мой протеже, но я-то вовсе не так рассчитывал войти в
историю литературы!
Я поднял руку в знак прощания, но он воскликнул:
- Минуточку! - и схватил лист бумаги со стола. - Не дадите ли вы мне
автограф?
Я еще не достиг такой стадии, когда у меня наперебой просили бы
автографы, и потому сказал:
- Конечно.
- Он расстегнул пиджак и тщательно выбрал одну из ручек, засунутых во
внутренний карман, по-видимому, самую почетную. Подавая ее мне, он сказал:
- Мое имя Майкл П. Стронг, если хотите, можно просто Майк.
Я написал: "Майку" - и спросил, стараясь не подчеркивать сарказма:
- Может быть, хотите, чтобы я подписал: "От покровителя Джайлса
Дивора"?
- Нет, просто ваше имя, - ответил он простодушно. - Я возьму автограф
у мистера Дивора позднее, когда он будет надписывать свои книги.
- Теперь я могу идти?
- Конечно! Большое спасибо, мистер Джаст, - и он радостно помахал
рукой.
4. ТОМАС ВЭЛИЭР. 16.40
Я пытался отыскать киоск "Призм Пресс". В тот момент я не сознавал,
да и не мог сознавать, что жизнь человека висела на волоске и что все
зависело от того, насколько я раздражен.
Несмотря на то, что в принципе я не одобрял крикливую рекламу, все же
в киосках продавали книги, а я люблю книги. И как раз, когда напряженность
стала спадать, мне наступили на ногу! Может быть, я сам был виноват - я не
смотрел, куда иду, - притом в зале толпилось много народу и трудно было не
наткнуться на кого-либо.
Но дело в том, что я болезненно отношусь к тому, что меня топчут. А
все из-за удивленного взгляда, обращенного вниз, как бы говорящего: "Вы,
оказывается, тут!"
И поскольку обидное фиаско с пресс-конференцией все еще мучило меня,
я приветствовал возможность физической разрядки и с силой отбросил
обидчика, прошипев:
- На свои ноги наступай, растяпа!
Он качнулся, удержал равновесие, смущенно уставился на меня,
пробормотал: - Извини, паренек! - и пошел дальше.
"Паренек"!
Мне сорок два. Пусть я выгляжу моложе своих лет, но никто не даст мне
меньше 32. Надо же - паренек!
