вам рожу стало моей любимой привычкой, от которой я уже не могу
отказаться. Ну же, пошевеливайся, или мне побрить тебя на ходу?
Грандель плюхнулся на табуретку. Двумя зажимами Пьязенна закрепил
мохнатое полотенце вокруг шеи Гранделя и, как искусный цирюльник,
рассчитывающий получить от своего клиента хорошие чаевые, старательно
намылил щеки и подбородок антиквара.
- Если ты не думаешь о себе, - прохрипел Грандель, - то подумай о
дочери.
- Она уже в другой клинике, под присмотром благочестивых монашек. А
пожертвование Господу Богу, скажем, ста тысяч франков позволит сделать его
великодушное сердце еще более великодушным. - Пьязенна схватил Гранделя за
нос и резко отвел его голову назад, желая вначале побрить низ подбородка.
- Я дам тебе столько, сколько ты потребуешь, - пробормотал Грандель,
пока Пьязенна снимал с лезвия пену и подправлял на ремне бритву.
- Дадите? - Он ухмыльнулся. - Так много и сразу?
- Мы сидим в одной лодке.
- Нет. Поскольку я, почтенный хозяин, держу лезвие бритвы на вашем
горле, а не вы на моем, то у меня преимущество в тридцать-сорок лет. Я
имею в виду вероятную разницу во времени между концом моей и вашей жизни.
Кроме того, Де Брюн, даже если я позволю вам убежать - на что не следует
особенно рассчитывать, - начнет охоту не на меня, а на вас. Вам известны
все связи, товар находится в ваших драгоценных руках. И если вы сбежите,
то он найдет вас и на краю света. Как вам известно, это для него вопрос
жизни или смерти. - Лезвием бритвы Пьязенна снял мыльную пену с шеи
Гранделя.
- Здесь, в магазине, у меня спрятана партия наркотиков на
полмиллиона. И сто двадцать тысяч франков наличными, - сдавленным голосом
произнес Грандель.
Пьязенна повеселел.
- Сто двадцать тысяч в кожаном портфельчике? Это как раз та сумма,
которую я собирался пожертвовать Богу, чтобы в своей бесконечной доброте
он не оставил мою малютку. Мою куколку, как вы всегда любили выражаться. А
для последней партии героина, которую вы в этот раз припрятали в двойном
дне большой китайской вазы, я найду еще более достойное применение.
- Ты ничего не сможешь сделать с такой огромной партией. - Грандель,
несмотря на то что его голос дрожал, старался говорить спокойно. - Ты сам
сказал: мне, а не тебе известны связи, без которых не сбыть героин. Мы
сделаем это вместе. Правда, есть риск, что Де Брюн перережет горло нам
обоим. Ну, да ладно. В конце концов, не такой уж он всесильный. Признаюсь,
- Грандель не отрывал взгляда от лезвия бритвы, - я недооценивал тебя и
вел себя глупо. Но чего ты добьешься, перерезав мне сейчас горло? Рано или
поздно полиция схватит тебя и то же самое сделает с тобой именем закона.
Грандель боролся за свою жизнь. На лице Пьязенны были написаны
одолевавшие его чувства. Желание раба расквитаться со своим мучителем за
все оскорбления, весь позор было сильнее разумных доводов.
- Помнишь, как ты говорил о моей дочери, что наступит день и она
будет твоей, жирная свинья? Куколка для твоей постели, что - не так? А как
было с моей женой и этим мыловаром? - Рука Пьязенны с зажатой в ней
бритвой сильно дрожала, и было странно, что он до сих пор еще не перерезал
Гранделю горло.
- Клянусь всеми святыми, я не причастен к этому. - Грандель
почувствовал, что грань между его жизнью и смертью стала тоньше папиросной
бумаги.
- Не ври, это твоя работа, - прошептал Пьязенна. - И со мной ты
обращался как с последним дерьмом. Возможно, суд присяжных и оправдал бы
меня, ведь у нас в стране развратные, неверные жены не вызывают симпатии.
Но тебя-то они не оправдают! Полиции давно известно, что ты убил Мажене...
Дыхание Гранделя стало прерывистым.
- Я не убивал его! Это Ламбер!
- Врешь!
- Позволь сказать тебе еще кое-что, последнее слово!
- Ну, рожай!
- Героин находится не в вазе, а в позолоченном будде... Я скажу тебе
также, где спрятан подлинник Джотто. Я закрасил его, это альпийский
пейзаж... Верхний слой легко снимается, ты сам можешь убедиться, что я
говорю правду.
Пьязенна задумался, помолчал с минуту, затем выхватил из кармана
пистолет и глухо сказал:
- Пошли в магазин, все покажешь.
Белый порошок, высыпанный из статуэтки будды, образовал на
разостланной газете внушительную горку. Немного времени потребовалось и
для того, чтобы открыть спрятанный за альпийским пейзажем лик "Мадонны"
Джотто.
Содержимое кожаного портфеля - несколько десятков тысячефранковых
пачек - Пьязенна вытряхнул на стол рядом с горкой героина и с издевкой
заметил:
- И всем этим ты хочешь поделиться со мной по доброй воле, лишь
только потому что осознал вину за мои бесконечные унижения?
- Я хочу поделиться с тобой, чтобы совместно провернуть дело, которое
принесет нам миллионы. Послушай! Я знаю несколько оптовиков, знаю дюжину
мелких перекупщиков. Эта партия героина даст нам пять - шесть миллионов.
Затем Джотто - продадим его в Штаты, в частное собрание, - это те же
наличные деньги.
- Мне все-таки непонятно, зачем делить с кем-то такое богатство?
Вопрос не в том, почему ты хочешь поделиться со мной, а чего ради я должен
делиться этим с тобой?
Словно загнанная в угол крыса, Грандель лихорадочно искал спасения,
но не находил его. Он уже представлял, как лежит в луже крови, затем - в
морге среди окоченевших трупов.
Неожиданно в голове Гранделя мелькнула спасительная мысль. И как это
он сразу не догадался? Так и только так можно еще, вероятно, поставить
Пьязенну на место. Заметно окрепшим голосом он сказал:
- Жан, ты недооцениваешь меня. Моим убийством ты сам подпишешь себе
смертный приговор. У моего адвоката Ареспьержа лежит заверенное нотариусом
заявление, в котором Пьер Шевалье и Огюст Дюбуа удостоверяют, что дали
ложные показания, чтобы обеспечить тебе алиби на то время, когда была
убита твоя жена. Если со мной что-нибудь случится, Ареспьерж
незамедлительно передаст это заявление полиции.
Пьязенна надолго замолчал. Большим пальцем он то открывал, то
складывал бритву. Клик-клак, клик-клак - звучало в ушах Гранделя. Наконец
Пьязенна с силой сложил бритву и скрипнул зубами, поняв, что и на этот раз
он проиграл.
Грандель решил закрепить свою победу, чтобы подобный инцидент никогда
больше не повторился.
Он тяжело опустился на табуретку и тихо, но сурово сказал:
- Лучше, если мы забудем то, что сейчас произошло. Повторяю: мы сидим
в одной лодке. Если она перевернется - мы оба утонем, будем поддерживать
друг друга - лодку не перевернем и выпутаемся из этой истории. Условие
одно: как и прежде, я один решаю, что нам надо делать.
- Думаю, ненадолго. Полиция села нам на хвост, - сказал Пьязенна
вновь покорным голосом.
- Табор рисует овечек на райском лужке. Показания Эреры, даже если
полиция разыщет ее, юридически не ценнее болтовни пьяной шлюхи.
Единственную реальную опасность представляет Де Брюн. - Грандель говорил
спокойно. К нему вернулась прежняя уверенность.
- Останетесь здесь? - обеспокоенно спросил Пьязенна.
- Теперь нет. - Антиквар задумчиво улыбнулся. - Закроем магазин и
бросим на него прощальный взгляд. Все, что имело реальную ценность, я уже
обратил в деньги, и поэтому пожар поможет мне уладить все остальное.
Вместо того чтобы рассчитаться со мной, господин Де Брюн из страховой
компании "Меркюр-Франс" рассчитается с моим адвокатом, наличными и без
всякой крови, на законном основании. А теперь заканчивай бритье, нам
нельзя терять время.
Пьязенна повиновался.
Сразу после допроса Эреры Пери связался по телефону со своим бюро на
набережной Орфевр и распорядился арестовать Гранделя и Пьязенну. Но когда
Ситерн получил наконец ордер на арест - Фюшон, шеф уголовной полиции,
всеми силами противился повторному задержанию Гранделя, - то не только
антикварный магазин, но и весь дом на улице Каше был охвачен пламенем.
Молодой инспектор, сменивший на посту Фонтано, смело ринулся в огонь.
Грандель и Пьязенна воспользовались его грубой оплошностью и
беспрепятственно ушли через парадный вход.
Жестокость, которую проявил Грандель, спасая свою шкуру, вывела из
себя даже невозмутимого Ситерна. Огонь пожирал обветшалый пятиэтажный дом
с такой быстротой, что пожарные все свои усилия сосредоточили на защите
соседних домов и эвакуации жильцов верхних этажей. В доме проживало много
стариков. Они уже не в состоянии были самостоятельно спускаться по
приставной лестнице, их приходилось выносить на руках. Грандель и Пьязенна
как в воду канули. Незамедлительно был отдан приказ об их повсеместном
розыске. К поиску беглецов подключились сотни полицейских в морских
портах, на железнодорожных вокзалах, в аэропортах, отелях и пансионатах,
ресторанах, пивных и винных погребках, и не только в Париже. Не будь у
Гранделя надежного помощника и документов, он вряд ли ушел бы от полиции.
18
Возвратившись в Париж, Пери ненадолго заехал домой и сразу отправился
в свое бюро на набережной Орфевр, чтобы заняться разработкой отдельных
версий дела. Ему было ясно, что в ближайшие дни круг от убийства Мажене до
изобличения Де Брюна мог замкнуться. Теперь Пери и его инспекторы не
строили никаких иллюзий. Де Брюн, видимо, еще пользовавшийся
покровительством Авакасова, был сильным противником, уличить которого в
преступлении вряд ли удастся законным путем. Правда, Де Брюну было далеко
до Аль Капоне, но он не уступал ему в хитрости и изворотливости,
располагал обширными связями в различных министерствах.
Поэтому не просто было доказать, что он главарь синдиката, сбывавшего
героиновую смерть, как сбывают стиральный порошок, не говоря уже о десятке
убийств, анонимно заказанных ему, как заказывают чистку ковра.
И все же Пери не терял надежду. Схватив Гранделя, можно покончить и с
Де Брюном.
Он вызвал к себе Фонтано.
- Ну, "Дон Жуан", что поделывает твоя последняя пассия? Скорбит еще о
тебе?
- Вам следовало бы пожалеть меня, шеф, - обиженно произнес Фонтано. -
В последние три дня я спал не более шести часов.
- О, по виду этого не скажешь. - Пери набил трубку. - Ну, а теперь
серьезно: пришло время использовать твое донжуанство с толком для дела.
Поезжай в Дюньи, скромным послушником проникни в женский монастырь и
похить одну невинную девушку. Тебя это устраивает?
- Не сердитесь, шеф, но я нахожу, что ничем не заслужил такой
насмешки.
- Речь идет о внучке Авакасова. - Пери достал из папки фотографию. -
Она живет в интернате при монастыре в Дюньи, однако, насколько мне
известно, это искушенная в жизни и самоуверенная юная особа. Ты должен
войти в контакт с ней, и на этот раз я закрываю глаза на мораль. Запрещаю
только, чтобы ты позволил молодчикам Де Брюна убить себя. У нас уже
достаточно покойников. И смотри, чтобы Ламбер не подложил в твой любовный
напиток пилюлю слабительного.
Фонтано просвистел мелодию песенки "Париж - моя мечта", затем сухо
спросил:
- Итак, грубо говоря, я, жертвуя жизнью, должен соблазнить внучку
миллиардера?
- Соблазнить - это действительно сказано грубо. Покорить сердце, так
мягко выразился бы я.
- В наше время это одно и то же. Ну, а как насчет материальной
стороны дела? Это похищение, шеф, может стоить мне не только жизни, но и
денег. Того, что останется от моего жалования, мне едва хватит на
сигареты.
- Ты получишь пятьдесят франков в день и лучшую машину, с таким
