Мите уже трудно было различать их контуры, тоже взлетели. Еще через минуту
катер стал просто светлым пятнышком внизу, и Митя перевел взгляд вперед.
Там был отвесный каменный склон. Когда он оказался достаточно близко,
лететь пришлось почти вертикально вверх. Через несколько минут этого
воздушного восхождения внезапно изменилась перспектива - Мите стало
казаться, что склон горы уходит не вверх, а вдаль, и он летит на небольшой
высоте над каменистой пустыней, где в лунном свете различимы каждый выступ
и каждая трещина; красные огни на вершине стали похожи на лампы далекого
железнодорожного семафора.
Ему в спину ударил ветер, и Митя чуть не врезался в каменный карниз,
далеко выступающий от поверхности горы. После этого он полетел медленнее.
Иногда в трещинах скалы появлялись кусты, которые казались согнутыми
сильным ветром; стоило напомнить себе, что на самом деле они, как и
положено, тянутся вверх, и пустынная равнина внизу превращалась в то, чем
она и была, - в каменную стену. Но лишь только Митя переставал напоминать
себе об этом, как внизу опять появлялась бесконечная пустыня, по которой
неслись, растягиваясь и искривляясь на трещинах, две длинные черные тени.
Митя поднял глаза - впереди уже не было никаких красных огней.
Луна ушла за край облака, и каменистая равнина, над которой они
летели, показалась ему крайне мрачной. Далеко за ее границей горели огни
нескольких прибрежных поселений, похожие на звезды с какого-то другого
неба. Митя еще раз посмотрел в темную пустоту впереди и почувствовал
внезапный страх и желание развернуться и полететь вниз.
- Слушай, - сказал он летящему рядом Диме, - а куда мы сейчас
направляемся? Огней ведь уже нет.
- Как это нет, - сказал Дима, - если мы к ним летим.
- Какой смысл к ним лететь, если их нет? Давай вернемся.
- Тогда нас тоже не будет. Тех нас, которые к ним полетели.
- Может, эти огни просто были не настоящие, - сказал Митя.
- Может быть, - сказал Дима, - а может, мы были не настоящие.
Опять вышла луна, и на каменной поверхности склона появились короткие
резкие тени выступов. Митя ощутил беспричинную тоску и беспокойство,
помотал головой и понял, что уже долгое время слышит странный
пронзительный лай. Этот лай был очень громким, но таким тонким, что
ощущался не ушами, а животом. Иногда лай стихал, и ему на смену приходил
не то вой, не то свист, от которого к горлу подступала легкая тошнота.
Свист был очень неприятного тембра, и Митя подумал, что если бы красные
кхмеры в Кампучии делали электронные будильники, то те, наверное, звенели
бы именно так.
- Слышишь? - спросил он Диму.
- Слышу, - спокойно ответил тот.
- А что это?
- Летучая мышь, - сказал Дима.
Митя даже не успел испугаться: на залитом луной каменном склоне,
перекрывая несущиеся вверх тени, мелькнула еще одна - огромная, размытая
по краям и бесформенная. Митя с Димой метнулись к скале и с разгона
плюхнулись на крохотную площадку, на которой росло несколько маленьких
кустов; Митя при этом чуть не вывихнул ногу. Свист сразу же стих.
- Не шевелись, - прошептал Дима.
- Она нас заметила?
- Конечно, - сказал Дима. - Если ты ее услышал, то она тебя и
подавно.
- Она слышит, как мы говорим?
- Нет, - сказал Дима. - У нее очень интересные взаимоотношения с
реальностью. Она сначала кричит, а потом вслушивается в отраженный звук и
делает соответствующие выводы. Так что если не шевелиться, она может
оставить нас в покое.
Несколько минут они стояли молча. Вокруг было тихо, только снизу
долетал слабый шум далекого моря.
- Помнишь вопрос, который я тебе задал? - спросил Дима. - Насчет
того, какой свет отражает солнце?
- Помню.
- На самом деле и солнце, и свет тут ни при чем. О том же самом можно
сказать по-другому. Взять хотя бы то, что происходит с нами прямо сейчас.
Как ты думаешь, что видит летучая мышь, когда до нее долетает отраженный
от тебя звук?
- Меня, надо полагать, - вглядываясь в небо, ответил Митя.
- Но ведь звук ее собственный.
- Значит, не меня, а свой звук, - ответил Митя.
Лай летучей мыши стих, и она была не видна, но Митя чувствовал, что
мышь рядом, и это беспокоило его куда сильнее, чем логические построения.
- Да, - сказал Дима, - но ведь звук отразился от тебя.
Митя еще раз оглядел небо. Размеренный неторопливый тон Димы начинал
действовать ему на нервы.
- И выходит, - говорил Дима, - что ты просто один из звуков,
издаваемых летучей мышью. Так сказать, куплет ее песни.
Вдруг перед площадкой, обдав их волной воздуха, бесшумно пронеслась
тяжелая черная масса и исчезла из виду. Минуту или две не было слышно
ничего, а потом издалека донесся прежний пронзительный лай. Он приближался
- видимо, летучая мышь легла на боевой курс.
- Ты - один из звуков, издаваемых летучей мышью. А что такое летучая
мышь?
- Это то, что нас сейчас будет есть, - ответил Митя, чувствуя, как от
несущегося со стороны моря свиста слабеют ноги и наезжают одна на другую
мысли в голове.
Далеко в небе мелькнуло темное пятнышко, и свист стал громче; Митя
животом различил в нем запредельную, на две октавы выше всего слышанного в
жизни, мелодию.
- Подумай, - сказал Дима, - чтобы исчез ты, летучей мыши достаточно
перестать свистеть. А что нужно сделать тебе, чтобы исчезла летучая мышь?
Он оттолкнулся от края площадки и головой вперед бросился вниз. Митя
прыгнул следом, и в то место, где он только что стоял, врезалась, с
треском ломая кусты, тяжелая черная масса.
Несколько метров он неуправляемо падал вниз, а потом затормозил и
быстро полетел вдоль склона, почти цепляя за него крыльями. Дима исчез.
Сзади опять долетел тошнотворный свист. Митя оглянулся и увидел
ныряющую вверх-вниз темную тень. Пролетев еще с десяток метров, он заметил
узкую расщелину в скале и метнулся к ней. Втиснувшись внутрь, он вжался в
неровности камня и замер. Несколько минут было тихо, и он слышал только
собственное громкое дыхание, а потом со стороны моря опять долетел свист,
почти сразу же темная масса мягко врезалась в скалу, закрыла просвет, и в
нескольких сантиметрах от лица Мити полоснула воздух черная когтистая
лапа. Митя мельком увидел серую широкоскулую и остроухую морду с
маленькими глазками и огромной зубастой пастью - отчего-то она напомнила
ему радиатор старой "Чайки". Мышь зашуршала крыльями по скале и исчезла.
От всего этого события у Мити осталось такое ощущение, что в расщелину,
где он прятался, попыталась въехать мягкая и мохнатая правительственная
машина, управляемая полуслепым шофером.
Митя перенес вес тела на левую ногу, а правую отвел назад. Опять
раздался свист, и когда черное тело мыши забилось у входа, Митя изо всех
сил пнул его ногой. Он попал во что-то податливое и услышал громкий визг.
Мышь исчезла. Затаив дыхание, Митя ждал, но мышь не подавала никаких
признаков жизни. Осторожно подобравшись к выходу из расщелины, он высунул
голову и сразу услышал пронзительный свист. У него перед глазами мелькнуло
перепончатое крыло, а над ухом лязгнули зубы. Митя отпрыгнул назад и чуть
не потерял равновесие.
Прошло несколько минут, Мите стало казаться, что он различает
издаваемые мышью звуки - тихий шорох крыльев и скрип царапающих камень
когтей. Может быть, эти звуки производил ветер, но Митя был уверен, что
мышь по-прежнему ждет его у входа. "Вот так, - подумал он. - Как только
понимаешь, что живешь в полной темноте, из нее немедленно появляются
летучие мыши..."
Вдруг у Мити мелькнула слабая надежда.
"А чего она может бояться?" - подумал он.
Первым, что пришло ему в голову, был летучий кот. Закрыв глаза, Митя
попытался представить себе, что это такое. Летучий кот оказался сидящим на
задних лапах существом с большими мохнатыми крыльями и хвостом с чем-то
вроде мухобойки на конце, как рисуют у древних крылатых ящеров; больше
всего он почему-то напоминал сфинкса с швейной машинки "Зингер".
Старательно представив все подробности, Митя тихо засвистел, и в расщелину
сразу свесилась перевернутая морда, глаза которой, как показалось Мите,
были недоверчиво выпучены. Митя засвистел громче и представил себе, как
летучий кот раскрывает пасть и прыгает вперед. Морда в расщелине исчезла,
и Митя услышал быстро удаляющееся хлопанье крыльев.
Митя сунул в рот два пальца и изо всех сил свистнул вслед
удаляющемуся темному пятнышку, а потом шагнул из расщелины в пустоту,
после короткого падения затормозил в воздухе и повернул вверх.
Димы нигде не было видно. Митя полетел к тому месту, где они
расстались, - оно было в стороне и значительно выше. На площадке Димы не
оказалось, и Митя полетел к вершине. Он был уверен, что с Димой ничего не
произошло, но все-таки, несмотря на эйфорию от неожиданной победы,
испытывал нехорошее предчувствие. И только через несколько минут полета,
когда до вершины было уже недалеко и мимо него проплывала гладкая, словно
вылитая из металла каменная стена без единой неровности, он услышал свист
и понял, в чем дело. Мышь вовсе не оставила его в покое. Она просто
дожидалась, когда он вылетит из своего убежища и окажется в месте, где
спрятаться будет негде.
Митя сунул в рот два пальца и изо всех сил засвистел в ответ, пытаясь
снова вызвать в своем воображении образ черного пушистого сфинкса, но
свист вышел жалкий и вся затея показалась крайне глупой. Мышь уже мелькала
вдалеке, как черный каучуковый мячик, скачущий к нему по невидимой
поверхности, и деться от нее было совершенно некуда. "Что я могу сделать,
чтобы она исчезла? - лихорадочно думал Митя. - Чтобы исчез я, ей
достаточно перестать свистеть... Я - это то, что она слышит... Чтобы
исчезла она... Может, тоже надо перестать что-то делать? А что я делаю,
чтобы она возникла?"
Это было совершенно непонятно. То есть было примерно понятно, что
имел в виду Дима в метафорическом смысле, но было совершенно неясно, какой
толк во всех этих метафорах, когда рядом летает совершенно не
интересующаяся ими летучая мышь.
Митя зажмурился и неожиданно увидел ясный голубой свет - словно он не
закрыл глаза, а, наоборот, закрыты они были раньше и вдруг, открывшись от
страха, впервые заметили что-то такое, что находилось перед ними всегда и
было настолько ближе всего остального, что делалось из-за этого невидимым.
И одновременно в его голове пронеслось мгновенное воспоминание о давно
прошедшем дне, когда он тащился по серому ноябрьскому парку, над которым
летели с севера низкие свинцовые облака. Он шел и думал, что еще несколько
дней такой погоды - и небо опустится настолько, что будет, как грузовик с
пьяным шофером, давить прохожих, а потом Митя поднял глаза и увидел в
облаках просвет, в котором мелькнули другие облака, высокие и белые, а еще
выше - небо, такое же, как летом, до того синее и чистое, что сразу стало
ясно - с ним, небом, никогда никаких превращений не происходит, и какие бы
отвратительные тучи ни слетались на праздники в Москву, высоко над ними
всегда сияет эта чистая неизменная синева.
И было большой неожиданностью увидеть в самом себе нечто похожее, так
же мало затрагиваемое происходящим вокруг, как одинаковое в любое время
года небо - ползущими над землей тучами.
"Весь вопрос в том, - подумал Митя, - откуда смотришь. Если,
например, крепко стоять двумя ногами на земле... Стоп. А кто, собственно,
смотрит?"
Издалека донесся знакомый свист.
"Господи, - подумал Митя, с усилием открывая глаза, - какие еще
