же на пять лет вперед сушили.
- А-а! - понял Максим.
- Пойдем быстрее, - сказал Никита, выглянув в окно, - пока во дворе
пусто. Еще косяк возьмем?
- Не вопрос, - сказал Максим и сунул папиросу в карман.
Никита задержался у двери.
- Стой, - сказал он, с сомнением глядя на Максима, - так не пойдет.
- Чего не пойдет?
- Вид у тебя стремный, вот чего. Переверни пилотку.
Максим послушно снял пилотку и нацепил ее желтой кисточкой вперед.
Никита остался доволен и открыл дверь.
На улице дул ветер и было прохладно. Недавно прошел дождь, но асфальт
уже успел высохнуть. Максим с Никитой вышли на дорогу и двинулись в гору,
по направлению к блестящим воротам, образованным трубой теплоцентрали,
которая выгибалась над дорогой в форме буквы "П".
- Слушай, - сказал Никита, - туда не пойдем.
- А чего?
- Вон, видишь, - сказал Никита, указывая на арку. - Что это за пэ
такое?
Максим поглядел вперед.
- Брось, - сказал он, - это у тебя думка начинается. Идем.
Но после никитиных слов проходить под буквой "П" было довольно
страшно, и Максим с Никитой перелезли через трубу в нескольких метрах
справа от арки, промочив штаны в сырой траве и вымазав ноги в грязи.
Никита внимательно посмотрел Максиму на ноги.
- Чего это ты в сапогах ходишь? - спросил он. - Жарко ведь.
- В образ вхожу, - ответил Максим.
- В какой?
- Гаева. Мы "Вишневый сад" ставим.
- Ну и как, вошел?
- Почти. Только не все еще с кульминацией ясно. Я ее до конца пока не
увидел.
- А что это? - спросил Никита.
- Ну, кульминация - это такая точка, которая высвечивает всю роль.
Для Гаева, например, это то место, когда он говорит, что ему службу в
банке нашли. В это время все вокруг стоят с тяпками в руках, а Гаев их
медленно оглядывает и говорит: "Буду в банке". И тут ему сзади на голову
надевают аквариум, и он роняет бамбуковый меч.
- Почему бамбуковый меч?
- Потому что он на бильярде играет, - пояснил Максим.
- А аквариум зачем? - спросил Никита.
- Ну как, - ответил Максим. - Постмодернизм. Де Кирико. Хочешь, сам
приходи, посмотри.
- Не, не пойду, - сказал Никита. - У вас в подвале сургучом воняет. А
постмодернизм я не люблю. Искусство советских вахтеров.
- Почему?
- А им на посту скучно было просто так сидеть. Вот они постмодернизм
и придумали. Ты в само слово вслушайся.
- Никита, - сказал Максим, - не базарь. Сам, что ли, вахтером не
работал?
Слева между холмами мелькнуло море, но дорога сразу же повернула
вправо, и море исчезло. Впереди никого не было. Максим полез в карман,
вынул оттуда косяк и закурил.
- Ну, работал, - сказал Никита, принимая дымящуюся папиросу, - только
я чужого никогда не портил. А ты, даже когда в подвале этом еще не
прижился, уже был паразит. Вот я тебя картину просил на три корабля
обменять, помнишь?
- Какую? - фальшиво спросил Максим.
- А то не помнишь. "Смерть от подводного ружья в саду золотых масок",
- ответил Никита. - А ты что сделал? Вырезал в центре треугольник и
написал "хуй".
- Отец, - с холодным достоинством ответил Максим, - чего это ты пургу
метешь, а? Мы ведь это проехали давно. Я тогда был художник-концептуалист,
а это был хэппенинг.
Никита глубоко вдохнул дым и закашлялся.
- Говно ты, - сказал он, отдышавшись, - а не художник-концептуалист.
Ты просто ничего больше делать не умеешь, кроме как треугольники вырезать
и писать "хуй", вот всякие названия и придумываешь. И на "Вишневом саде"
вы тоже треугольник вырезали и "хуй" написали, а никакой это не спектакль.
И вообще, во всем этом постмодернизме ничего нет, кроме хуев и
треугольников.
- Художника-концептуалиста я в себе давно убил, - примирительно
сказал Максим.
- А я-то думаю, чего это у тебя изо рта так воняет?
Максим остановился и открыл было рот, но вспомнил, что хотел одолжить
у Никиты плана, и сдержался. Никита всегда так себя вел, когда чувствовал,
что у него скоро попросят травы.
- Ты, Никита, прямо как участковый стал, - мягко сказал Максим. - Тот
тоже жизнь объяснял. Ты, говорил, Максим, на производство идти не хочешь,
вот всякую ерунду и придумываешь.
- Правильно объяснял. Ты от этого участкового отличаешься только тем,
что когда он одевает сапоги, он не знает, что это эстетическое
высказывание.
- А сам ты кто? - не выдержал Максим. - Может, скажешь, не
постмодернист? Такое же говно в точности.
Но Никита уже успокоился, и его глаза подернулись прежней вялой
меланхолией.
- А эта картина хорошая была, - сказал Максим. - "Смерть от
подводного ружья". Она у тебя какого периода? Астраханского?
- Нет, - ответил Никита. - Киргизского.
- Да я же помню, - сказал Максим. - Астраханского.
- Нет, - сказал Никита. - Астраханского - это "Пленные негуманоиды в
штабе Киевского военного округа". У меня тогда был длинный киргизский
период, потом короткий астраханский, а потом опять киргизский. Чего
Горбачеву никогда не прощу, это что Среднюю Азию потеряли. Такую страну
развалил.
- Думаешь, он хотел? - спросил Максим, стараясь увести беседу как
можно дальше от опасной темы. - У него просто не было четкого плана
действий.
Никита не поддержал разговора. Шоссе, по которому они шли, уводило
все дальше от моря; вокруг были только голые холмы, и Максим подумал, что
если опять начнется дождь, спрятаться будет некуда. Он начал замерзать.
- Пошли обратно, что ли, - сказал он. - Эй, пяточку оставь!
Никита затянулся последний раз и отдал Максиму окурок.
- Зачем обратно, - сказал он, - сейчас повернем. Тут напрямик можно
выйти.
От шоссе отходила узкая асфальтовая дорога. Вдоль нее стоял длинный
деревянный забор, за которым возвышались недостроенный санаторий и пара
подъемных кранов. Максим с тревогой подумал, что на дороге могут
встретиться собаки, но когда Никита свернул с шоссе, молча пошел следом.
Вдруг в голову ему пришла неприятная мысль.
- Слушай, Никита, - сказал он, - а чего это мы про банку говорили?
- Это ты про "Вишневый сад" рассказывал.
- Нет, - сказал Максим, - раньше. Про конопляных клопов.
- А. Это коробок травы банкой накрывают и смотрят - если клопы
выползут, значит шухер.
Папироса в руке у Максима издала треск и выпустила длинную и тонкую
струю дыма, похожую на ракетный выхлоп. Максим вздрогнул.
- Так, - сказал он, - а мы почему из дома вышли?
- Стремно стало, - сказал Никита. - Я подумал, а вдруг менты придут?
- Понятно, - сказал Максим и оглянулся. - А ну пошли быстрее.
Он стал таким бледным, что Никита, поглядев на него, испугался и
прибавил шагу.
- Куда спешить? - спросил он.
- Ты что, не понял ничего? - сказал Максим. - Нас сейчас брать будут.
Тут дошло и до Никиты. Он прибавил шагу, оглянулся и увидел на шоссе
тормозящий у развилки желтый джип с голубой полосой вдоль борта - к
сожалению, эти цвета сейчас не имели к независимой Украине никакого
отношения.
- Стой, - сказал Никита и поглядел на Максима безумными глазами, - мы
так не уйдем. Они на машине.
- А что ты предлагаешь?
- Давай ляжем у обочины и притворимся мертвыми. Они тогда мимо
проедут и сделают вид, что нас не видят. На фига им лишнее дело заводить?
- Совсем рехнулся, - сказал Максим. - Надо спрятаться.
- А где здесь спрячешься?
- На свалке, - сказал Максим.
Слева от дороги начиналась огромная свалка. Точнее, это была не
совсем свалка, а загаженная до невозможности площадка, на которой устроили
склад стройматериалов - плит разных размеров и формы, бетонных кубов и
труб, но мусора на ней было гораздо больше. Максим оглянулся и увидел, что
милицейский джип свернул с шоссе на дорогу, по которой они с Никитой
только что прошли.
- Бегом, - прошептал Максим и кинулся в щель между двумя рядами плит.
Никита побежал следом. Сзади послышалось урчание приближающегося мотора, а
потом стихло.
- Из машины вышли! - взвизгнул Максим, поскользнулся на мокрой доске,
упал, вскочил на ноги, завернул еще за одну кладку плит и нырнул в пустую
бетонную трубу, лежавшую на сырых досках перед огромной горой пустых
ящиков. Никита последовал за ним. Труба была диаметром почти в два метра,
так что не надо было даже особенно пригибаться; Максим с Никитой пробежали
ее всю и остановились, шумно дыша, у тупика, где стены смыкались резким
конусом, в центре которого оставалось отверстие примерно с голову.
- Они нас видели? - спросил Никита.
- Тише! - прошептал Максим.
- Не услышат, - сказал Никита. - Тут просто акустика такая. Не теряй
голову.
- Кто голову теряет? - сказал Максим. - Я? Это я, что ли, предложил
мертвым притвориться, как эти клопы?
Никита ничего не сказал и поглядел на дыру выхода - она белела метрах
в пятнадцати и казалась совсем небольшой. В трубе было сыро. Никита
перевел взгляд на Максима. Когда тот задумывался, его лицо менялось,
теряло обычное выражение вежливого достоинства и становилось похожим на
протез - таких лиц было очень много на фотографиях из архива министерства
водного хозяйства СССР, часть которого случайно попала к Никите в
результате сложных двойных и тройных плановых обменов.
- Полчасика подождем, - сказал Максим, - а потом можно будет вылезти
посмотреть. Тебя как, тащит еще?
- Ага, - сказал Никита.
- Меня тоже. Крутой. Я у тебя займу два корабля?
Никита кивнул.
- Черт, - сказал Максим, зная по опыту, что после условного согласия
Никиты надо как можно быстрее перевести разговор на другую тему, - пилотку
потерял. Наверно, когда поскользнулся.
- Нет, - попался Никита. - Ты ее раньше снял. Посмотри в карманах.
Максим полез в карман и вынул оттуда пачку "Казбека".
- Я тут одну вещь осознал, - сказал он. - Что папиросы "Казбек" на
самом деле никакой не "Казбек".
- Почему?
- А посмотри. Написано "Казбек", а что нарисовано?
- Гора Казбек.
- Так это задний план, - сказал Максим. - Можно сказать, фон. А на
переднем плане что?
Никита поглядел на пачку так, словно первый раз в жизни ее видел.
- Действительно, - сказал он.
- Вот то-то и оно. Черный всадник. А ты когда-нибудь думал, что это
за черный всадник на переднем плане?
- Завязывай, - сказал Никита. - Опять думка начнется.
Максим собрался было что-то сказать, но Никита поднял палец.
- Тихо, - прошептал он.
Снаружи послышались голоса и сразу смолкли. Несколько минут было
тихо, а потом Максим услышал ритмичный стук, словно кто-то постукивал
пальцами по столу. Звук приближался, и скоро стало ясно, что это удары
конских копыт. Дробное перестукивание несколько раз облетело вокруг трубы
и стихло.
- Слушай, - приподнимаясь, сказал Максим, - по-моему, это мы зря в
панику ударились. Чего стрематься? У нас и плана с собой больше нет. Пошли
отсюда?
- Пошли, - согласился Никита и тоже встал с пола.
И вдруг в трубу подул ветер. Сначала его еще можно было принять за
обычный сильный сквозняк, но не успел Максим сделать несколько шагов, как
ветер достиг такой силы, что сбил его с ног и потащил назад. Никита
удержал равновесие и даже прошел еще несколько метров, сильно наклонясь
вперед, но ветер усилился до того, что старые дощатые ящики, лежавшие
перед круглой дырой выхода, стали срываться с места и катиться в трубу. От
трех или четырех Никита увернулся, но ветер заставил его опуститься на
четвереньки и ухватиться за выбоины в бетоне. Он оглянулся. Максим лежал в
