лабиринтах чужой плоти, как бы перетекает все сознание; и вдруг все
кончается, и ты вновь плывешь куда-то над старыми камнями мостовой...
- Сэм...
Сэм откинулся на камень и некоторое время не чувствовал вообще ничего
- словно и сам превратился в часть прогретой солнцем скалы. Наташа сжала
его ладонь; приоткрыв глаза, он увидел прямо перед своим лицом две большие
фасетчатые полусферы - они сверкали под солнцем, как битое бутылочное
стекло, а между ними, вокруг мохнатого ротового хоботка, шевелились
короткие упругие усики.
- Сэм, - прошептала Наташа, - а в Америке много говна?
Сэм улыбнулся, кивнул головой и снова закрыл глаза. Солнце било прямо
в веки, и за ними возникало слабое фиолетовое сияние, на которое хотелось
глядеть и глядеть без конца.
6. ЖИЗНЬ ЗА ЦАРЯ
Трудно было сказать, сколько дней Марина углубляла нору и рыла вторую
камеру. Дни бывают там, где встает и заходит солнце, а Марина жила и
работала в полной тьме. Сначала она передвигалась на ощупь, но через
некоторое время заметила, что неплохо видит в темноте, - заметила
совершенно неожиданно, когда в середине главной камеры уже была готова
широкая кровать из сена, накрытого украденной в пансионате шторой. Марина
как раз думала, что возле кровати, как в фильме, должна обязательно стоять
корзина с цветами, и тут увидела в углу камеры трофейный фанерный ящик.
Она огляделась и поняла, что видит и остальное - кровать, нишу в полу, где
были сложены найденные на рынке продукты, и собственные конечности; все
это было бесцветным, чуть расплывчатым, но вполне различимым.
"Наверно, - подумала Марина, - я и раньше видела в темноте, просто не
обращала внимания."
Взяв ящик, она поставила его возле кровати, сунула туда клок сена и,
как сумела, придала ему форму букета. Отойдя к дальней стене камеры, она с
удовольствием осмотрела получившийся интерьер, подошла к кровати и нырнула
под штору.
Чего-то не хватало. Промучившись несколько минут, Марина поняла, в
чем дело, - подтянув к себе лежащую на полу сумочку, она вынула из нее
узкие черные очки и нацепила их на нос. Теперь оставалось только ждать
звонка. Телефона у Марины в норе не было, но это ее мало смущало - она
знала, что в той или иной форме звонок последует, потому что еще тогда,
далеким солнечным утром на набережной, жизнь дала ей в этом честное слово.
Лежать под шторой было тепло и удобно, но немного скучно. Марина
сначала думала о всякой всячине, а потом незаметно для себя впала в
оцепенение.
Разбудил ее донесшийся из-за стены шум. В том, что шум донесся именно
из-за стены, Марина была уверена - она уже давно привыкла к звукам,
которые прилетали сверху (это были голоса, шаги и рев мотора выезжающей из
гаража машины), и автоматически отфильтровывала их, так что они совсем не
мешали ей спать. Но этот звук был другим - за стеной определенно рыли
землю. Марина даже слышала звяканье совка о камни, с которыми она сама в
свое время немало повозилась. Шум за стеной иногда исчезал, но потом
возникал опять, вроде бы даже ближе, чем раньше, и Марина успокаивалась.
Иногда из-за стены долетала песня - Марина не могла разобрать слов; было
только ясно, что поет мужчина, а мелодия вроде бы "Подмосковные вечера",
но сказать точно было нельзя. Постепенно у Марины выкристаллизовалась
уверенность, что ход за стеной роют именно к ней, и она даже догадывалась,
кто именно, но целомудренно боялась до конца в это поверить. Вскакивая с
кровати, она подбегала к стене и надолго припадала к ней ухом, потом
бросалась назад и замирала под шторой. Когда шум стихал, Марина приходила
в смятение.
"А вдруг, - думала она, - он промахнется и пророет ход к этой сраной
уродине?"
Она вспоминала самку с базара, и ее кулаки яростно сжимали сено.
"А сраная уродина, - думала Марина дальше, - возьмет и скажет, что
она - это я. А он ей поверит... Он же такой глупенький..."
От такой подлости у нее даже перехватывало дыхание, и она
представляла себе, что сделает с уродиной, если где-нибудь ее встретит.
Так продолжалась довольно долго; наконец стена, за которой рыли ход,
начала подрагивать, и с нее на пол посыпалась земля. Марина последний раз
оглядела камеру - все вроде было в порядке - и юркнула под штору. В стену
с той стороны начали бить чем-то тяжелым, и не успела Марина последний раз
поправить на носу очки, как стена рухнула.
В образовавшейся дыре появился сапог. Он шевельнулся, несколько раз
ковырнул землю, расширяя проход, и исчез, а потом в дыру просунулось
мясистое лицо, которое Марина узнала сразу же. Это был он или почти он,
только не брюнет, а рыжий, и вместо дубленки на нем была заснеженная
шинель с майорскими погонами. Аккуратно, чтобы не запачкаться землей, он
протиснулся в дыру, и Марина заметила висящий на его груди тяжелый черный
футляр с баяном.
- День добрый, - сказал майор, снял баян, поставил его на
предохранитель и опустил на пол. - Скучаешь?
Внутри у Марины все сжалось, но она нашла в себе силы изящно
приподнять очки и с холодным интересом взглянуть на майора.
- Мы знакомы? - спросила она.
- Сейчас будем, - сказал майор, подходя к кровати и берясь крепкими
ладонями за край свисающей с кучи сена шторы...
- Ты не представляешь, Николай, какие вокруг живут звери, - говорила
Марина, прижимаясь к лежавшей рядом на сене холодной мохнатой тушке. -
Вот, например, ходила я недавно на рынок за продуктами. Так меня там чуть
не убили. Еле потом до дома добралась. Николай, ты спишь?
Николай не отвечал, и Марина, повернувшись на спину, уставилась в
земляной потолок. Клонило в сон. Скоро ей стало казаться, что потолок над
головой исчез, а на его месте выступили звезды. Одна из звездочек мигнула
и поползла по потолку, и Марина, вспомнив детские лица со стенда с
выгоревшим на солнце будущим, загадала желание.
- Сам я военный, - говорил Николай, - майор. Живу и работаю в городе
Магадане. Но главное для меня в жизни - музыка. Так что если ты любишь
музыку, у нас с тобой обязательно установится духовная близость...
Марина открыла глаза. Вокруг, как обычно, была тьма, но она знала,
что уже настало то единственное утро, которое бывает в норе.
- Ты, Марина, - продолжал Николай, внимательно глядя на свои сапоги,
стоящие возле постели, - скоро будешь такая толстая, что уже не сможешь
никуда вылезти. А вечером в Магадане сотни развлечений, так что я тебе
предлагаю сходить сегодня в театр.
- Хорошо, - сказала Марина, у которой сладко сжалось сердце, - но
пусть это будет что-нибудь оригинальное.
Вместо ответа Николай протянул ей два листочка бумаги. "Магаданский
ордена Октябрьской революции военный оперный театр" - прочла Марина,
перевернула билет и увидела на другой стороне синюю надпечатку: "Жизнь за
Царя".
- Так ведь это где - Магадан, - сказала она.
Николай кивнул в сторону проделанной им в стене дыры, и Марине
показалось, что оттуда повеяло холодом.
До вечера Николай еще несколько раз залезал на Марину, и она,
прислушиваясь к ощущениям от елозящего на ней холодного влажного тела, с
недоумением спрашивала себя - неужели именно в этом все дело и именно об
этом во Франции сочиняют такие красивые песни? Иногда Николай замирал и
принимался рассказывать о своей службе, о делах и товарищах; скоро Марина
уже знала их всех по именам и званиям. Когда Николай слезал с нее, он
сразу же начинал работать по дому - сначала углубил нишу для еды, потом
принялся заделывать выход, ведущий к двум гаражам. Марина ощутила
беспричинную тоску.
- Зачем это ты? - с кровати спросила она.
- Дует сильно, - сказал Николай. - Сквозняк.
- А как мы тогда вылазить будем?
Николай опять кивнул на дыру в стене, из которой он появился
несколько часов назад. До вечера он успел придать ей квадратную форму и
даже сплел из соломы небольшой половичок, который положил перед дырой на
пол.
Наконец Николай поглядел на часы и сказал:
- Пора в театр.
Марина слезла с кровати и тут вспомнила, что ей совершенно нечего
одеть.
- А ты завернись в штору, - сказал Николай, когда она объяснила ему
свою проблему, - сейчас все так ходят.
Марина последовала его совету, и получилось не так уж плохо. Николай
натянул сапоги, надел шинель, повесил на плечо баян и нырнул в черную дыру
в стене; Марина последовала за ним. За дырой был длинный кривой коридор,
холодный и темный, который заканчивался узким лазом вверх; из лаза на
земляной пол падал слабый синеватый свет и редкие снежинки. Николай
выбрался наружу и протянул Марине руку; придерживая у горла штору, Марина
последовала за ним.
Они оказались в полутемном дворе, из которого вышли на широкую
заснеженную набережную. За парапетом простиралась ровная белая плоскость
замерзшего моря, похожая на огромный занесенный снегом каток. Набережную
освещало несколько фонарей; по ней шли прохожие - большей частью
вооруженные баянами офицеры, некоторые вели под руку своих завернутых в
шторы жен; Марина, когда увидела их, испытала большое облегчение. Все
офицерские жены были босые, как и она, и Марина успокоилась окончательно;
взяв под руку Николая, она пошла по улице, любуясь падающим снегом.
Театр оказался величественным серым зданием с колоннами, очень
похожим на главный корпус пансионата; Марина вспомнила южную ночь, звезды
на небе и шум моря и помотала головой - таким это все казалось далеким и
нереальным. Но театр удивительно напоминал здание, возле которого она
когда-то вырыла нору, и даже лепные снопы на фронтоне были те же самые,
только сейчас большая их часть была завешена широкой кумачовой полосой с
белой надписью:
МУРАВЕЙ МУРАВЬЮ - ЖУК, СВЕРЧОК И СТРЕКОЗА.
В театре было многолюдно, празднично и торжественно; доносились
жутковатые звуки настраиваемых инструментов. Офицерские жены оценивающе
поглядывали на маринину штору, и Марина с удовлетворением поняла, что ее
штора не хуже, чем у большинства. Правда, попадались шторы и лучше -
например, жена одного генерала носила малиновую бархатную портьеру с
золотыми кистями, но зато сама эта жена была старая и морщинистая. Николай
представил Марину нескольким друзьям - таким же рыжим майорам, и по их
влажным зовущим взорам Марина поняла, что произвела впечатление.
Недалеко от Марины остановился пожилой генерал со сточенными временем
жвалами, поглядел на нее с благосклонной улыбкой, и Марина подумала, что с
ним надо поговорить о культуре.
- Скажите, - спросила она, - вам нравятся французские фильмы?
- Нет, - по-военному сухо ответил генерал. - Мне не нравятся
французские фильмы. Мне нравится творчество кинорежиссера Сергея
Соловьева, особенно то место, где его бьют кирпичом по голове и он падает
с табурета на пол.
Тут Марина заметила, что то, что она приняла за благосклонную улыбку,
на самом деле было результатом паралича лицевых мышц и смотрел на нее
генерал вовсе не благосклонно, а скорее чуть напуганно.
- А ваш муж, - добавил генерал, отходя в сторону и косясь на Николая,
- хороший перспективный офицер.
- Служу Магаданскому Муравейнику! - щипая Марину за ногу, чтобы она
не вздумала сказать что-нибудь еще, ответил вытянувшийся Николай.
Марина ждала, что он станет ее ругать, но он ничего не сказал.
Прозвенел звоночек, и все повалили в зал. Места у Николая с Мариной
оказались не очень хорошие - сцена была видна под острым углом; то, что
происходило в ее глубине, было неразличимо, и когда начался спектакль,
