- Я имею в виду, что если выброшу бритву, то больше не буду лысым. -
Он вытянул руку. - Что, видите волоски между пальцами? Уже прорастают. -
Его лицо вновь расплылось в недоброй ухмылке. - И... и, пожалуйста,
имейте в виду, что я могу выйти отсюда, когда захочу. Если мне
потребуется сбежать, это тело останется здесь, только в нем вдруг
окажется очень и очень растерянная душа - а я уже буду отсюда
далеко-далеко.
Дерроу побледнел.
- Иисусе, так это вы! Ладно, не надо, не уходите. Я не причиню вам
вреда. - Он пристально посмотрел в глаза, некогда принадлежавшие Дойлю.
- Что вы сделали с Дойлем?
- Я был тогда в теле вашего Стирфорта Беннера, и я прожил в нем
достаточно для того, чтобы оно стало волосатым, как медведь; так что я
накушался стрихнина и снадобья, от которого мерещатся всякие штуки и ты
ведешь себя, как безумный, а потом я как следует изжевал свои язык -
так, чтобы он ни слова никому не смог сказать, - и просто поменялся с
ним местами.
- Боже праведный! - прошептал потрясенный Дерроу. - Бедный сукин
сын!.. - Он покачал головой. - Ладно, пусть мертвые хоронят своих
мертвецов. Я проделал немалый путь для того; чтобы встретиться с вами.
Черт, я столько раз мысленно репетировал этот разговор, а сейчас не
знаю, с чего начать. Давайте попробуем... во-первых, я могу справиться с
вашими волосами - в любой момент и столько раз, сколько вам потребуется,
так что теперь вы сможете менять тела только тогда, когда сами этого
захотите, а не по необходимости. Но не это главное, о чем я хотел с вами
договориться. - Он открыл бюро и достал оттуда листок бумаги. -
Послушайте-ка короткий отрывок из книги, которая ко мне попала. "Мне
показалось, - прочел он вслух, - что человек за соседним столом обратил
внимание на - как я узнал позже - богохульственные замечания, что
позволил себе незнакомец, и, дабы нагляднее выразить свое неодобрение,
схватил его за ворот; сорочка порвалась, обнажив грудь мужчины, и та
оказалась вся покрыта короткими волосками, подобными тем, что покрывают
мужское лицо, не бритое день или два. Мистер... - Дерроу оторвался от
бумаги и улыбнулся. - Я не могу пока сообщить вам его подлинное имя.
Назовем его "мистер Аноним"... Мистер Аноним, - продолжал он, -
воскликнул: "Я уверен, что это и есть Джо - Песья Морда! Хватайте его и
сорвите с него эти перчатки!" Несмотря на оказанное человеком
сопротивление, перчатки были сорваны с его рук, также поросших, как
оказалось, волосами. Мистер Аноним призвал всех к молчанию и заявил,
что, если этому ужасному убийце и суждено предстать перед правосудием,
это должно быть сделано безотлагательно, не доверяя неспешно
действующему закону, и человека выволокли на задний двор за кабаком, где
и повесили на веревке, спущенной с одной из складских лебедок... -
Дерроу отложил листок и улыбнулся собеседнику.
- Занятное сочинение, - пожал плечами человек в теле Дойля.
- Да, - согласился Дерроу, - пока что это только сочинение. Однако
через несколько месяцев это сделается историческим фактом. - Он
улыбнулся. - Так что это долгая история, Джо. Бренди хотите?
Лицо Дойля снова улыбнулось.
- С вашего позволения, не откажусь, - ответил Аменофис Фике.
***
Внезапно все стихло. Хорребин раскачивался в кресле и смотрел на
изрешеченный картечью труп на полу. Похоже, этот главарь нищих забрал
себе слишком много власти - гораздо больше, чем предполагал Хорребин.
Весело улыбнувшись, клоун хлопнул в ладоши.
- Он плохо вел себя за столом, не так ли? Клоуну удалось вернуть
внимание аудитории, и теперь он мог позволить себе не спеша взять с
тарелки жареное баранье ребро, задумчиво обглодать, а то, что осталось,
швырнуть в угол, - нищие калеки жадно кинулись догрызать кость.
- Ни один из вас, - негромко сказал клоун, - не получит ничего, кроме
того, что я сам решу вам дать.
Хорребин в упор посмотрел на оставшихся вожаков. Их гамаки продолжали
раскачиваться взад-вперед в паутине растяжек, но они уже не кричали и не
размахивали руками - они сидели тихо, скромно потупив взор, только
изредка в их глазах зловеще вспыхивали красные отсветы ламп. Хорребин
еще раз посмотрел на труп, потом перевел взгляд на воровских вожаков за
длинным столом. Миллер, громче всех выступавший против него, старательно
отводил глаза.
- Керрингтон, - мягко произнес Хорребин.
- Здесь, - откликнулся лейтенант, делая шаг вперед. Он до сих пор
хромал после взбучки, полученной им в одном из Хеймаркетских борделей,
но бинты уже снял, так что в целом вид у него был вполне устрашающий.
- Убей для меня Миллера.
Побелевший как полотно, задыхающийся воровской вожак отшвырнул стул и
вскочил, но Керрингтон уже выхватил из-за пояса пистолет, небрежным
движением навел его на Миллера и спустил курок. Пуля попала Миллеру
прямо в рот и, пронзив горло, вышла чуть выше воротника.
Тело еще не рухнуло на каменный пол, а Хорребин уже победно вскинул
руки.
- Видели? - заорал он, упреждая привычный ропот своих людей. - Мне
ничего не стоит накормить вас всех - так или иначе.
Клоун снова улыбнулся. Удачный спектакль. Но где же доктор Ромени?
Неужели прав был Миллер, и все его обещания - не более чем обман и он
лишь хотел подчинить себе воровской мир Лондона? Убит ли уже король?
Если убит, то почему уличные осведомители клоуна до сих пор не доложили
об этом? Или эту новость тщательно скрывают? Где же Ромени, черт возьми?
В наступившей тишине неуверенные шаги в коридоре показались особенно
громкими. Хорребин без особого интереса покосился на дверь - шаги отнюдь
не напоминали прыгающую походку Ромени, однако глаза его тут же
удивленно расширились: это оказался все же Ромени, хотя и не в обычных
японских сандалиях - на нем были башмаки на высокой подошве.
Клоун окинул своих людей торжествующим взглядом и отвесил
наигранно-почтительный поклон.
- Ах, ваша милость, - пропел он. - Мы уж и не чаяли вас дождаться...
Тут улыбка сошла с лица Хорребина, и он пригляделся повнимательнее:
бледное как смерть лицо вошедшего исказилось от боли, из носа и ушей
сочилась кровь.
- Вы... Хорребин? - прохрипел человек. - Отведите... меня... в лагерь
доктора Ромени... сейчас же!
Пока клоун силился понять, что же происходит, из угла калек и уродов
послышалось старческое шамканье:
- Смысла нет уходить отсюда, зануда! Весь твой план мертв, как
Рамзес! Зато я могу проводить тебя к человеку, который сорвал его, - и
если тебе удастся изловить его и выжать из него все, это будет куда
лучше, чем победа над Британией, ей-ей! - Кое-кто из нищего отребья в
углу уже оправился от замешательства и отреагировал на это заявление
свистом и улюлюканьем.
- Керрингтон, - прошептал Хорребин, разъяренный и вообще уже ничего
не понимающий. - Убери отсюда эту тварь. Пожалуй, прибей его. - Он
нервно улыбнулся Романелли. - Приношу вам свои извинения, сэр. Наши...
демократические порядки порой...
Но Романелли почти с ужасом смотрел не на клоуна, а на бестелесного
калеку.
- Молчать! - прошипел он.
- Правильно, заткни ему пасть, Керрингтон, - кивнул Хорребин.
- Я говорю про тебя, клоун! - взорвался Романелли. - Убирайся отсюда,
если не можешь помолчать. Ты, - обернулся он к Керрингтону, - стой где
стоишь. - Потом он заставил себя повернуться к калеке с изуродованным
лицом. - Подойди сюда!
Существо прошлепало по полу и остановилось перед ним.
- Ты - это он... - удивленно произнес Романелли, - то самое ка, что
Мастер сотворил восемь лет назад. Но... эта рана на лице, судя по ее
виду, зажила десятки лет назад. И твой вес... ты на грани полного
развоплощения. Как такое могло произойти с тобой за восемь лет? Нет,
какие восемь лет, за время с нашего последнего разговора?
- Это все Врата, открытые Фике, - прошепелявило существо. - Я прошел
в одни и слишком долго шел обратно. Но давай лучше обсудим это в пути -
человек, который знает все об этом, остановился в "Двухголовом лебеде"
на Лед-лейн, и если ты отвезешь его в Каир для допроса с пристрастием,
можно считать, время с 1802-го потеряно не зря. - Существо замолчало,
переводя дух, и обратило единственный глаз на Хорребина. - Нам нужно
шесть... нет, десять самых крепких и ловких твоих парней, достаточно
толковых, чтобы схватить и связать большого человека, не убив его при
этом и не повредив его бесценные мозги. Да, и еще пару экипажей со
свежими лошадьми.
Толпа уже откровенно потешалась и злорадно хихикала. Хорребин
предпринял отчаянную попытку взять власть в свои руки:
- Я не позволю приказывать какому-то там мешку с костями!
Романелли открыл рот, чтобы возразить, но уродливое существо на полу
сделало ему знак молчать.
- Ты очень точно назвал то, что будет тебе приказывать, клоун, -
прошамкало оно. - Впрочем, ты исполнял мою волю и раньше, хотя я уже
плохо помню те вечера, когда мы вместе строили планы, покачиваясь бок о
бок в подземной звоннице. Вот твое рождение я помню гораздо лучше. Я
знал твоего отца, когда он пешком под стол ходил, и знал его в те
времена, когда он был высоким предводителем этой воровской гильдии, но и
после мы сиживали с ним порой за початой бутылкой вина - уже после того,
как ты снова укоротил его рост. - Существо говорило с таким
воодушевлением, что выдуло изо рта пару зубов, и те медленно всплыли к
потолку, словно пузырьки в масле. - Тяжело, конечно, сидеть, слушая
собственные дурацкие речи и зная при этом, что они ошибочны на все сто,
в ожидании того, когда стрелка наконец пройдет круг. Но я все выдержал и
дождался. Я один в мире знаю все с начала до конца. Я единственный, кто
действительно имеет право приказывать.
- Делай, как он говорит, - буркнул доктор Романелли.
- Воистину так, - кивнуло существо. - И когда ты изловишь его, я
отправлюсь с тобой в Каир, и после того как Мастер разберется с ним, я
убью то, что от него останется.
***
Переписав по памяти сопроводительное письмо в "Курьер", Дойль положил
его на стопку рукописных листов, лежавших на столе рядом с мечом доктора
Ромени. Странное дело, он даже не очень удивился, когда, написав первые
несколько строк "Двенадцати Часов Тьмы", осознал, что, хотя его
торопливый почерк почти не изменился, официальные письма, написанные
левой рукой - наследие левши Беннера, - приобрели иной характер, причем
знакомый - совершенно идентичный письмам Вильяма Эшблеса. Дописав же
поэму до конца, он уже не сомневался в том, что, если слайд с этого
листа наложить на слайд с оригинала, хранящегося в 1983 году в
Британском музее, они совпадут вплоть до последней запятой и точки над
"i".
"Оригинальная рукопись, - подумал он со смешанным чувством страха и
неловкости. - Вот эта стопка бумаг и есть оригинальная рукопись...
просто они выглядят свежее, чем когда я в первый раз увидел их в 1976-м.
Ха!
Интересно, с каким чувством смотрел бы я на них тогда, зная, что я
сам сделал, вернее сделаю, вот эти закорючки пером? Интересно только,
где, когда и как на первых страницах окажутся жирные следы, на которые я
обратил внимание тогда, в музее?"
Внезапная мысль потрясла его. "Боже мой, - подумал он, - но если я
останусь здесь и проживу свою жизнь как Эшблес - к чему пока что все
идет, - значит, стихотворения Эшблеса не писал никто! Я перепишу их по
памяти, прочитав в свое время в собрании сочинений 1932 года издания, и
мои экземпляры перепечатают в журналах, откуда их надергают для собрания
1932 года! Получается замкнутый круг! Я... выходит, я и отправитель, и
адресат в одном лице".
