Он отогнал эти мысли, от которых начинала кружиться голова, встал и
подошел к окну. Отдернув занавеску, он выглянул во двор, забитый
почтовыми и пассажирскими дилижансами. "Интересно, где сейчас Байрон? -
подумал он. - За это время можно было купить сколько угодно кларета. Мне
не помешала бы пара стаканчиков - может, тогда я смогу заставить себя
обдумать несколько вопросов... например, что станет с ка Байрона -
скорее всего ему положено исчезнуть, поскольку мне не известно никаких
исторических свидетельств его существования. Впрочем, утром он говорил,
что собирается завтра навестить старых друзей. Как он тогда исчезнет?
Стареют ли ка? Или умирают?"
Он вновь задернул занавеску, и почти сразу же в дверь постучали.
- Кто там? - осторожно спросил он, подходя к двери.
- Байрон, с напитками, - послышался оживленный голос. - А вы кого
ждали?
Дойль отодвинул щеколду и впустил его в номер.
- Далеко же вы ходили за этим.
- Пришлось дойти до Чипсайда, - кивнул Байрон, водружая на стол
сверток в промасленной бумаге, - зато результат налицо. - Он сорвал
бумагу. - Вуаля! Горячая баранина, салат с лобстерами и бутыль - как
клятвенно убеждал торговец - бордо... - Его лицо застыло, вытянувшись. -
Стаканы! У нас же нет ни одного стакана.
- Нет даже черепа, чтобы пить из него, - согласился Дойль.
Байрон ухмыльнулся.
- Вы читали мои "Часы Досуга"!
- Неоднократно, - искренне признался Дойль.
- Будь я проклят! Ладно, никто не мешает нам пить из горла по
очереди.
Байрон огляделся по сторонам и заметил стопку бумаги на столе.
- Ага! - вскричал он. - Поэзия? Ваша, признайтесь?
Дойль улыбнулся и неодобрительно пожал плечами:
- А чья же еще...
- Можно?..
Дойль смущенно отмахнулся:
- Извольте...
Прочитав первые несколько страниц - и, как заметил Дойль, оставив на
них следы жирных от баранины пальцев, - Байрон отложил рукопись и с
подозрением глянул на Дойля.
- Это ваш первый опыт? - Он ловко выбил пробку и приложился к
горлышку.
- Гм... да. - Дойль принял заметно опустевшую бутылку и отпил глоток.
- Что ж, сэр, пожалуй, в этом заметна некоторая искра - хотя здесь и
хватает модной невнятной мистики. Впрочем, в наше время на поэзию нет
особого спроса. Я предпочитаю действие - в мае я переплыл Геллеспонт, от
Сестора до Абидоса, и горжусь этим куда больше, чем любым из своих
литературных достижений. Дойль улыбнулся:
- Если уж на то пошло, я с вами согласен. Я бы гордился куда больше,
если бы мне удалось смастерить приличное кресло - такое, чтобы все
четыре ножки были одинаковой длины. - Дойль сложил рукопись, обернул ее
сопроводительным письмом, надписал адрес и, накапав немного воска со
свечи, запечатал сверток.
Байрон понимающе кивнул, начал говорить что-то, замолчал, а потом
быстро спросил:
- Кстати, кто же вы такой? Я не имею права требовать ответа, я и так
по гроб обязан вам за то, что вы застрелили тогда этого чертова цыгана,
- еще чуть-чуть, и со мной было бы покончено. Признаюсь, мне просто
чертовски любопытно. - Он чуть застенчиво улыбнулся и впервые стал тем,
кем он был на самом деле, - двадцатитрехлетним юношей.
Дойль отхлебнул вина и поставил бутылку на стол.
- Ну, по моему акценту вы уже, наверное, могли догадаться, что я
американец. Я прибыл... сюда... послушать лекцию Сэмюэла Кольриджа и
застрял здесь из-за этого чертова доктора Ромени... - Он замолчал, ибо
ему показалось, будто он услышал за окном какой-то стук, похожий на
шаги. Он подумал, вспомнил, что они сидят на третьем этаж, и продолжал:
- И я отбился от группы туристов, с которой попал сюда, и... - Он снова
помолчал, начиная ощущать действие алкоголя. - Ох, черт, Байрон, я
расскажу вам всю правду. Дайте только сначала еще вина... - Дойль сделал
большой глоток и с преувеличенной осторожностью поставил бутылку. - Я
родился в...
Окно и дверь одновременно разлетелись, окно - стеклянными осколками;
дверь - щепками, и два здоровенных и страшенных мужика ввалились в номер
и тут же вскочили на ноги. Стол перевернулся, сбросив на пол еду и
лампу, и в наступившем полумраке в номер набивались все новые люди,
спотыкающиеся об обломки и набивающие шишки о дверь, висевшую на одной
петле. Лужица, вытекшая из разбитой лампы, занялась голубым пламеНем.
Дойль схватил одного из нападавших за шарф, сделал пару шагов и швырнул
его в окно; тот врезался в раму, и на мгновение казалось, что он сможет
ухватиться за канат, все еще болтавшийся перед окном, но его руки и ноги
исчезли, и Дойль услышал отчаянный удаляющийся вопль.
Байрон тоже опомнился, схватил меч Ромени и, увидев, как сзади к
Дойлю шагнули двое с поднятыми дубинками, сделал глубокий выпад и вонзил
лезвие на три дюйма в грудь того, что был ближе.
- Эшблес, сзади! - крикнул он, пытаясь выдернуть меч, удержавшись при
этом на ногах. Второй, не ожидавший такой атаки, повернулся и с размаху
опустил дубинку на голову Байрона. Послышался омерзительный хруст, и
Байрон, выронив меч, рухнул на пол.
Дойль пошатнулся, в попытке сохранить равновесие схватился,
повернувшись, за ножку стола и из этого положения увидел распростертое
тело Байрона.
- У-у, сукин... - вскричал он, выпрямляясь и занося над головой стол
- все с грохотом слетело с него, а конверт с адресом "Курьера" вылетел в
окно, - ...сын! - выдохнул он, опуская стол на голову и запоздало
вытянутую руку человека, ударившего Байрона.
Человек упал, и, поскольку кое-кто из нападавших отвлекся, пытаясь
погасить огонь, Дойль отчаянным рывком бросился к двери; двое выступили
вперед, пытаясь загородить ему дорогу, и тут же разлетелись в разные
стороны, но не успел он выскочить за дверь, как набитый песком чулок
ударил его по черепу точно за правым ухом, и Дойль растянулся на полу.
Доктор Романелли несколько секунд созерцал неподвижное тело, жестом
удерживая высыпавших из номера людей, потом не спеша убрал чулок в
карман.
- Повязку с хлороформом ему на лицо, и тащите его отсюда, -
проскрипел Романелли, - бездари проклятые.
- Будь я проклят, ваша честь, - возразил человек, подхвативший Дойля
под коленки, - они нас ждали! Трое наших погибли, если только Норман не
выжил после падения.
- Где второй, который был с ним в номере?
- Мертв, босс, - сообщил человек, который показался из комнаты
последним, хлопая руками по дымящемуся пальто.
- Тогда пошли. По черной лестнице. - Он прижал руки к глазам. - Да
можете вы, в конце концов, держаться вместе?! Устроили такое
светопреставление, что мне придется наложить рассеянное заклятие, чтобы
на ваш шум не сбежалась полиция. - Он забормотал что-то на незнакомом
людям Хорребина языке, и после первой же дюжины слогов кровь начала
просачиваться сквозь его пальцы. По главной лестнице кто-то поднимался,
и все замерли, тревожно переглядываясь, но шаги вновь начали удаляться.
Романелли смолк и, хрипло дыша, отнял руки от лица - и стоявшие ближе к
нему, побледнев, отшатнулись: из глаз его, словно слезы, катились
кровавые капли. - А ну, пошевеливайтесь, вы, проклятые насекомые! -
каркнул Романелли, возглавляя процессию.
- Что такое светопреставление? - прошептал один из идущих сзади.
- Это такой спектакль вроде Панча и Джуди, - отвечал его компаньон. -
Я разок видал такой на ярмарке прошлым летом, когда ходил смотреть, как
сестрицын хахаль играет на своем органе.
- На чем?
- На органе.
- Боже! Вот не знал, что люди платят деньги, чтобы посмотреть на это!
- Молчать! - прошипел Романелли. Впрочем, когда они начали спускаться
по лестнице, их бесчувственная ноша показалась слишком тяжелой, чтобы у
кого-то еще осталось желание поговорить.
***
Из состояния болезненного полусна Дойля вывел нестройный хор
пронзительных свистков. Он сидел, дрожа от сырости и холода, в похожем
на гроб ящике без крышки. Протерев глаза и несколько раз глубоко
вдохнув, он понял, что маленькая комнатка и в самом деле раскачивается,
а значит, он находится на корабле. Он перекинул ногу через край ящика -
обутая в сандалию нога стукнула по деревянному полу - и, опершись на
стенки, неуверенно поднялся на ноги. Во рту все еще стоял горький
привкус хлороформа, и он, скривившись, сплюнул на пол.
Дверь, как он и ожидал, оказалась заперта снаружи. На уровне его шеи
в двери имелось маленькое окошко, забранное не стеклом, а толстыми
стальными прутьями, - это давало объяснение тому, почему в комнатке так
холодно, - и, наклонившись, чтобы выглянуть, он увидел мокрую палубу,
через несколько ярдов скрывавшуюся в стене серого тумана. Параллельно
палубе на уровне пояса тянулся канат, судя по всему, прикрепленный к
стене снаружи.
Мерзкий свист не прекращался. Собравшись с духом и положившись на то,
что он скорее всего нужен своим пленителям живым, Дойль крикнул:
- А ну, вырубите этот чертов шум! Здесь люди спят!
Отдельные свистки смолкли сразу же, остальные - через пару секунд. И
тут Дойль невольно вздрогнул, услышав голос, почти неотличимый от голоса
доктора Ромени:
- Ты... нет, ты оставайся здесь, ты - ступай заткни ему глотку,
остальные кретины - продолжайте играть. Если вас может сбить с лада
простой смертный, чего от вас ожидать, когда появятся Шеллинджери?
Безумный свист возобновился, и спустя минуту или две Дойль,
остававшийся у окошка, увидел странное зрелище: маленький старичок в
просмоленной куртке и кожаной шапке полз по канату к Дойлю, при этом
ноги его болтались сверху; казалось, он перемещается под водой. Когда же
это невесомое существо стукнулось о стенку и заглянуло в окошко, Дойль
увидел изуродованное лицо с единственным глазом и понял, что это тот
самый уличный сумасшедший, который когда-то обещал показать ему дыру во
времени, а вместо этого отвел его на какое-то древнее пепелище с
обугленными костями.
- Можешь сколько угодно кричать, твою мать, - прошамкало существо, -
но только если ты будешь продолжать, останешься без еды до конца
плавания. А ведь ты хочешь набраться сил, верно, дебил? - Гадкая тварь
прижала лицо к прутьям и ухмыльнулась. - Лично я советую тебе есть - мне
хотелось бы, чтобы, когда Мастер разделается с тобой и отдаст мне, у
тебя на теле осталось куда зуб запустить.
Дойль отшатнулся - такая неприкрытая ненависть горела в этом
единственном глазе.
- Погоди-ка, - пробормотал он. - Не кипятись. Что я такого тебе
еде... - Он осекся, когда смутное подозрение сменилось уверенностью. -
Боже мой, так это был тот самый участок на Суррей-стрит, верно? -
прошептал он. - И ты не мог знать, что я спасся через погреб... так ты
был уверен, что показываешь мне мой собственный череп? Господи! Значит,
грязь, которой стрелял Бургхард, не убила тебя... а я получил бумажку,
действовавшую как мобильный крючок... Иисусе, значит, ты прожил все это
время - с тех пор и до наших дней?
- Вот именно, - прошепелявило существо, бывшее некогда доктором
Ромени. - А теперь я направляюсь домой - ка никогда не создавались для
долгой жизни, и чертовски скоро я отправлюсь в плавание на ладье через
двенадцать часов тьмы, но еще раньше ты умрешь - окончательно и
бесповоротно.
"Ни за что, если только ты не тот, с кем я встречусь на Вулвичских
болотах двенадцатого апреля 1846 года", - подумал Дойль.
- Что ты хочешь этим сказать - двенадцать часов тьмы? - осторожно
спросил он: вряд ли эта тварь читала стихи, написанные им прошлой ночью.
Существо, продолжая цепляться за канат, нагло ухмыльнулось:
- Ты увидишь их раньше, чем я, свинья. Это путь, лежащий через Дуат,
подземный мир. Мертвый бог солнца Ра каждую ночь проходит этот путь от
