подскочил к застывшему и все еще горевшему телу и, к ужасу Монмута,
выхватил кинжал и направил его в грудь лежащему - но лезвие отскочило,
как от камня, и двое барахтавшихся в снегу сцепились в отчаянной
схватке.
***
"Еще несколько шагов, и я с ними разделаюсь, - думал на бегу Фике. -
Это не помешает, ибо этот волшебник, должно быть, испытывает адскую
боль, лежа на голой земле. Впрочем, эти смертные все равно не смогут
убить его ни огнем, ни холодной сталью... ни свинцом", - добавил он про
себя, увидев, что соперник чародея выхватывает из-под плаща пистолет с
широким стволом.
***
Бургхард знал, что выстрелом из пистолета чародея не убить - тем
более в пределах действия магической сферы - и толку от этого будет не
более, чем от дурацкой попытки Лонгвелла с кинжалом, но он видел, что
доктор Ромени, вытянув руку, схватился за цепь Лонгвелла - рука на
глазах потемнела, и чародей взвыл от боли - и резким рывком оторвал ее.
Теперь ничто уже не мешало доктору Ромени расправиться с беззащитным
Лонгвеллом, и Бургхард в отчаянии вскинул пистолет, сунув его
практически в лицо чародею, и, когда тот уже раскрыл рот для
сокрушительного заклинания, спустил курок.
Лицо доктора Ромени разлетелось, словно замок из песка под ударом
ноги, и он рухнул на залитый кровью снег. Бургхард и Аменофис Фике оба
застыли, уставившись на распростертое, неподвижное тело, и тут герцог
Монмут, явно не желая оказаться замешанным в убийстве, в то время как
его отец-король запретил ему ступать ногой на британскую землю,
развернулся и бросился прочь.
Бургхард медленно повернулся и выбил из рук Фике черную шкатулку.
***
Дойль отвел себе на попытки ровно тридцать секунд; когда он досчитал
до двадцати восьми, чугунная решетка, больно впивавшаяся в его плечи,
неожиданно подалась. Он отшвырнул ее в сторону, выбрался из сточного
отверстия и помог вылезти на мостовую трактирщику и Стоуэллу.
- Ты слышал шум? - спросил он у Стоуэлла. - Или мне от натуги
померещилось?
- Слышал, - кивнул Стоуэлл, потирая плечо. - Выстрел и крик.
- Тогда возвращаемся.
Они бегом вернулись туда, откуда пришли - правда, на этот раз по
мостовой. Не успел Дойль сделать несколько шагов, как цепь у него на
ноге снова начала нагреваться, и он устало потянул меч из ножен.
Однако когда они свернули за угол, все уже закончилось. Бургхард и
Лонгвелл сидели на мостовой, созерцая пожар. Бургхард машинально
подбрасывал в воздух и ловил маленькую черную шкатулку, но она упала на
мостовую, а сам он вскочил при виде приближающихся к ним трех
закопченных фигур.
- Боже, как вам удалось выбраться? - вскричал он. - Ваш чародей
обвалил дверь сразу же, как мы выскочили.
- Вышли подземным ходом, - прохрипел Дойль шатаясь: усталость от
приключений этого вечера наконец навалилась на него. - Где Ромени?
- Мне каким-то образом удалось убить его, - ответил Бургхард. -
Похоже, здесь его ждал кто-то из его союзников, но они разбежались,
когда я его застрелил. Мы отволокли его подальше от места, где его магия
сильна...
- Вы его обыскали? - перебил Дойль. Черт, сколько еще времени
останется открытым это окно? Если только оно уже не закрылось.
- У него была с собой только эта бумажка... Дойль выхватил из рук
Бургхарда измятую бумажку, всю в темных бурых пятнах, торопливо
посмотрел на нее, потом снова поднял глаза.
- Куда вы оттащили тело?
- Прямо за вами, вон... - Бургхард ткнул пальцем, и тут же глаза его
в ужасе расширились. - Боже праведный, он исчез! Но я же ему все лицо
разнес!
- Должно быть, он только притворялся, - безразлично пожал плечами
Дойль. - Вряд ли его можно убить из пистолета.
- Я сам тоже считал так, - возразил Бургхард, - и все же своими
глазами видел, как лицо его разлетелось на куски, когда я выстрелил в
него из пистолета Боуза! Черт, я ведь не имею привычки присваивать чужие
убийства! Лонгвелл, ты же сам видел...
- Погодите-ка, - сказал Дойль. - Из того пистолета, который упал в
грязь?
- Вот именно. Мне повезло еще, что он не разорвался у меня в руках,
так он был забит землей.
Дойль кивнул. Полный ствол земли, подумал он, - это действительно
может здорово ранить Ромени, и пуля здесь ни при чем. Это все связано с
их боязнью прикасаться к земле.
Он открыл рот, чтобы объяснить это Бургхарду, но в это мгновение огни
погасли, и Дойль упал, как ему показалось, прямо сквозь землю и в
черную, лишенную звезд пустоту с другой стороны.
***
Когда эхо громкого хлопка стихло, Бургхард несколько секунд продолжал
смотреть на место, где только что стоял Дойль, и на кучку оставшихся от
него пустых одежд. Потом он оглянулся.
К нему, осторожно сгибая шею, подошел Лонгвелл.
- Ты слышал взрыв... он, кажется, не связан с пожаром? - спросил он.
- И куда делся наш загадочный провожатый?
- Очевидно, туда, откуда он пришел, - ответил Бургхард. - И надеюсь,
там теплее, чем здесь. - Он покосился на Лонгвелла. - Ты, часом, не
узнал человека, что поджидал здесь Ромени?
- Если на то пошло, Оуэн, он смахивал на цыганского вожака Фике.
- Гм?.. Нет, Фике-то, само собой, был здесь - я имею в виду второго.
- Нет, на того я не посмотрел. А что?
- Право, он слишком похож на... нет, тому положено быть сейчас в
Голландии. - Он улыбнулся Лонгвеллу усталой, безрадостной улыбкой. -
Увы, мы никогда так и не узнаем в точности, что же произошло здесь этой
ночью.
Он сделал шаг и подобрал с мостовой черную деревянную шкатулку.
Скрипя башмаками по снегу, к ним подошел Стоуэлл.
- Я не должен был бросать тебя там, Брайан, - произнес Бургхард,
опустив глаза. - Прости. Я рад, что бородач вернулся за тобой.
- Я не виню тебя, - ответил Стоуэлл. - Я и сам думал, что спасения
нет. - Он потер глаза. - Ну и вечерок. Кстати, что у тебя в этой
шкатулке?
Бургхард снова подбросил и поймал ее.
- Колдовские штучки, я полагаю. Он повернулся и кинул ее через пустую
глазницу окна в догоравший дом.
***
Ковыляя по улице, пытаясь углядеть дорогу единственным оставшимся
глазом, доктор Ромени плакал от досады и ярости. Он не помнил, кто его
ранил и как, однако он знал, что попал в ловушку. Он не сможет вернуться
в свое время. И то, что он должен передать кому-то - что-то очень
важное, - это, похоже, тоже вылетело у него из головы вместе с кровью,
что он потерял прежде, чем сумел нацарапать на снегу несколько
заклинаний. Сохрани он способность говорить, и он сумел бы восстановить
свое лицо, однако он остался почти без нижней челюсти, а письменные
заклинания помогали ему разве что остаться живым и передвигаться.
При всем этом оставалось одно, что он знал наверняка и что грело ему
сердце: этот Дойль наконец мертв. Ромени запер его в горящем трактире, и
когда сам отползал с места, где они бросили его - как им казалось,
мертвого, - он оглянулся и увидел, что дом полыхает так, что ничего
живого остаться там просто не могло.
Его чувство равновесия делось куда-то, и он с трудом ковылял в своих
японских сандалиях. "Ну что ж, - думал он, - для ка я уже стар. Еще
несколько десятков лет, и я сделаюсь таким легким, что земное притяжение
почти перестанет удерживать меня и я смогу обходиться без этих проклятых
штук. Письменные заклинания поддержат меня на то время, пока я не смогу
говорить снова. И если повезет, я смогу дожить до 1810 года.
И, - подумал он, - в 1810 году я как следует пригляжу за мистером
Бренданом Дойлем. Кстати, ничто не мешает мне прикупить за это время
участок, на котором стояла сгоревшая гостиница, и в 1810 году я отведу
туда мистера Дойля и покажу ему его собственный древний и обгоревший
череп".
Булькающий звук, который мог означать и смех, вырвался из нижней
части его исковерканного лица.
Пройдя еще несколько шагов, он снова потерял равновесие, прислонился
к стене и начал сползать на мостовую - и тут чья-то рука поймала его,
выпрямила и помогла сделать еще шаг. Он повернул голову, чтобы
единственным оставшимся глазом посмотреть на своего благодетеля, и не
особенно удивился, увидев, что это вовсе не человек, но напоминающая его
очертаниями, оживленная им самим охапка досок и щепок, бывшая когда-то,
судя по всему, обеденным столом. Ромени благодарно закинул руку на
доску, служившую фигуре плечом, и оба молча - ибо ни один из них не мог
говорить - двинулись дальше по улице.
Глава 3
Минералы служат пищей растениям, растения - животным, животные -
людям; люди в свою очередь также служат пищей другим созданиям, но не
богам, ибо их природа слишком далека от нашей; скорее дьяволам.
Кардан, "Hyperchen"
Дойль ударился ногами о стол после столь короткого падения, что едва
успел спружинить ногами, дабы не упасть. Он оказался в шатре, и, словно
человек, пробуждающийся от кошмара и с облегчением узнающий обстановку
собственной спальни, Дойль вспомнил, где он видел уже этот стол с
ворохом бумаг, свеч и статуэток. Он находился в цыганском шатре доктора
Ромени. И как заметил он, слезая со стола, он оказался совершенно гол
слава Богу, здесь было жарко. Несомненно, он вернулся в 1810 год.
"Но как это случилось? - удивился он. - Ведь мобильного крючка у меня
не было".
Он подошел к выходу и откинул полог как раз вовремя, чтобы увидеть за
горящими шатрами пару огромных, напоминавших скелеты фигур, слегка
светящихся, как отпечаток изображения на сетчатке; они растворились в
воздухе так быстро, что он даже не успел убедиться в том, что
действительно видел их. Если не считать негромкого потрескивания огня,
единственное, что нарушало тишину, - это неожиданно веселые звуки
игрушечного пианино и аккордеона где-то на северном конце лагеря.
Он снова запахнул полог и принялся шарить в хламе до тех пор, пока не
нашел халат и странные сандалии на толстой подошве, чистый шарф
перевязать все еще кровоточащую ногу и меч в ножнах. Приодевшись и
снарядившись, он вышел из шатра.
Слева от него послышались шаги. Он выхватил меч, повернулся на звук
шагов и увидел перед собой Окаянного Ричарда - тот поперхнулся от
неожиданности, потом отступил на шаг, схватившись за кинжал на поясе.
Дойль опустил меч.
- Тебе нечего бояться меня, Ричард, - сказал он негромко. - Я обязан
тебе жизнью... и хорошей выпивкой в придачу. Как твоя обезьянка?
Брови старого цыгана поднялись так высоко, как только позволял им
морщинистый лоб; он то убирал руку с кинжала, то клал ее обратно, однако
в конце концов оставил его в покое.
- Ну... спасибо, очень кушто, если на то пошло, - неуверенно произнес
он. - Это... а где доктор Ромени?
Подул прохладный вечерний ветер; музыка на северном конце лагеря
слегка замедлилась и приобрела чуть меланхоличный оттенок.
- Его больше нет, - ответил Дойль. - Во всяком случае, ты его вряд ли
увидишь еще.
Ричард кивнул, переваривая это, потом достал из-за пазухи свою
обезьянку и прошептал ей новость.
- Спасибо, - сказал он наконец, подняв глаза на Дойля. - Я теперь
идти собирать своих бедных напуганных людей. - Он шагнул в темноту, но
задержался, обернулся, и в неверном свете догоравших шатров Дойль
увидел, как блеснули в улыбке его зубы. - Я видеть, что вы, джорджо, не
всегда глупы как пробка, - произнес он и ушел.
Шатер, из которого вышел Дойль, теперь горел; клочки пылающей обшивки
летели прямо в ясное ночное небо. Вспомнив про горшок, разорвавшийся
шрапнелью у него над головой, Дойль поспешно ощупал волосы, но те
оказались чистыми - судя по всему, нечистоты остались в 1684 году вместе
