второй огонек вытянулся и принял форму человеческой фигуры, которая
встала перед зеркалом и начала одеваться и белить лицо. При этом фигура
подносила к зеркалу бальзамы, краски и пахучие мази, как будто только с
его помощью могла определить и рассмотреть, что это такое, но набелила и
накрасила лицо так, что оно ни разу не отразилось в зеркале, как будто
боялась пораниться.
Так она долго делала что-то с собой, пока не превратилась в настоящую
копию Коэна, с красными глазами и одним седым усом. Потом взяла с полки
саблю и присоединилась к первой душе. Третья же душа Коэна, самая ста-
рая, парила высоко под потолком в форме огонька. В то время как первые
две души прижались к полке с рукописями, третья была отдельно, враждебно
держась в стороне, в углу под потолком, и царапая буквы, написанные над
гамаком...
Теперь раби Папо и Ицхак Нехама поняли, что души Коэна поссорились
из-за мешочков с рукописями, но их было так много, что казалось невоз-
можным пересмотреть все. Тогда раби Абрахам спросил:
- Думаешь ли ты о цвете этих чехлов то же, что и я?
- Разве не видно, что они того же цвета, что и пламя? - заметил Неха-
ма. - Посмотри на свечу. Ее пламя состоит из нескольких цветов: голубой,
красный, черный, этот трехцветный огонь обжигает и всегда соприкасается
с той материей, которую он сжигает, с фитилем и маслом. Вверху, над этим
трехцветным огнем, второе белое пламя, поддерживаемое нижним, оно не об-
жигает, но светит, то есть это огонь, питаемый огнем. Моисей стоял на
горе в этом белом пламени, которое не обжигает, а светит, а мы стоим у
подножия горы в трехцветном огне, пожирающем и сжигающем все, кроме бе-
лого пламени, которое есть символ самой главной и самой сокровенной муд-
рости. Попробуем же поискать то, что мы ищем, в белых чехлах!
Книг было немного - все поместились в одном мешке. Они нашли там одно
из изданий Иуды Халеви ?, опубликованное в Базеле в 1660 году, с прило-
жением перевода текста с арабского на древнееврейский, автором которого
был раби Иегуда Абен Тибон, и комментариями издателя на латыни. В ос-
тальных чехлах были рукописи Коэна, и среди них посетителям прежде всего
бросилось в глаза сочинение под названием
Запись об Адаме Кадмоне
В человеческих снах хазары видели буквы, они пытались найти в них
прачеловека, предвечного Адама Кадмона, который был и мужчиной, и женщи-
ной. Они считали, что каждому человеку принадлежит по одной букве азбу-
ки, а что каждая из букв представляет собой частицу тела Адама Кадмона
на земле. В человеческих же снах эти буквы комбинируются и оживают в те-
ле Адама. Но эти азбука и речь, которая ими фиксируется, отличаются от
тех, что используем мы. Хазары были уверены, что им известно, где лежит
граница между двумя языками и двумя письменностями, между божественной
речью - давар - и речью людей. Граница, утверждали они, проходит между
глаголом и именем! И в частности тетраграмма - тайное имя Бога, которое
уже и александрийская "Септуагинта" скрывает под безобидным словом
"Kirios",- это вообще не имя, а глагол. Следует также иметь в виду, что
и Авраам принимал во внимание глаголы, а не имена, которые Господь ис-
пользовал при сотворении мира. Язык, которым мы пользуемся, состоит, та-
ким образом, из двух неравных сил, существенным образом отличающихся
друг от друга по своему происхождению. Потому что глагол, логос, закон,
представление об истинных процессах, о правильном и целесообразном пред-
шествовали самому акту сотворения мира и всего того, что будет действо-
вать и вступать в отношения. А имена возникли только после того, как бы-
ли созданы твари этого мира, всего лишь для того, чтобы как-то их обоз-
начить. Так что имена - это просто бубенчики на шапке, они приходят пос-
ле Адама, который говорит в своем 139-м псалме: "Еще нет слова на языке
моем - Ты, Господи, уже знаешь его совершенно". То, что имена предназна-
чены быть основой людских имен, только лишний раз подтверждает, что они
не относятся к кругу слов, составляющих Божие имя. Потому что Божие имя
(Тора) это глагол, и этот глагол начинается с Алеф. Бог смотрел в Тору,
когда создавал мир, поэтому слово, которым начинается мир, это глагол.
Таким образом, наш язык имеет два слоя - один слой божественный, а дру-
гой - сомнительного порядка, связанный, судя по всему, с гее
пространством на севере от Господа. Так ад и рай, прошлое и будущее
содержатся в языке и в его письменах.
И в письменах языка! Здесь виднеется дно тени. Земная азбука предс-
тавляет собой зеркало небесной и разделяет судьбу языка. Если мы ис-
пользуем вместе и имена, и глаголы (хотя глаголы стоят бесконечно выше
имен, ибо не равны ни их возраст, ни происхождение, ибо они возникли до,
а имена после Творения), то все это относится и к азбуке. Поэтому буквы,
которыми записывают имена, и буквы, которыми фиксируются глаголы, не мо-
гут быть одного сорта, и они с незапамятных времен были поделены на два
вида знаков и только сейчас перемешались в наших глазах, потому что как
раз в глазах и прячется забывчивость. Так же как каждая буква земной аз-
буки соответствует какой-то части тела человека, так и буквы небесной
азбуки соответствуют, каждая своей, частице тела Адама Кадмона, а прос-
веты между буквами отмечают ритм его движения. Но ввиду того, что парал-
лельность Божией и человеческой азбуки недопустима, одна из них всегда
отступает, чтобы дать место другой; и наоборот, когда другая распростра-
няется - отступает первая. Это же верно и для письмен Библии - Библия
постоянно дышит. Мгновениями в ней сверкают глаголы, а стоит им отсту-
пить, чернеют имена, правда, мы этого видеть не можем, так же как нам не
дано прочитать, что пишет черный огонь по белому огню. Так и тело Адама
Кадмона попеременно то наполняет наше существо, то покидает его, как при
отливе, в зависимости от того, распространяется или отступает небесная
азбука. Буквы нашей азбуки возникают наяву, а буквы небесной азбуки по-
являются в наших снах, рассыпанные как свет и песок по водам земли в
час, когда Божий письмена прильют и вытеснят из нашего спящего глаза
письмена человеческие. Потому что во сне думают глазами и ушами, речи во
сне не нужны имена, она использует лишь одни глаголы, и только во сне
любой человек цадик, и никогда не убийца... Я, Самуэль Коэн, пишущий эти
строки, так же, как хазарские ловцы снов, ныряю в области темной стороны
света и пытаюсь извлечь заточенные там Божий искры, однако может слу-
читься, что моя собственная душа останется там в плену. Из которые я со-
бираю, и из слов тех, кто занимался этим же до меня, я составляю книгу,
которая, как говорили хазарские ловцы снов, явит собой тело Адама Кадмо-
на на земле...
Переглянувшись в полумраке, раби и Нехама пересмотрели оставшиеся бе-
лые чехлы и не нашли в них ничего, кроме нескольких десятков сложенных в
алфавитном порядке связок бумаг, то есть то, что Коэн называл "Хазарским
словарем" ("Lexicon Cosri") и что, как они поняли, представляло собой
собрание сведений о хазарах, об их вере, обычаях и обо всех людях, свя-
занных с ними, с их историей и их обращением в иудаизм. Это был матери-
ал, похожий на тот, что за много веков до Козна обработал Иуда Халеви в
своей книге о хазарах, однако Коэн пошел дальше, чем Халеви, он попытал-
ся глубже войти в суть вопроса о том, кем были неназванные в книге Хале-
ви христианский и исламский участники полемики ?. Коэн стремился узнать
имена этих двоих, их аргументы и восстановить их биографии для своего
словаря, который, как он считал, должен охватить и вопросы, оставшиеся в
еврейских источниках о хазарах без внимания. Так, в словаре Коэна оказа-
лись наброски жизнеописания одного христианского проповедника и миссио-
нера, очевидно того самого, о котором Коэн расспрашивал иезуитов, но они
были очень скудны, там не было имени, которое Коэну не удалось узнать, и
этот материал нельзя было включить в словарь. "Иуда Халеви, - записал
Коэн в комментарии к этой незаконченной биографии, - его издатели и дру-
гие еврейские комментаторы и источники называют имя только одного из
трех участников в религиозной полемике при дворе хазарского кагана. Это
еврейский представитель - Исаак Сангари ?, который истолковал хазарскому
правителю сон о явлении ангела. Имен остальных участников полемики -
христианского и исламского - еврейские источники не называют, там гово-
рится только, что один из них философ, а про другого, араба, даже не со-
общают, убили ли его до или после полемики. Может быть, где-то на свете,
- писал дальше Коэн, - еще кто-то собирает документы и сведения о хаза-
рах, так же как это делал Иуда Халеви, составляет такой же свод источни-
ков или словарь, как это делаю я. Может быть, это делает кто-то принад-
лежащий к иной вере - христианин или приверженец ис ожет быть, где-то в
мире есть двое, которые ищут меня так же, как я ищу их. Может быть, они
видят меня во снах, как и я их, жаждут того, что я уже знаю, потому что
для них моя истина - тайна, так же как и их истина для меня - сокрытый
ответ на мои вопросы. Не зря говорят, что шестидесятая доля каждого сна
- это истина. Может, и я не зря вижу во сне Царьград и себя в этом горо-
де вижу совсем не таким, каков на самом деле, а ловко сидящим в седле, с
быстрой саблей, хромым и верующим не в того бога, в которого верую я. В
Талмуде написано: "Пусть идет, чтобы его сон был истолкован перед трои-
цей". Кто моя троица? Не рядом ли со мною и второй, христианский охотник
за хазарами, и третий, исламский? Не живут ли в моих душах три веры
вместо одной? Не окажутся ли две мои души в аду и лишь одна в раю? Или
же всегда, как и в книге о сотворении света, необходима троица, а кто-то
один недостаточен, и поэтому я не случайно стремлюсь найти двух других,
как и они, вероятно, стремятся найти третьего. Не знаю, но я ясно про-
чувствовал, что три мои души воюют во мне, и одна из них, с саблей, уже
в Царьграде, другая сомневается, плачет и поет, играя на лютне, а третья
ополчилась против меня. Та, третья, еще не дает о себе знать или просто
пока не может до меня добраться. Поэтому я вижу во снах только того пер-
вого, с саблей, а второго, с лютней, не вижу. Рав Хисда говорит "Сон,
который не истолкован, подобен непрочитанному письму", я же переиначиваю
это и говорю: "Непрочитанное письмо подобно сну, который не приснился".
Сколько же послано мне снов, которые я никогда не получил и не увидел?
Этого я не знаю, но знаю, что одна из моих душ может разгадать происхож-
дение другой души, глядя на чело спящего человека. Я чувствую, что час-
тицы моей души можно встретить среди других человеческих существ, среди
верблюдов, среди камней и растений; чей-то сон взял материал от тела мо-
ей души и где-то далеко строит из него свой дом. Мои души для своего со-
вершенства ищут содействия других душ, так души помогают друг другу. Я
знаю, мой хазарский словарь о хватывает все десять чисел и двадцать две
буквы еврейского алфавита; из них можно построить мир, но вот ведь я
этого не умею. Мне не хватает нескольких имен, и некоторые места для
букв из-за этого останутся незаполненными. Как бы я хотел, чтобы вместо
словаря с именами можно было взять только одни глаголы! Но человеку это
не дано. Потому что буквы, которые составляют глаголы, происходят от
Элохима, они нам не известны, и они суть не человечьи, но Божий, и
только те буквы, которые составляют имена, те, что происходят из геенны
и от дьявола, только они составляют мой словарь, и только эти буквы дос-
тупны мне. Так что мне придется держаться имен и дьявола..."
- Баал халомот! - воскликнул раби Папо, когда они дошли до этого мес-
та в бумагах Коэна. - Не бредит ли он?
- Я думаю иначе, - ответил Нехама и загасил свечу,
- Что ты думаешь? - спросил раби Папо и загасил светильник, причем
