просто чтобы что-нибудь сказать.
-- Здесь. Она сидит рядом с вами, по другую сторону. Собственно, сейчас
мы сидим, как тогда в опере...
Тогда я наконец взглянул на свою соседку. У нее был профиль гречанки,
который вдруг мне напомнил нарисованный рукой Пушкина профиль Амалии Ризнич
на полях рукописи "Евгения Онегина". "Вылитая Амалия Ризнич, -- подумал я.
-- Красивая брюнетка, с губами, чей поцелуй называется "две спелые вишни, да
еще сладкая гусеница в придачу". Она безмятежно омывалась моим взглядом, а
шестиногий диванчик-канапе уносил нас с ней куда-то сквозь теплый
продымленный воздух гостиной. Я был уверен, что никогда раньше ее не видел,
но в глубине души чувствовал, что она-то меня знает. Ибо такова судьба
дурного впечатления. Если вам случится на кого-то произвести дурное
впечатление, вы никогда и ни за что не узнаете этого человека и вообще весь
этот случай предадите забвению со скоростью ловкой кражи.
-- Ты меня видел, голубчик, -- произнесла она, -- очень даже прекрасно
видел. Мы с тобой познакомились давным-давно. Задолго до того выхода в
оперу. Мне было семь лет, и в руках у меня была кукла.
-- И что же произошло?
-- Ты, голубчик, меня спросил: "Наверное, трудно в семь лет родить
ребенка?"
-- Что поделаешь, -- начал я выкручиваться теперь уже перед второй
сестрой, -- человек похож на луковицу. Под каждой шкуркой оказывается
следующая; вы ее снимаете и ожидаете увидеть бог знает что. Когда же
добираетесь до конца, убеждаетесь, что в сердцевине ничего нет. Совсем
ничего.
Не сводя с меня своих зеленых глаз, словно плававших в дожде, она
сказала глубоким, хрипловатым голосом:
-- "Ничего"?! Вы говорите "ничего"! Лук и вода. А слезы? Как же
пролитые слезы? О них-то вы и забыли, господин мой.
Я понял, что надо как-то выпутываться. Никакие ссылки на Фрейда меня
уже не спасут. И тут я сделал безошибочный ход и привел дело к решительному
концу.
-- А что же с тем родственником -- или кем он вам приходится, -- с тем,
у кого ветер в голове? Ну с тем, который в театр не явился? -- спросил я как
бы мимоходом. -- Почему он не явился?
-- Явился, явился, -- отвечала зеленоглазая очаровательница, -- еще как
явился!
-- И что с ним произошло?
-- Как "что произошло"?! Это были вы! Ведь вы -- Атанас Свилар, не так
ли? Тогда мы, конечно, вас не могли узнать. Да и вы не знали, что две
девушки, с которыми вы столкнулись в толпе, и есть ваши родственницы Вида и
Витача Милут...
-- А как поживает ваша матушка? -- Я попытался перевести разговор на
семейные темы.
-- Нашей мамы давно уже нет. Ее не было в живых уже тогда, во времена
нашего выхода в оперу. Мы на нее сослались, чтобы расцветить рассказ. И
вообще, вы нам вовсе не родственник...
Поскольку я не был их родственником, я стал мужем. В некотором роде им
обеим.
3 по вертикали
ПЕЙЗАЖИ, НАРИСОВАННЫЕ ЧАЕМ
Сколько тетрадей с такими записями могло быть у архитектора Афанасия
Разина, точно никто не знает. До нас дошли только три, но известно, что было
их больше. Ибо, подобно тому, как некоторые люди вынуждены все время
перемещаться в пространстве, ибо место их не удерживает, так иногда
архитектор Разин не находил себя во времени, и в такие часы он Погружался в
свои записи. На обложке каждой тетради он нарисовал по пейзажу, и эти его
работы на первый взгляд напоминали акварели, но мало-мальски внимательный
наблюдатель вскоре установил бы, что это не акварель. Тетради с записями
были большого формата, и на обложках могли при необходимости поместиться и
архитектурные планы, и другие данные о различных постройках, которые
привлекли внимание Разина. И вообще, в этих разинских тетрадках можно было
найти много всякой всячины.
Например, с обратной стороны обложки одной из упомянутых тетрадей
находился следующий список фамилий: братья Баташовы, Шемарин, Маликов,
Тейле, Ваникин и Ломов. Судя по первой фамилии -- братьев Ивана, Василия и
Александра Баташовых, -- речь шла о владельцах известнейших заводов,
производивших самовары в Туле и в других городах России. За списком
следовала заметка о тайнах изготовления дорожных самоваров и об особом
"языке самоваров", который упоминают в своих произведениях такие авторы, как
Вяземский и Салтыков-Щедрин.
На следующей странице были вписаны от руки выдержки из книг, где речь
идет о чае. Выписки из китайских и японских справочников, из восточной
литературы и, наконец, из Гоголя, Достоевского и других писателей. Цитата из
Пушкина, например, гласила:
Смеркалось; на столе, блистая,
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился легкий пар.
Вслед за пушкинскими стихами был вписан текст, относительно которого
Разин полагал, что его составил буддийский монах Даруму, тот самый, из чьей
ресницы пророс первый чайный лист:
"Дни наши возникают таким образом, что наш первый день, подобно яйцу,
из которого должен вылупиться цыпленок, несет в себе, питает и наконец
рождает тридцатый день нашей жизни. Второй день
зачинает и приносит следующий, тридцать первый день, и так далее, пока
из последнего яйца не вылупится мертвый цыпленок.
И точно так же, как чай составляет мысль фарфоровой чаши, из которой мы
его пьем, наш тридцатый день есть мысль нашего первого дня, из которого он
рождается..."
На четвертой и пятой страницах Разин записал первую из притч о трех
сестрах -- рассказ об Ольге, -- а вслед за ним перенес какой-то кроссворд из
французской газеты.
Назначение этих тетрадей, несмотря на то что нам до мельчайших
подробностей известно содержание всех трех, все-таки до конца неясно. Сам
Разин в шутку говорил, что в них перемешаны эпические предметы его ненависти
с лирическими, что он их заполнял в плоской тишине вечеров, волоча за собой
свою нью-йоркскую тень, или в бесплодные утренние часы, проснувшись от
холода во рту и обнаружив, что держит в зубах, точно пойманную дичь, свою
вчерашнюю усмешку.
И все-таки можно сказать, что все эти тетради или же крупноформатные
записные книжки отличала одна общая черта. Архитектор Разин заносил в них,
проявляя поистине недюжинный интерес, данные обо всех местах пребывания --
резиденциях, домах и летних дворцах, в которых когда-либо жил, работал или
хотя бы ненадолго останавливался маршал Иосип Броз Тито, президент
Социалистической Федеративной Республики Югославии, долголетний генеральный
секретарь Коммунистической партии Югославии, член руководства
Коммунистического интернационала, как записал сам Разин в одной из своих
тетрадей. Так вот, большую часть тетрадей заполняют планы всех этих зданий,
описания подъездных путей к ним, расположение покоев и опись инвентаря. Из
этого следует, что архитектор Разин, долгие годы трудясь до изнеможения в
тресте "АВС Engineering & Pharmaceuticals", продолжал тосковать по своей
первоначальной профессии, вытесненной его последующими деловыми успехами.
На обложке первой из тетрадей с записями (если только она первая)
имелось подтверждение именно этой направленности интересов нашего героя. На
ней был изображен пейзаж -- высокий берег реки, на пригорке, среди зелени,
большой особняк с пристройками, а вдали, у церкви, белели разбредшиеся, как
овцы на пашне, белые кладбищенские кресты. Вид этот производил совершенно
неожиданное впечатление -- словно перед вами картина, написанная слезами или
сквозь слезы увиденная. Свет и тень на ней вели себя так, точно имели пол,
-- они были то мужского, то женского рода...
Итак, мы приближаемся к ключевому моменту нашего Альбома. Внизу, у края
рисунка, рукою архитектора Разина было написано: Camelia sinanis. Это был
пейзаж, нарисованный чаем. Интересно припомнить, что писал его архитектор
Разин, то есть человек, из ныне живущих людей, быть может, лучше всех
знавший краски, их историю и технологию, ибо его трест, собственно, начался
с изготовления химикатов и красок и только потом распространился и на другие
производства. И вот именно этот человек совершенно отказался от красок, по
крайней мере в классическом значении этого слова. Архитектор пользовался,
вне всякого сомнения, кисточкой из иголок ежа; воду в реке он изобразил,
окуная ее в "тропанас" -- темный фруктовый чай, который он смешивал с
бледно-розовым апельсиновым чаем и с ярко-красным ибискусом Виноградники
нарисованы густым оттенком лилового "исопа" с ромашкой -- так он добился так
называемого цвета "послеполуденной зелени". Небо писалось кисточкой из
телячьего уха, которая окуналась в слегка разведенный чай сорта "соучунг",
собранный в мае, смешанный с быстро высушенным зеленым. Дом и постройки
нарисованы чаем из лотоса, а берег написан русским чаем, тем, что подается к
соленому маслу, и китайским, собранным на высоте двух тысяч метров над
уровнем моря. Камни обозначены так называемым "чайным шампанским" --
знаменитым чаем "дарджиллинг". В правом нижнем углу пейзажа было написано:
"Летняя резиденция И. Б. Тито "Плавинац" на Дунае, близ города Смедерево, к
востоку от Белграда".
Затем следовали копии нескольких подробных архитектурных проектов,
относящихся к разным эпохам. Рукою самого архитектора Разина, наспех и
скорее всего с натуры, зарисован был план летнего дома, здания в стиле
классицизма. К нему был приложен роскошно оформленный план того же дома,
только более просторного, датированный 1897 годом, подписанный архитектором
Йованом Илкичем и заверенный печатью сербской династии Обреновичей; и
наконец, план, озаглавленный "Приложение к "Плавинацу"" за подписью
архитектора Богдана Богдановича (*).
____________
(*) Богдан Богданович -- известный современный югославский архитектор.
(Примеч. пер.)
На следующих страницах излагается подробная история летней резиденции
"Плавинац". Разин сообщает, что дом на холме Плавинац близ Дуная, в
нескольких километрах от Смедерево, что на пути из Белграда, сооружен в 1831
году по приказанию князя Милоша Обреновича в качестве летней резиденции
сербской правящей династии. Дом окружен виноградниками и угодьями,
простирающимися гектаров на пять. Вначале постройка включала только жилые
комнаты и погреб, но позже была расширена по плану, заказанному королевой
Наталией из той же династии Обреновичей. Далее архитектор Разин сообщает,
что в 1903 году, после убийства короля Сербии Александра Обреновича,
королева-мать Наталия даровала дом и угодья полковнику Антонию Орешковичу, а
затем, в шестидесятые годы нашего века (не ранее 1958 года и не позднее
1961-го), незадолго до Первой конференции неприсоединившихся стран в
Белграде, резиденция была обновлена в качестве загородной виллы маршала
Иосипа Броз Тито на основе проекта архитектурной достройки, расширения и
укрепления дома, разработанного архитектором Богданом Богдановичем. Особняк
обставлялся стильной мебелью, которую распродавали в те годы старые
белградские семьи. Были завезены или отреставрированы имевшиеся в доме
зеркала, люстры, светильники, канделябры, настольные, напольные и каминные
часы, стекло, фарфор, керамика, изделия из благородных металлов, ковры,
картины, географические карты и чертежи...
Далее приводятся некоторые статические расчеты и чертежи самого Разина,
прилагается каталог драгоценных предметов обстановки, картин и мебели, --
очевидно, инвентарь всего, что имеется на сегодня во дворце Плавинац.
Поражает подробный характер описания и перечня предметов, включая и указания
