подумал он и на скаку, из седла, боясь, как бы кто не опередил его, метнул
копье прямо в замочную скважину. Оно вошло в него как ключ и высунулось с
другой стороны, а сама дверь со скрипом открылась. И пока солдаты, со всех
сторон окружившие церковь, разводили под стенами огонь, который тут же
принялся лизать их, Дед-ага Очуз въехал в церковь и, не слезая с коня, начал
концом сабли соскребать глаза чудотворной иконы Богородицы и слизывать прямо
с лезвия целебную краску, до крови разрезая язык и надеясь, что к нему
волшебным образом вернется зрение.
Все это время Леандр стоял перед церковью, там, где его и оставили. По
его волосам было видно, что он скоро умрет. Он оказался единственным в
городе, кто оставался без движения. Все вокруг бурлило и кипело во взаимном
уничтожении. Но вена над глазом Леандра так же, как раньше, продолжала
биться в неумолимом беге времени, а его брови, как бабочки, расправляющие
крылья перед полетом, отсчитывали часы. И вдруг он понял, что его время
истекло. Брови перестали двигаться, и Леандр, придя в себя, вместо того
чтобы продолжать ожидание на открытом месте перед церковью, где Дед-ага Очуз
зарубит его, как только выйдет из храма, бросился бежать сломя голову по
узким белградским улочкам. За спиной Леандр слышал конский топот, но у него
не было времени оглянуться и посмотреть, кто его преследует -- Дед-ага Очуз
или кто-то другой. Сквозь топот до Леандра доносилась ужасающая вонь, и он
понял, что голову ему снесет обычный всадник, который во время боя от страха
наложил в штаны. Вонь становилась все сильнее, и это означало, что
преследователь приближается. Перед лестницей, спускавшейся вниз, к Саве,
Леандр на мгновение остановился, как будто заколебался между двумя судьбами,
но в последний момент стремительно полетел вниз по ступеням, топча ногами
вечернюю тень домов, зазубренную, как пила. Топот копыт замер перед
лестницей, и Леандр, спасенный от того, кто был на коне, и от его сабли,
вбежал прямо в свою башню, тихую, как свежевымытая душа. Она была как чужая,
и Леандр чувствовал себя странно, казалось, что его усы соприкасаются с
ресницами и это мешает видеть. Наконец-то ему удалось спрятаться. Было 22
апреля 1739 года, это он знал. Но он не знал, что обе башни, стоявшие возле
Савских ворот Белграда, были уже заминированы. Говорили, что за миг до
взрыва петухи на них показали одно время и один ветер. В первый и последний
раз -- одно время и один ветер. Было двенадцать часов и пять минут, когда
страшный взрыв поднял на воздух обе башни, исчезнувшие в языках огня,
поглотившего тело Леандра.
ГЕРО
Внутренняя сторона ветра та, которая остается сухой, когда ветер дует
сквозь дождь.
Один из дешевых пророков
1
"Женщина в первой половине своей жизни рожает, а во второй убивает и
хоронит себя или своих близких. Вопрос только в том, когда начинается эта
вторая половина".
С этой мыслью студентка-химик Геронея Букур разбила о собственный лоб
вареное яйцо и съела его. На этом все запасы кончились. У нее были очень
длинные волосы, заплетенные в косу, которой она пользовалась вместо рожка,
когда надевала обувь. Жила она на самом бойком в Белграде месте -- снимала
комнату над кафе "Золотой бочонок", и ее холодильник был наполнен любовными
романами и косметикой. Она была молода, комкала в кулаке, как носовой
платок, бумажные купюры, когда шла за покупками, и мечтала о том, чтобы
где-нибудь на море лечь в послеполуденное время на воду и полчаса поспать.
Ей хорошо запомнились отцовские руки, по которым, как волны, подгоняемые
ветром, текли морщины, и она умела молчать в мажоре и в миноре. Все называли
ее именем Геро, она обожала перец, и ее поцелуй всегда был острым на вкус, а
под белым халатом химика скрывалась пара усатых грудей. Она была такой
быстрой, что могла отгрызть себе ухо, переваривала пищу уже во рту и знала,
что каждые несколько веков некоторые женские имена превращаются в мужские, в
то время как остальные остаются тем же, чем были.
Однако имелось нечто, что ей никак не удавалось вписать в свою чистую
картину мира. Это были сны. Откуда в такой простой жизни, где все ей было
известно как собственные пять пальцев, каждый вечер возникало нечто столь
необъяснимое, как сны? Нечто, что имело свое продолжение и после смерти.
"Сны реинкарнируют, -- думала Геро, -- причем чаще женские в мужском
теле и наоборот... Скольких людей встречаю я в последнее время в своих снах!
Как никогда! Я уже просто перенаселена!"
Сделав такой вывод, Геро не долго думая купила амбарную книгу в твердом
переплете и начала записывать свои сны по всем правилам двойной бухгалтерии.
Она была исполнена решимости вывести это дело на чистую воду. Она отмечала
все, что появлялось в этих снах: фарфор, груши и постройки, единорогов и
коней, шпильки для волос и корабли, диких ослов и ангелов, стаканы и дерево
перидекс, опустившись на которое голубь превращался в ворону; кухонные
стулья и оплодотворяющихся через уши ехидн, автомобили и рык пантеры,
издающей сильный запах и обладающей непреодолимой привлекательностью для
всех остальных диких зверей из ее снов, -- все это она по мере поступления
заносила в специальные разделы и каждому явлению присваивала номер,
определяла цену и отмечала дату записи в книгу. Особенно часто в ее снах
появлялась змея, которая не имела права переползать тень дерева. В таких
случаях она обычно заползала на дерево и вела себя так, будто она ветка, до
тех пор, пока на нее не садилась какая-нибудь птица. Тогда она задавала ей
вопрос. Если птица не давала правильного ответа, змея ее заглатывала, и Геро
не знала, следует ли такую ситуацию заносить в один раздел или в два. Другим
явлением, тоже часто отмечавшимся в книге Геро, был крошечный мальчик. Отец
этого ребенка не ел ничего, кроме мяса, а мать -- ничего, кроме чечевицы;
таким образом, из-за отца он мог есть только мясо, а из-за матери только
чечевицу, из чего следовало, что в снах Геро ему придется умереть от голода.
"Очевидно, что мы сами в себе ежедневно преодолеваем большие
расстояния, это же могут делать в нас и другие, -- записывала Геро на полях
своей инвентарной книги, -- и это путешествие мы совершаем благодаря особым
внутренним движениям, быстрым и способным совладать с таким пространством, с
которым в жизни нам не справиться никогда. Это внутреннее движение во сне
гораздо совершеннее внешнего, потому что неподвижность совершенна, она
является первопричиной всего и в своем покое охватывает и движение. Однако,
-- думала она затем, -- сон может быть воспринят и как животное".
Поскольку в детстве Геро вместе со своим братом учила иностранные
языки, с особым вниманием она инвентаризировала языковые формы, которыми в
ее снах пользовалась как она сама, так и другие лица. Это было нечто вроде
грамматики снов, лингвистики сновидений и лексикона слов, употреблявшихся во
время сна. Надо сказать, словарь Геро был очень похож на так называемые
"собачьи словари", которые вошли в моду у молодых барышень в конце двадцатых
годов двадцатого века. Они заносили туда выражения, которые понимают их
борзые, пудели и бультерьеры. В словаре Геро сон тоже трактовался как
животное, говорящее со своим хозяином на разных языках, но способное выучить
некоторые слова из языка яви Геро, так же как и Геро понемногу овладевала
грамматикой речи этого странного животного и даже пришла к выводу, что в
языке снов наличествуют все имена существительные, в то время как глаголы
имеют далеко не все времена, которыми обладают в реальности.
Однако этим утром ей было не до снов. Март крал дни у февраля, трава в
креслах испускала аромат как живая, а она красным карандашом исправляла и
проставляла оценки на почтовых открытках, написанных на французском языке ее
учениками, находившимися сейчас на каникулах. Геро зарабатывала себе на
жизнь, занимаясь с отстающими школьниками, но сезон как раз закончился,
поэтому ее десны пульсировали под каждым клыком, она голодала, как рыба, и
от ее левой ноги горела правая, пока она листала газету. Там было написано:
"Ищем преподавательницу французского языка, два раза в неделю, для
занятий с детьми. Добрачина улица, 6/111".
Она завязала косы кренделями вокруг ушей и очутилась на Добрачиной
улице, номер шесть, на третьем этаже, вход со двора. В каждой квартире было
окно, выходившее на солнечную сторону, и еще одно, глядевшее на
подветренную, и летом моль заводилась здесь даже на собаках. Она
прислонилась затылком к кнопке звонка, вынула из сумочки виноградную мазь,
намазала, перевернув коробочку, нижнюю губу, нижней губой -- верхнюю и
нажала головой на кнопку. "Симонович", -- прочитала она на прибитой под
звонком табличке и вошла. В дом ее впустил мальчик лет десяти, она сразу
поняла, что это и есть ее будущий ученик, и, следуя за ним, подумала: "У
этого попа высоко начинается, от самой талии".
Супруги Симонович усадили ее на трехногий стул и прежде всего сообщили,
сколько они готовы платить ежемесячно за уроки. Тысяча динаров за каждого
ребенка звучало привлекательно, и она согласилась. Геро сидела, опоясанная
косой, пересчитывая языком зубы и наблюдая за тем, как Симонович каждый раз,
когда ему случалось произнести звук "р", мигал левым глазом. Они выждали
момент, когда стемнело, и налили в три узких стакана какой-то крепкий
напиток.
-- Доброго здоровья! -- пожелал хозяин и два раза мигнул левым глазом,
будто пересчитывая кости в языке. Не успела Геро подумать, что она напрасно
теряет время, как заметила на губах своей работодательницы странную просящую
улыбку. Она дрожала на ее лице, как маленькая перепуганная зверюшка.
"Не иначе как дети настоящие тупицы, если с матерью такое творится!" --
заключила Геро и в этот момент задела рукой стакан. Несколько капель упало
ей на платье. Она посмотрела на это место, заметила пятно, расползавшееся по
ткани, и стала быстро прощаться. При этом у нее было впечатление, что ее
ногти растут с головокружительной быстротой.
На Васиной улице Геро купила две большие тетради и в тот же вечер
подготовила их для занятий со своими будущими учениками. Руководствуясь тем,
как ее учили в детстве, она разделила каждую страницу на две части
вертикальной линией. В правый столбец следовало вписывать настоящее время и
прошедшие времена французских глаголов. Левый столбец был предназначен для
будущего времени, сослагательного наклонения и партиципа, который означает
действие, происходящее одновременно с главным.
На улице зимняя сырость смешивалась с летней, и комнаты во всех домах
источали прошлогодние запахи. Геро взяла тетради и отправилась на первый
урок на Добрачину улицу. Когда она поднималась на третий этаж в квартиру
Симоновичей, у нее болели "чертовы укусы" на ступнях.
-- Скажи мне, какой сегодня день, только честно! -- спросила она у
своего питомца, глядя на него, как змея на лягушку. Он потупился от
смущения, она увидела, как он весь покрылся каким-то странным потом и снова
повернулся к ней задом.
Мальчик подвел ее к столу, вокруг которого стояло три зеленых стула; в
темноватой комнате днем горел светильник, а по ночам его гасили, потому что
в такое время там никто не бывал. Некоторое время спустя они пили чай, и она
смотрела, как мальчик ногтями крошит над чашкой кусок сахара, а потом сосет
пальцы, потом они начали заносить в новую тетрадь первые французские
глаголы. На столе рядом с их чашками стояла и третья, однако она осталась
