славился как охотник и летун. Известен был также коллекцией значков разных
миров. Часть коллекции, в том числе и значок ворошиловского стрелка, носил
на груди. Домовому летать в пространствах не полагалось, да и с непривычки
у Бека Леоновича могла закружиться голова, оттого Синезуд и прибыл для
переговоров с Беком Леоновичем в Останкинский парк. При этом секунданты
имели связь с Даниловым и Кармадоном, и вышло так, что переговоры вели
Данилов с Кармадоном, хотя и не сказали друг другу ни слова.
Дольше всего обсуждали вид оружия. Поединок мог быть словесный, на
шпагах, на кулаках, на пистолетах, на картах, на карабинах, случались
поединки, когда противники швыряли друг в друга камни, овощи. Бились
костями вымерших крупных животных, огненными струями. Всего и не
припомнишь. Данилов с Кармадоном уговорились вести поединок из ракетных
установок средней мощности с радиусом действия до шестисот километров.
Огневые рубежи секунданты обязаны были начертить мелом в пустынном месте,
подальше от Земли, куда и метеориты не заглядывали без нужды. Карту
звездного неба Бек Леонович взял для практических действий со стола моего
сына, тогда еще морочившего головы родителям мечтой об астрономии.
В пять часов, когда Данилов все еще сидел с деловыми посланиями,
зазвонил телефон. Данилов оторопел. Неужели Наташа учуяла беду! Хотя какая
это для нее беда... Нет, ее звонок был бы теперь лишним. Звонил пайщик с
четвертого этажа Подковыров, солист танцевального ансамбля.
- Володя, - сказал Подковыров, - извините меня, но я так и думал, что
вы не спите.
- Чем обязан? - спросил Данилов.
- Еще вчера сочинил! - обрадовался Подковыров. - Всю ночь не спал,
ждал, кому прочитать!
Подковыров хоть и был солистом, но лелеял в себе литератора. Он
сочинял короткие мысли, афоризмы и строки из ненапечатанного. Их печатали.
- Ну читайте, - сказал Данилов.
- Вот. Для "Рогов и копыт". "Объявление. Любителям автографов. В
городе Париже в Соборе Инвалидов в двенадцать часов по ночам из гроба
встает император". А? Каково! Смешно?
- А что смешного?
- Как же...
- Он ведь и вправду встает.
- Кто?
- Император.
- Когда?
- В двенадцать часов.
- Где?
- В Соборе Инвалидов. Садится на воздушный корабль...
- Вы шутите?
- Нет. Не шучу. Я сам встречал корабль, - сказал Данилов и повесил
трубку.
"Были бы у меня иные обстоятельства, - подумал Данилов, - я этому
болвану как-нибудь устроил бы встречу с императором. Вставшим из гроба..."
Хотя что было на Подковырова злиться? Счастливые часов не наблюдают...
"Так, - сказал себе Данилов, - что нужно - написал. Неужели все дела
сделаны?" Он даже испугался. У него была примета. Отправляясь в какое-либо
опасное путешествие, он хоть одно, хоть и маленькое дело, но как бы не
успевал исполнить. Чтобы чувствовать себя обязанным вернуться. "Я же брюки
из химчистки не взял!" - обрадовался Данилов.
Брюки брюками, однако он так ни разу не сыграл сочинение Переслегина
от начала до конца. А ведь хотел. Данилов взял альт. Открыл ноты
Переслегина. И минуты через две забыл обо всем. И звучала в нем музыка. И
была в ней воля, и была в ней печаль, и солнечные блики разбивались в
невиданные цвета на гранях хрусталя, и ветер бил оторванным куском железа
по крыше, и кружева вязались на коклюшках, и кашель рвал грудь, и тормоза
скрипели, и дождь теплыми каплями скатывался за шиворот, и женское лицо
светилось, и была гармония... Сосед Клементьев, духовик из детской оперы,
возмущенно забарабанил по стене, разбуженный и злой...
Данилов опустил альт и смычок, притих.
Он устал и был грустен.
Вдруг он вспомнил о времени и понял, что играл сорок минут. Духовику
Клементьеву следовало сказать спасибо. Надо было собираться и надо было
истребить в себе слабость.
Впрочем, отчего же слабость? Неужто музыка дала ему одну слабость?
Нет, посчитал Данилов, она дала ему и силу. Хотя бы потому, что он ощущал
теперь необходимость исполнить музыку Переслегина и для себя и для
публики. А для этого следовало победить и вернуться. То обстоятельство,
что и победив он мог не вернуться, Данилов будто бы не принимал в расчет.
Данилов перевел пластинку на браслете, вызвал домового Бека
Леоновича. Бек Леонович явился и был бледен. Из Коканда в Москву когда-то
он перебрался поездом, на верблюдах и на ишаках, но теперь-то Данилов,
беря грех на себя, вынуждал его лететь жутко куда. Да если бы лететь,
подумал Данилов. Если бы сейчас насладиться полетом, как при прогулке в
свою пещеру в Андах! Нынче было дело, им предстоял не полет, а
перенесение. Зубы у Бека Леоновича стучали.
- Вы глаза закройте, - сказал Данилов, - за мою руку уцепитесь - и мы
сейчас же будем там. Если со мной что случится, вас вернет домой мой
соперник... Ну все... В путь!
И оказались на месте поединка. "О Земля! О жизнь! О любовь! О музыка!
Неужто - все?.." - возникло в Данилове, словно бы он находился еще в
дороге. Пальцы Бека Леоновича, вцепившиеся в левую руку Данилова, вернули
его к заботам.
- Успокойтесь, Бек Леонович, - сказал Данилов. - Вот мы и здесь.
Будьте как на Третьей Ново-Останкинской... Можете ходить, можете парить,
можете плавать... Глаза откройте... Вот и все...
Было черно, безвоздушно, холодно, но отчего-то сыро. Бек Леонович
расцепил пальцы, стал ходить, рукой тыкаясь в пространство, как в стену.
Потом он открыл глаза.
- Их нет, - сказал.
- Еще пять минут, - успокоил его Данилов. - Карта при вас?
- При мне, - сказал Бек Леонович.
Имелась в виду карта звездного неба, составленная моим сыном, предмет
зависти Миши Муравлева. Данилов посмотрел на сплетения желтых, синих и
зеленых линий, на кружочки звездных систем, ткнул пальцем:
- Мы вот здесь. - И добавил: - Может быть. И мел захватили? - спросил
он Бека Леоновича.
- Захватил... А вот и фонарик...
В шесть Кармадон с секундантом не явился. Что-то было не так. Данилов
чувствовал, что Кармадон где-то рядом, но где? "А вдруг он перенесся
невидимым?" - подумал Данилов. Поединки вот уж как семьдесят лет были
запрещены, дуэлянтов строго наказывали, может быть, Кармадон в целях
безопасности и затуманился? Однако в шесть часов он обязан был явиться к
барьеру во плоти. Да и место они подыскали отдаленное, на самой окраине
бесконечного мира. Данилов приложил ладонь ко лбу, стараясь разглядеть -
нет ли где поблизости Кармадона с секундантом. Потом взял телескоп.
Никого. Осветил фонариком карту звездного неба. Вон что! Зеленая линия в
их секторе, наткнувшись на желтую, пропадала вовсе. "Ох уж эти мне
московские троечники! - в сердцах подумал Данилов. - А я-то что же,
растрепай, смотрел раньше!" Конечно, и Кармадона с секундантом по этой
карте могло занести в желтую точку. А то и в синюю! Наконец Данилов
обнаружил телескопом две мрачных фигуры в плащах. Стояли они далеко
отсюда!
Данилов с секундантом перенесся к ним. Бек Леонович робко шагнул к
секунданту Кармадона с объяснениями, при этом показывал карту. Фонарь был
не нужен. На небе тюльпаном висела угасающая звезда, розовый свет ее был
томен и зловещ. Извинения Кармадон принял, только нервно махнул рукой:
"Быстрее!" Секунданты взялись устраивать барьер. Барьер вышел, какой
требовалось, световой и звуковой одновременно, при этом он был обозначен и
палашами - на палашах Синезуд укрепил варежки Данилова, связанные ему к
прошлой зиме Муравлевой, а между палашами Бек Леонович провел мелом
роковую черту. Синезуд был важен, высокомерен, значки разных миров, в том
числе и ворошиловского стрелка, вынес на плащ, и теперь они отражали
зловещий и томный свет умирающей звезды. Бек Леонович мелом водил
старательно и, казалось, забыл, кто он и где. Они с Синезудом двинулись
осматривать ракетные установки, при этом Бек Леонович вел себя достойно,
не дрожал и даже заметил огрех в системе наведения установки Кармадона.
Затем Синезуд и Бек Леонович проверили укрытие, из которого им предстояло
следить за поединком. И тут останкинский житель держался молодцом.
Наконец все было проверено и устроено. Секунданты встали между
палашами на меловой черте спинами друг к другу. "Марш!" - скомандовал
Синезуд. Тут же он и Бек Леонович сделали каждый по одиннадцати шагов, и в
местах, где остановились, воткнули в пространство еще по палашу. При этом
Синезуду показалось, что шаги Бека Леоновича были шире его шагов и, стало
быть, интересы Кармадона ущемлены. Он сам сделал одиннадцать шагов от
черты и до палаша Данилова. Вышло, что пространство отмерено честно.
- Сходитесь! - сурово скомандовал Синезуд.
Данилов и Кармадон - каждый от своего палаша - двинулись друг другу
навстречу.
У меловой черты они встали. Барьер отделял их. Данилов и Кармадон
стояли молча, взглядом пытаясь испепелить противника. Кармадон был грозен
и нетерпелив, ни мира, ни пощады ждать от него не следовало. Данилов и не
ждал ни мира, ни пощады. Он чувствовал: все в нем могло сейчас вспыхнуть,
как березовая кора под огненным шилом увеличительного стекла, до того
свирепым был взгляд Кармадона! Но выдержал Данилов, выдержал, еще и сам
чуть было не вызвал свечение голубых углей, однако отчего-то не отдал
взгляду последней силы. Будто скучно ему было закончить поединок теперь
же. Или самую малость, но пожалел он Кармадона...
- Расходитесь! - услышал Данилов.
Бек Леонович дрожал, на розовой угасающей звезде вспыхнули желтые
волдыри - то Кармадон скользнул по звезде взглядом. Горло у Данилова
пересохло, в кончиках пальцев кололо, надо было успокоиться и свежим
бойцом выйти на огневой рубеж.
Синезуд взмахнул рукой, и они с Беком Леоновичем отправились в
укрытие. Данилов и Кармадон прибыли к своим установкам, еще раз оглядели
системы и щиты, включили экраны систем слежения и сообщили о готовности.
- Начинайте, пожалуй! - прозвучала из укрытия команда Синезуда.
Первым стрелять должен был Кармадон. Шестьсот километров отделяло его
теперь от Данилова. "Будь что будет!" - отчаянно сказал Данилов, кураж
напуская на себя. Пальцы его так и вцепились в пластмассовые рукоятки
пульта. Ни точки, ни черточки не возникло на экране. Данилов поднял
голову. "Да что же он медлит-то..." И тут Данилов увидел, что прямо перед
ним стоит огромный Кармадон. Данилову стало страшно. И зябко. Нет,
Кармадон стоял не перед ним, понял Данилов, он был на своем огневом
рубеже, но он вырос, он увеличил себя, он стал верст в сто ростом, глаза
прикрыл мертвыми веками, холодным великаном готов был раздавить любую
мелкую тварь! "Да что он пугает меня! - подумал Данилов. - Что он ужасы-то
рисует! Будто я младенец или трус какой..." Данилов возмутился, и чувство
возмущения чуть успокоило его, разбудило в нем обиду, а то после
напряжений на меловой черте Данилов расслабился и чуть ли не стал
благодушным. Белое пятно возникло на экране системы слежения, ракета пошла
в сторону Данилова. Данилов быстро выдвинул вперед летучий шит с сетью,
челюсти сжал, все теперь зависело от усилий его воли, окажись она слабая,
никакой щит не помог бы ему, а разлетелся бы на куски, и в ничто, в
пустоту превратилась бы сущность Данилова. Но нет, воля еще была в нем, и
не слабей Кармадоновой, она-то и бросила щит навстречу ракете, уперлась на
лету в нее или в Кармадонову волю, а потом, когда Кармадон устал и
отчаялся, сетью захватила ракету и унесла ее в сторону угасающей звезды.
