узнал вот что.
Деловой человек Ришар обещал пополнить быком Василием свою галерею
редких животных. Однако сразу же по прибытии Василия в Принс-Руперт, как
Данилов и предполагал, зоологи Ришара взяли быка в оборот. Опять быка
хотели усовестить и заставить его обзавестись потомством. И наверное,
Ришару еще в самолете виделись тучные стада синей масти в долине Фрейзера.
Бык отогнал настойчивых зоологов Ришара движением ног и покинул галерею
редких животных. Как понял Данилов, навсегда.
Сутки Данилов провел в тревоге, все сигналы и шумы принимал в
напряжении чувств, в одиннадцать вечера услышал новость: на севере Канады
на берегу Гудзонова залива охотником Кеннаном замечено странное явление.
Изо льда на тонком стебле торчал невиданный цветок, светившийся в полярной
ночи. Кеннан цветок сорвал, а корней не обнаружил. Позже лабораторным
путем в диковинном растении было установлено большое содержание молибдена.
"Ну все", - вздохнул Данилов.
Без промедления маршрутом Чкалова Данилов вылетел в Канаду, имея при
себе лом и шанцевый инструмент. На месте цветения он понял, что ломом ему
не обойтись. Лом заменил отбойным молотком. Подо льдом земля была схвачена
вечной мерзлотой, раз на Кармадоне появились волопасные растения, значит,
Кармадон отключился, себе не хозяин - и как бы он не замерз на вечные
времена. Долго Данилов бился с канадской мерзлотой, пот с лица стирал,
наконец откопал Кармадона. Кармадон пребывал чуть ли не в состоянии
замороженного, и был он уже не бык, а то странное существо, с присосками,
проволоками и неизвестно с чем, какое плавало у Данилова в ванне. Данилов
пытался разбудить Кармадона, но где уж тут! Данилов выругался, поволок
Кармадона в Останкино, к себе на квартиру. Там он сунул Кармадона в ванну
и пустил горячую воду.
- Где я? - поднял веки Кармадон.
- У меня, - жестко сказал Данилов. - Каникул тебе осталось пять дней.
Считай, что быком ты побыл.
- Опять я оброс волопасным... - увидел Кармадон.
Он выпил свои пилюли, скривился, окрасил воду в синий цвет и вернул
себе человечье тело.
- Так и не выспался? - спросил Данилов.
- А я спал? - Кармадон ошалело уставился на Данилова.
- Нет, ты разгуливал с гитарой по Испаниям, - сказал Данилов. - Ты
ведь ас!
"Это я зря, - подумал Данилов. - Да и чего я злюсь на него! Ну
возился я с ним, но я и должен был с ним возиться. Спал он, и хорошо, что
спал. По крайней мере, ничего дурного не учинил. Ведь действительно устал
он у волопасов, что же ему не отсыпаться!"
- Я спал! - в отчаянии ударил рукой по воде Кармадон. - Я раскис!
- Не расстраивайся, - сказал Данилов уже с некоей жалостью к
Кармадону. - Ну подумаешь, спал...
- Нет, позор! Стыд-то какой! Разве я ас! Я слаб!
Кармадон чуть ли не стонал, так был расстроен.
- Что было, то было. Но я не думаю, что теперь, - заметил Данилов, -
ты проявляешь сильные стороны своей натуры.
- Ты прав, - утихнув, сказал Кармадон. - Теперь я и вовсе нюни
распустил.
- Вот полотенце, вот пижама... Неужели ты ничего не чувствовал и
ничего не помнишь?..
- Смутно припоминаю что-то... Точно грезы... Водили меня куда-то...
Что-то заставляли делать... А я от них шарахался... в разные углы Земли...
- Я тебе потом дам газеты. Из них ты узнаешь о некоторых своих
приключениях.
- Какой позор!
Утром ему пришлось будить Кармадона. Тот хоть накануне и отказывался
прилечь и просил Данилова пожалеть чистое белье, сейчас тихо спал на
диване. Разбуженный, он смутился, опять корил себя, спрашивал Данилова, не
знает ли тот средств, чтобы вовсе истребить в организме сон. Данилов
средств не знал. Зазвонил телефон. Данилов услышал Наташу.
Экая была досада! Хоть бы Кармадон вышел куда на секунду, за
сигаретами, что ли, или за почтой, так нет, вялый и сонный, он сидел в
кресле. Данилов слушал милый Наташин голос, а сам боялся назвать Наташу по
имени, говорил невнятно и коротко, будто хотел отделаться от Наташи.
- Что с тобой, Володя? - спросила Наташа. - Тебе неприятен мой
звонок?
- Нет, я так ждал его, - сказал Данилов, но тут же оглянулся на
Кармадона. - Видишь ли, я очень спешу...
- Ну, извини, - сказала Наташа и положила трубку.
- Подожди!.. - чуть ли не вскричал Данилов.
- Кто это? - спросил Кармадон.
- А-а-а! - хмуро махнул рукой Данилов. - Так...
"А впрочем, может быть, оно и к лучшему, что Наташа теперь позвонила,
- подумал Данилов, - через пять дней я ее найду и извинюсь..."
- Кофе готов, - сказал Данилов. - Вот бутерброды с сыром. Что ты
намерен делать нынче?
- Не знаю, - протянул Кармадон.
- Ну смотри, - сказал Данилов. - Посиди дома. Включи телевизор.
Почитай газеты со статьями о тебе...
- Что ж, давай, - поморщился Кармадон.
Данилов, как всегда поутру, гладил электрическим утюгом черную
бабочку для ямы. Из кухни он услышал громкие стенания Кармадона над
ежедневными газетами. Данилов зашел в комнату.
- Мало того, что я спал, - поднял голову Кармадон и сказал печально,
- но мне еще и спать не давали. Покой нам только снится...
- Это кто тебе сказал?
- Сам понял...
- Знаешь что, - предложил Данилов, - если ты более не намерен...
отдыхать, может быть, ты сходишь в парную? В Сандуны или в Марьинские
бани. Сам я сегодня не могу, но я тебе адрес дам...
- В какую уж тут парную, - вздохнул Кармадон.
Он чуть ли не плакал. Такой ли он прибыл на Землю из своей волопасной
далекой и бурной жизни! Тогда он был устал, но могуч, тогда он верил в
себя и верил в свои грядущие подвиги, рискованные, но уж и со страстями,
тогда он был вулкан, а теперь он - пластмассовая пепельница с угасшими
окурками, тогда он имел своим девизом слова: "Ничто не слишком", а теперь
ему, наверное, было бы стыдно вспомнить о них, тогда он был бас, а теперь
он тенор, лирический и тихий, способный спеть лишь Трике, да и то в
народной опере мукомолов. Укатали Кармадона волопасные бдения, видно, и
асом со спецзаданием он уже не мог себя ощутить. Восемь дней назад, при
явлении Кармадона, вышло само собой, что Данилов почувствовал себя
станционным смотрителем, принявшим влиятельного камергера, когда-то
однокашника. То есть так низко Данилов себя не ставил, но что-то подобное
ощутил. Пусть и минутное, но ощутил. Теперь же Данилов готов был стать
чуть ли не опекуном Кармадону, так все в госте изменилось за неделю.
Данилов погладил брюки, тут он услышал возглас Кармадона:
- Ну это уж слишком! "Синий бык - имп..!" Данилов, разве такое могло
быть?! Даже и во сне?
- Как тебе сказать... - осторожно начал Данилов.
Кармадон швырнул на пол газету с заметкой о странном поведении
принсипского синего быка, так швыряют рецензии, отметил Данилов, разобрав
только, что рецензия ругательная, и не желая вдаваться в подробности. Из
чувства протеста и самосохранения. Кармадон смотрел теперь на Данилова, и
Данилов знал: Кармадон надеется, что он, Данилов, сейчас назовет газету
бессовестной.
- Значит, было что-то... - сказал Данилов.
- Они врут! - возмутился Кармадон и взглядом превратил газету в
туалетную бумагу. - Что же, и эта Синтия входила ко мне? И заявила, что
бык - импотент? Да как она посмела! Да я разыщу ее теперь!..
- Она входила. И так сказала. И была возмущена быком Мигуэлем не
меньше, чем ты теперь ею...
- О ужас! Ужас! - Кармадон закрыл глаза и откинул голову. - Я так
мечтал побыть синим быком! И я ведь был синий бык!
- Да, ты был бык, - согласился Данилов.
- Нет, после такого позора мне надо проситься куда-нибудь на
последнее дело! Пыль какую-нибудь пересыпать в канавах на Сатурне, чтобы
дурачить звездочетов!
И Кармадон затих.
- Оставь эти мрачные мысли, - сказал Данилов. - У тебя еще все
впереди. Успокойся.
- Нет, после этой газеты я не успокоюсь! Иначе мне хоть и не
возвращаться с каникул... У тебя есть гантели?
- Есть, - сказал Данилов, - пятикилограммовые.
- Хорошо. Я начну с зарядки.
- Начни... Потом сходи в парную.
- И схожу. Я себя пересилю.
"А что, - подумал Данилов, - и пересилит..."
- Тоже мне Синтия! - покачал головой Кармадон. - И коровы этого
Бурнабито! Небось какие-нибудь дохлые и забитые...
Однако вечером, вернувшись с исполнения "Барабанщицы", Данилов опять
увидел Кармадона унылым. На кухонном столике он обнаружил чужую газету,
грязную, мятую, и на ней - следы закуски. И запахи на кухне стояли чужие.
- Пил с кем-нибудь? - спросил Данилов.
- Да. В бане познакомился с двумя.
- Кто такие?
- Из вашего дома. Один водопроводчик. Коля. Другой из твоего театра.
Скрипач. Земский. Николай Борисович.
- Да, - кивнул Данилов. - Земский у нас сегодня на больничном.
Люмбаго. Зад, что ли, он в бане-то грел?
- Нет, выше.
- И кем же ты им назвался?
- Твой детский друг. Содержались вместе в детском доме. Теперь живу в
Сибири. Специалист по молибдену.
- Сибирь большая.
- Мне старуха, которая у вас внизу сидит, то же самое сказала. На
твоем месте я давно бы эту старуху превратил в растение. Я ей объяснил,
что я из Иркутска.
- Что же, Иркутск - хороший город, - сказал Данилов. - Но ты опять не
в духе?
- А-а-а! - махнул рукой Кармадон. - А может, это все от познанья?
- Что от познанья?
- Ну... - смущенно сказал Кармадон, - странный случай с Синтией и...
другие странные случаи...
- Не понял.
- Может быть, бессилие мое от излишнего познанья?
В глазах Кармадона была печаль, будто он открыл в себе болезнь, от
какой его дальнейшая жизнь могла выйти лишь сплошным страданием. "А ведь
он кроткий сегодня, - подумал Данилов. - Прежде он непременно бы
привратницу Полину Терентьевну произвел в кактус или в авоську с большими
дырами, а нынче был деликатным и с ней, и с Земским, и с водопроводчиком
Колей..." Тихая жалость к Кармадону опять возникла в Данилове. Он простил
Кармадону повешенную Наташей трубку.
- Почему же именно от познанья? - спросил Данилов, спросил не для
себя, а как бы давая Кармадону возможность усомниться в истории
собственной болезни.
- Данилов, ты наблюдал наших знатоков и теоретиков? Они лысы, беззубы
и бессильны от познания!
- Зубы-то тут при чем? - искренне удивился Данилов. - Потом ты... то
есть такие, как мы с тобой, и не слишком удручали себя познанием. Да нами
не надо. Мы практики, у нас дела, катаклизмы, чувства, нам в этой суете
некогда... Теоретики, мыслители, знатоки - они оттого и теоретики, что они
изначально бессильны. Или успели обессилеть, вот и пошли в мыслители... Об
облысении я не говорю. Это другой вопрос... Наконец, мыслителям и знатокам
нужно познавать и мыслить и по долгу службы. Им отведено время и
пространство, все мгновения для них остановлены, а тут... - Данилов чуть
было не добавил, что эти теоретики-мыслители, наверное, и обедать с
горячими блюдами успевают каждый день, но удержался.
- Ты не прав, - сказал Кармадон, и опять с печалью. - Это в нас уже
не истребить. Это в нас - профессиональное, демоническое. Мы ведь, к
несчастью, духи познанья. Ты что, забыл? Да, я практик, демон действия, я
реалист и презираю мыслителей и знатоков, но я жаден. До всего жаден. И,
сам того не желая, впитываю в себя чувственные и деловые познания! А они,
может, меня и погубят! Может быть, они для меня окажутся больнее
откровений аналитических натур! Ты прав, те и начинали с того, что были
бессильны. А если обессилею я! Если я иссякну!
