склонились к тому, что бык вышел из лесу. Быком любовались, жалели его,
окликали: "Васька", и ухо у быка дергалось, будто он все понимал. Тогда и
решили принять животное на артельный баланс. Случившийся в деревне
командировочный человек решение похвалил, он даже сказал: "Это будет
бык-рекордист!"
Однако теперь быка вызывали в Москву.
"Ну и нечего мне в Панкратьевском районе делать, - решил Данилов. -
Выставка от моего дома - в двух шагах... Значит, Кармадон еще три дня
выгадал... Ловок приятель!" Но вовсе не исключалось, что это и не
Кармадон. Может, Кармадона растревожили, и он затеял там нечто новое, с
исчезновениями, сюрпризами и бенгальскими огнями, а здесь, в Панкратьеве,
проклюнулись Данилова недруги? Накинули на плечи шкуру принсипского быка -
и тут как тут! На всякий случай Данилов опять поискал следы Кармадона в
Испании. Но ничего не нашел.
"Ладно, - сказал себе Данилов. - Поживем - увидим. Сегодня же небось
быка в Москву и привезут".
Однако ни сегодня, ни завтра, ни на третий день быка в Москву не
привезли.
Данилов в списке забот Клавдии Петровны поставил последнюю галочку,
счастливо вздохнул. "Свобода!" - вскричал он и сыграл на альте "Оду к
радости".
Галочка, ликующая, от ликования подпрыгнувшая, возникла возле пункта
- "купить моющиеся обои под парчу, под сатин, под вельвет, под кирпич, под
дворянское гнездо. Или на Колхозной, или у спекулянтов. Где хочешь!"
Вежливо Данилов дал понять Клавдии, что подобные предприятия имели
место последний раз. Хотел было и вовсе перейти на заочные с ней
отношения, однако душевные слова Клавдии опять смягчили Данилова. Он
понял, что ему еще придется встретиться с хлопобудами. А может, и с
Ростовцевым.
"И все же свобода! - подумал Данилов. - Теперь я хоть брюки возьму из
химчистки!"
- Ну, а с быком-то твоим, Васькой, что же? - спросил Данилов у
Клавдии на прощанье. - Где он?
- Он еще два дня назад должен был прибыть на Выставку! Я туда
звонила. Говорят, все в порядке, корм выделен, но быка нет. Ты же знаешь
наши скорости!
- А зачем тебе бык-то?
- Как зачем? - удивилась Клавдия Петровна. - Такой бык-то?
Композитору Переслегину Данилов отправил открытку, хотел было сам
сгоряча съездить к нему, но понял, что не хватит времени. Да и надо было
почитать ноты внимательнее. Открытка вышла сухим предложением позвонить в
указанное время.
Но и бык, и Клавдия, и хлопобуды, и альт Альбани, и композитор
Переслегин, и собственные старания в музыке были теперь Данилову словно бы
и не важны. А лаковая бумажка с багровыми знаками времени "Ч" казалась и
вовсе привидевшейся.
Да и что они!
Данилов при людях в троллейбусе на обледеневшем стекле монеткой
выводил - "Наташа".
Наташа была всюду и всегда - и в нотах, и в полетах дирижерской
палочки, и на сцене, не только в движениях Жизели или трепетной Одетты, но
и в шуршании занавеса, в звуках падающих цветов, пусть даже брошенных
"сырами" артиста Володина, и дома - в мечтаниях Данилова при жареве
яичницы, и на улицах - в торопливой, схваченной морозом толпе. Данилов
всюду, даже в оркестровой яме, то и дело оборачивался - не появилась ли
Наташа? Однако она не появлялась. И не звонила.
И он ей не звонил.
Теперь ему казалось, что он напрасно в последний раз не сказал
Наташе, что любит ее. Он как бы забыл, что тогда эти слова сами ему не
явились. Это сейчас, по прошествии трех дней, они в нем созрели. "Да что
я!.. Вот как она... Может, я и вовсе ей не нужен..." Однажды он все-таки
позвонил ей на работу, ему отчего-то казалось, что с работы Наташе будет
легче говорить с ним. Если он для нее чужой, то служебный телефон сделает
естественной сухость ее ответов. Но, как и днями раньше, Наташа была в
походе за химической посудой. "Оно и к лучшему, - решил Данилов. - Хоть на
неделю надо успокоиться, а там, может, все пройдет, и само собой..."
Неделю, чуть больше, оставалось еще гулять на каникулах Кармадону, и
Данилов полагал, что лучше держать Наташу подальше от отпускника.
Последние дни Данилов много играл. И в театре, и в чужих оркестрах,
куда приглашали. Много играл и дома. Он уставал и, как ни звали его
Муравлевы, не мог выбраться даже к ним. Лишь однажды встретился с
Муравлевым на Страстном бульваре, принял от него в долг пятьсот рублей,
вырученные от продажи колонковой шубы. Деньги эти Данилов тут же отнес
Добкиным, он у них брал на Альбани. В собрание домовых на Аргуновскую
Данилов последние недели не заглядывал, далеки ему стали его прежние
приятели...
17
Наташа Данилову не звонила. А вот Клавдия по утрам звонила. Об
услугах она его не просила, что само по себе Данилова пугало, а говорила о
всякой чепухе, будто с министерской приятельницей, у какой купила пеньюар.
Данилов понимал, что эти звонки неспроста, а имеют непременную дальнюю
цель. Придет день, Клавдия свое решение ему и объявит. А теперь она как бы
приучает его к своей ежедневной дружбе, чтобы потом его, забывшего об
осторожности, размягченного, застигнуть врасплох и проглотить. "Нет уж,
дудки!" - опять храбрился Данилов.
Между прочим, Клавдия говорила о синем быке. Она побывала на Выставке
и даже, справа от фонтана "Каменный цветок", видела помещение для
панкратьевского быка. А бык все не ехал. Клавдия ворчала, говорила:
"Может, они его уморили?"
Данилов однажды чуть было не успокоил ее насчет быка. Сам не понял,
как удержался. Он-то кое-что знал про панкратьевского быка Ваську. Москва
метала громы и молнии, а бык никак не мог расстаться с заснеженными
просторами Галичской возвышенности. Но и в провинции жизнь его текла
интересно. В первый день после вызова быка в столицу в артели никак не
могли решить, кого посылать представителями и в каком виде. Надо сказать,
охотников быть при Ваське, хоть и в Москве, находилось мало. Наконец, к
ночи, определили в поездку для обмена опытом животноводов Кукушкина А.А. и
Кулешова А.В. В сопроводительной было сказано, что они племенного быка
Ваську воспитывали с грудных мгновений. При Кукушкино и Кулешове послали
непьющего агронома Василькову. На тракторных санях бык Васька доставлен
был к станции железной дороги. И здесь народ, стекшийся к саням, уж на что
приученный ко всяким чудесам, удивлялся быку. Василькова отчего-то
краснела. Кукушкин молчал задумчиво, говорил лишь Кулешов, поскольку был
кучерявый, но и то одни и те же слова: "Да, кабыздох будь здоров вымахал!"
На станции долго думали, в какой вагон быка сажать - не в товарном же
ехать быку на Выставку по приглашению. Потом решили: Москва Москвой, а у
них и своих дел много.
В Испании Данилов так и не смог обнаружить ни быка Мигуэля, ни иных
следов Кармадона. Не один Данилов искал там теперь принсипского быка.
Бурнабито клокотал, вначале он предъявил иск ни в чем не повинной девице
Синтии Кьюкомб, будто она очаровала Мигуэля и уговорила его скрыться, -
при этом Синтия никак не опровергла его слов. Адвокаты Бурнабито послали
бумаги в Международный суд. Бурнабито пригрозил многим странам - если их
правительства не помогут ему вызволить быка, он устроит глубокий
подтяжечный кризис.
Панкратьевский бык Васька тем временем сидел на станции. То агроном
Василькова ушла в магазин за чулками, и архангельский поезд проехал
дальше. То животноводы Кукушкин и Кулешов зачитались газет и забыли о
представительстве. Начальник станции Курнев мучился, мучился с ними,
наконец пошел домой, к семье, поручив отправку гостей столицы диспетчеру
Соломатину. "Ты этого быка-то, - сказал он напоследок, - грузи в багажный
вагон..." С северной стороны прибыл скорый. Диспетчер Соломатин подсадил
животноводов и агрономшу в купейный вагон, руки им пожал на прощанье, а
когда скорый ушел, он увидел, что бык Васька как лежал на тракторных
санях, так и теперь лежит.
"Что же это ты? - сказал Соломатин бригадиру Первушину с укоризной. -
Он же остался!" "Ну остался", - согласился Первушин.
"Как же это ты, Николай Иванович!" "А ты его попробуй подыми!" -
сказал Первушин. "Да вон ведь вас целая бригада!" "Бригада! - хмыкнул
Первушин и сплюнул. - Ну бригада... А может, он буйный, бык-то, леший его
разберет..." "Как же быть-то теперь? - покачал головой Соломатин. - Ведь
его Москва ждет..." "Экое дело - Москва! - сказал Первушин. - Что они там,
без быка подохнут, что ли?" "Ты это прекрати! - вскричал Соломатин. - Ты
эти глупости из головы выкинь..." Закурили. Помолчали минут пять. "Я ведь
что... - сказал Первушин, - я ведь не против... Ну поднимем мы этого быка,
не беспокойся, экая важность - бык! Да сколько мы таких быков!.. Но я ведь
что думаю... Тут ведь другой вопрос... Если взглянуть по-хозяйски... Взять
бы сейчас какой-нибудь кран, как в порту, с цеплялкой, и этого быка
легонько так по воздуху и перенести... Или я вот что думаю - сетку такую
большую сделать, как сумку, с мотором и пропеллером, и чтобы она сама
этого быка прихватила и доставила... Или вот тележку на воздушной подушке
у нас пустить... А потом и на всех станциях..." "Да где ж я тебе такую
сетку-то возьму! - расстроился Соломатин. - И подушки..." "А-а-а! -
раздумчиво протянул Первушин. Потом сказал великодушно: - Ну ладно. Можно
взять транспортер из пакгауза и на ленте быка прямо в багажный вагон и
пустить". "Ну и возьми транспортер!" - обрадовался Соломатин. "Возьми! -
Первушин шапку сдвинул на затылок. - Легко сказать возьми! Он же
сломанный!" Соломатин был тихий человек, а тут опять вскричал: "Так что же
ты мне голову морочишь! Все, хватит! Чтоб на красноярском он у меня был в
багаже!" "Ну ладно, на красноярском, - согласился Первушин, - а то ведь он
тут на морозе кашлять начнет". Первушину и бригаде стало жалко животное,
мерзло оно ни за что, и когда через час показался поезд, пусть и не
красноярский, бригада с помощниками из пассажиров, как могла, сдала быка в
багаж. Уплывали, уменьшаясь, последние огни поезда, взмокший Первушин
глядел им вслед довольный. Вышел Соломатин, спросил: "Готова бригада-то?"
"Да мы его уже посадили!" - счастливо улыбнулся Первушин. "Куда?" "Да вон
на тот поезд!" "Он же в Хабаровск!" - охнул Соломатин. "Ну в Хабаровск...
- сказал Первушин. - А то он тут замерз бы! Да и не все ли ему равно - что
Москва, что Хабаровск! Везде свои люди. Если надо, так они его и обратно
отправят... А то окоченел бы..." "Дубина ты еловая..." - только и сказал
Соломатин, прежде чем осесть на шпалы.
Лишь на четвертый день бык прибыл в Москву.
В первый день быка смотрели эксперты и только руками разводили. На
утро был назначен закрытый просмотр быка для специалистов и передовиков. И
лишь на третий день было обещано вывести быка на большой круг выставочного
ипподрома, чтобы и широкая публика могла на него взглянуть. Было известно,
что в Москву уже прилетел профессор из Оксфорда Чиверс и один из адвокатов
ненасытного Бурнабито.
Профессор Чиверс получил возможность обследовать животное вместе с
московскими экспертами. Поздним вечером он сообщил, что панкратьевский бык
похож на принсипского, однако он выше его на семь сантиметров, опасней
рогами, желудок имеет, напротив, объемом меньше, а шерсть у него куда
более густая и длинная, что вызвано суровым климатом Севера. Объяснить
одновременное появление гигантских быков в дальних точках земли профессор
был не в силах, он сказал, что перед нами одна из загадок века.
Адвокат Бурнабито к быку не был допущен. Ему лишь вручили справку,
