у них свободны два табурета.
- Отличное вино, - подтвердила она с еле заметным акцентом, и слой
белил на сухом остром лице дрогнул, придавая женщине сходство с площадным
жонглером. - Только эти невоспитанные селяне предпочитают недобродившую
кислятину. А я в последнее время люблю сладкое.
Игривость тона вступала в противоречие с возрастом. Я промолчал,
разглядывая сучки на столешнице, и внутренне прислушался. Что ж ты хочешь
от меня, неискренняя гостья? Чего ты так сильно хочешь от меня, что зябко
кутаешься в притворство и болтовню, и все равно я слышу легкий аромат
опаски пополам с настороженностью...
- Я тоже, - ответил я. - Я тоже в последнее время предпочитаю
сладкое. Последние двести семь лет, старая женщина, я всегда предпочитаю
сладкое.
Я пристально посмотрел на нее, ожидая дрожи насурьмленных век,
брезгливости жирно намазанного рта, отстраняющего жеста высохшей руки...
Стоп, бес, неужели ты начал завидовать приметам времени?.. Не надо, не тот
случай... Люди не любят себе подобных, а уж подонок-бес наверняка не
вызывает особых симпатий. Мы хороши на арене, и в сказках... Сколько
легенд доводилось мне слышать о ночных похождениях нашей касты, и губы
бесов щедро пачкались чужой кровью, и выли изнасилованные красавицы, а на
заднем плане обычно изображался черный Пустотник - внимал, ухмылялся и
ждал...
Чего ждал? Конца сказки?
Впервые понял я, что людская молва объединяет нас в одной упряжке - и
это покоробило меня. Интересно, я смогу сегодня расслабиться?..
- Сможете, - заявила ненормальная старуха и залилась смехом. Чужим
каким-то смехом. Краденым.
- Вы говорили вслух, - поспешно добавила она, подливая мне в кружку.
- Это у вас часто?
Вопрос прозвучал на удивление серьезно.
- Нет. Это я готовился к нашей встрече.
- Ладно. Допустим... Пойдемте со мной. У меня есть место, куда я вас
отведу, и дело, на которое вы могли бы согласиться.
Она поднялась и тут же отлетела прямо ко мне на колени. Оказывается,
ругань за соседним столом успела перерасти в такую же унылую потасовку, и
выпавший из свалки пахарь сшиб с ног мою работодательницу.
Я тщательно прицелился и пнул невежу в объемистую округлость,
выпиравшую у него сзади. Он крякнул, вернулся вперед головой в лоно драки,
но через мгновение уже несся ко мне, набычившись и извлекая из-за пазухи
самодельный нож.
- Ах ты... - проревел взбешенный пахарь и осекся, тщетно подыскивая
нужное слово. - Ты и твоя... да я тебя...
Нет, слов ему положительно не хватало.
- Ты меня, - подбодрил я пахаря, - ты меня и ее, и вообще всех нас...
Дай сюда ножик.
Как ни странно, он повиновался. Я взял нож, передвинул с колен на
лавку притихшую женщину и положил ладонь на стол. Потом примерился и
поднял клинок, держа нож в правой руке.
- Ты меня вот так, - сказал я, с хрустом отхватывая левый мизинец. -
И еще вот так...
Указательный палец свалился на пол.
- А потом..
А потом наступил момент Иллюзии. Я только успел заметить, как
стекленеют и расплываются обрубки: один - на столе, другой - на полу. Я
перекинул нож в левую руку, крепко сжал лезвие всеми пятью положенными
пальцами, сжал так, что проступила кровь - и вернул нож окаменевшему
владельцу.
- Все? - поинтересовался я. - Иди воюй дальше...
До определенных пределов мы ощущали боль так же, как и все. Но с
какого-то невидимого рубежа боль превращалась в цвета и звуки. Например,
отрубленную голову я воспринимал, как ярко-кобальтовую вспышку под гул
накатывающегося прибоя; вспоротый живот - огненный закат, растворяющийся в
истошном собачьем лае; ожог - зелень лавра, доходящая до дрожи, и...
И сразу же, не давая осознать, вглядеться, вслушаться - момент
Иллюзии. Из-за него я частенько чувствовал себя ненастоящим. Что-то
отсутствовало во мне, некая основополагающая часть, и временами это
доводило меня до исступления.
Я хотел Права. Права на смерть. Или хотя бы на боль.
- Пошли, - негромко сказала женщина, и я послушно потянулся за ней из
винной духоты таверны "Малосольный огурец". Девица на вывеске долго
смотрела мне вслед, и, сворачивая за угол, я помахал ей рукой.
5
Недалеко отсюда, всего в четырех кварталах, ланиста Харон сцепил руки
за спиной, чтобы скрыть предательскую дрожь.
- Его нет, - сказал ланиста Харон, откашлявшись. - Ушел в город.
И снова откашлялся.
- Ушел в город, - бесцветно повторил стоящий перед Хароном тощий
человек, плотнее запахивая свой синий блестящий плащ. - Хорошо. Передайте
ему, что я зайду позже.
- А вы не ошиблись? - поинтересовался ланиста чрезмерно спокойным
голосом. - Мало ли что...
- Нет, - синий плащ зашелестел в подкравшемся любопытном ветре.
- Нет. Как его зовут? Марцелл? Нет, я не ошибся.
ПРИЛОЖЕНИЕ I
(Кодекс Веры, глава о Праве)
II. 12. Право на смерть является неотъемлемым правом всякого
свободного гражданина, независимо от расы, пола и личных культовых
отправлений, и обеспечивается самим существованием государства и его
институтов власти.
II. 13. Реализация Права гражданами, включая клан Верховного Архонта,
осуществляется при соблюдении возрастного и сословного ценза; разрешение
на личную реализацию выдается канцелярией совета Порченых жрецов в явочном
порядке, и более никем.
II. 14. Реализация Права на смерть, сопряженная с нарушением закона,
влечет за собой наказание посмертно, в виде разрушения домашнего
жертвенника и наложения клейма на место захоронения, а также отсрочку
Реализации Права родственниками виновного по трем коленам обеих
родительских линий.
II. 15. Узурпация Права вплоть до насильственной Реализации чужого
Права на смерть (см. главу об Умерщвлениях, параграф "Убийства ритуальные,
случайные и прочие") карается пожизненным заключением в Казематы Входящих
без подачи апелляции. Каждый случай подлежит отдельному рассмотрению
должностными лицами соответствующей компетенции.
II. 16. Состоящие при окружных школах гладиаторы, равно как им
подобные, сосланные на оловянные и иные рудники, а также лица, числящиеся
в розыске и имеющие неограниченный срок существования, Правом на смерть не
обладают, что лишает их возможности получения гражданства.
6
Запах грядущего разложения назойливо сквозил в окружающем
великолепии; томный, сладковатый привкус, зовущий расслабиться, смежить
веки, не сопротивляться... Деревья встревожено шелестели листвой и
переглядывались. Деревьям было страшно.
Мы долго плутали в лабиринте центральных улочек, подобно песчаным
эфам, скручивающимся в плотный брачный клубок. Я чувствовал, как моя
проводница старательно кружит вокруг того вожделенного и одновременно
запретного района, где жили немногие, кому позволены были белые покрывала
и терракотовые диадемы. Знатный район, тщеславный, влиятельный, и я уже
когда-то бывал в нем, не вынеся ничего, кроме горечи и вязкой слюны во
рту. Налево, направо и снова налево...
Нам пришлось дать приличный крюк, огибая корпуса Паучьей центурии -
полурелигиозной военизированной части, в рекруты которой набирались
исключительно свободные граждане, и специализировались эти свободные
граждане исключительно на поимке беглых бесов. Мне доводилось видеть, как
Пауки-ветераны орудуют сетями и утяжеленными боло, и зрелище произвело на
меня неизгладимое впечатление. Нет уж... Мы - люди добропорядочные. Прямо,
налево и направо... Абсолютно добропорядочные. И почти люди.
Мы уже успели пройти мимо высокого серого забора, как в нем родилась
незаметная до того калитка, и оттуда высунулась кучерявая круглая голова,
росшая прямо из необъятных плеч. Затем человек соизволил показаться
целиком, и стало ясно, что это мужчина из края людей с Опаленным лицом.
Одет он был - если это называлось быть одетым - в полосатые чувяки и
набедренную повязку, бычьи хвосты которой свисали до колен. Смуглое
гладкое тело лоснилось, и от чернокожего резко пахло дорогим
ароматизированным жиром. Ценный, видать, слуга, дорогостоящий...
скользкий, небось...
- Скорой ночи тебе, Эль-Зеббия! - женщина с лицом шута склонила
голову в достаточно уважительном поклоне и проскользнула в калитку, жестом
пригласив следовать за ней. Я кое-как протиснулся между шершавой стеной и
торсом проклятого привратника, даже и не подумавшего посторониться.
Кажется, я не пришелся ему по вкусу. Мысленно я представил себя со стороны
и одобрил вкусы стража.
- Скорой ночи тебе, о чернейший из Опаленных Эль-Зеббия! -
провозгласил я как можно высокопарнее. - Скорой темной ночи... Всякое
случается в ночи, и не все из случившегося устраивает таких бдительных
людей, как ты, портя им цвет лица и пищеварение...
Привратник уставился на меня своими блестящими бусинами, косо
пришитыми на складки его плоской физиономии. Я собрался было сделать еще
какое-нибудь заявление, потому что ситуация стала меня раздражать, но
Эль-Зеббия внезапно ухмыльнулся, обнажив полный набор белоснежных
принадлежностей для кусания и разрывания. Затем он ткнул пальцем в мой
нос, заставил меня проделать то же с его бляхой и скорчил жуткую рожу,
высунув мокрый татуированный язык по меньшей мере на локоть.
Женщина за моей спиной прыснула и быстро прикрыла лицо рукавом.
- Зебб сказал, - тут же посерьезнела она, - что двое сердитых мужчин
должны держать язык на привязи или засовывать его...
- Я понял, - поспешно прервал я ее. - И благодарю за полезный совет.
- Я рада, что вы понравились друг другу, - совершенно не к месту
заявила проводница. - Эль-Зеббия - отличный страж ворот.
- Особенно таких узких ворот, - не удержался я и получил указание
постараться быть серьезнее.
Я честно старался. Я серьезно шествовал по ухоженному роскошному саду
через заросли гихских роз всех мыслимых и немыслимых оттенков, серьезно
поднимался по мраморным ступенькам, понимая, что это отнюдь не парадная
лестница; серьезно сидел в круглом зале, стены которого были выложены
перламутровой плиткой...
Я был серьезен. Я сидел и ждал. Мне даже не было скучно. Вот уже
почти два часа мне не было скучно. О небо, благодарю за щедрость!..
- ...Встань, раб. Встань и повернись.
Очень приятный голос. Настолько приятный, что смысл сказанного
растворяется в нежном журчании, как льдинка в золотом кратере с вином, и
горло, рождающее такие звуки, просто обязано быть прозрачным... Тонкое,
хрупкое горло. Если сжать его обеими руками или хотя бы одной...
Я медленно встаю и оборачиваюсь. Крайне медленно и задумчиво,
сохраняя на лице маску вежливого безразличия, годную почти на все случаи
жизни. Дорогой дом, дорогой район, голос тоже дорогой, и раз я зачем-то
понадобился всей этой дороговизне, то не стоит продавать себя слишком
дешево...
Она была прекрасна. Она была настолько прекрасна, что я на мгновение
забылся. Я пошел вокруг нее, мягко ставя ногу, вкрадчиво, пружиняще
переливаясь с пятки на носок и расслабив плечи. Так ходит зверь вокруг
самки или добычи, так ходят бесы по арене - бледные розовые складки шелка,
водопад пепельных волос с укрывшейся в прядях терракотовой диадемой...
раннее утро, смазанные краски, полутона, легкая дрема, грезы в дымке...
раннее утро с упрямым гордым взглядом суровой полночи...
- Он мне подходит, Зу Акила.
