этот раз голос Зала Ржавой подписи не нес с собой видений. Может быть,
видения сумели стать реальностью?..
Нет. Просто видения стали воспоминаниями.
Просто рядом со мной, перед немигающим взглядом Зверя, молча встали
те, которые Я. И я ощутил их тяжелое дыхание.
Тот, который БЫЛ Я, не боялся. И страх ушел. Совсем.
Тот, который БУДЕТ Я, не умел ненавидеть. И ненависть умерла. Совсем.
Тот, который НЕ Я, не хотел умирать. И больше не осталось ничего.
Совсем.
Зверь легко мог справиться с человеком. С бесом. И даже с другим
зверем. Но сегодня перед Зверем стояла Пустота. И эта Пустота - убивала.
Я поднял трезубец на уровень лица и медленно двинулся по дуге
западных трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку...
3
Все, что в мире нам радует взоры - ничто.
Все стремления наши и споры - ничто.
Все вершины Земли, все просторы - ничто.
Все, что мы волочем в свои норы - ничто.
Что есть счастье? Ничтожная малость. Ничто.
Что от прожитой жизни осталось? Ничто.
Был я жарко пылавшей свечей наслажденья.
Все, казалось, - мое. Оказалось - ничто.
О невежды! Наш облик телесный - ничто.
Да и весь этот мир поднебесный - ничто.
Веселитесь же, тленные пленники мига,
Ибо миг в этой камере тесной - ничто!
Гиясаддин Абу-л-Фатх Хайям ан-Нишапури
4
...Когда я пришел в себя, то обнаружил, что стою на коленях, упираясь
руками во что-то мягкое и стонущее. Этим чем-то при ближайшем рассмотрении
оказался лежащий ничком Пустотник. Раненый. Чуть поодаль валялся сломанный
трезубец и исковерканное тело ланисты Харона. Голова его осталась почти
цела, если не считать разорванного уха, и черные брови резко выделялись на
фоне белой окаменевшей маски с заострившимся носом. Красные следы от
пощечин умерли вместе с Хароном.
Бесконечно долго я вставал, и встал, и опустил взгляд. У моих ног
корчился ответ на многие вопросы. Я наклонился, подхватил обмякшего
Пустотника, взвалил его себе на плечи и побрел к выходу. Бесы молчаливо
расступились передо мной, Кастор откачнулся от своего барьера и на миг
прислонился лбом к моей руке. Потом он упал, сел, и уже сидя глядел мне
вслед.
Выйдя на улицу, я опустил Пустотника в пыль, повернулся к
приближающемуся центуриону Анхизу и подумал, что жизнь все-таки довольно
скучная штука. За Анхизом виднелись Пауки. Дюжины три ретиариев с сетями и
десять метателей. В другой конец улицы я даже не стал смотреть. Там
наверняка было то же самое.
Анхиз поправил шлем и присел на корточки над Пустотником.
- Что ж ты так, Даймон... - пробормотал центурион, трогая лежащего за
плечо. - Говорил ведь тебе... А ты - время, мол, придет... Пришло,
значит...
Пауки ждали. И во второй раз за сегодняшний день я почувствовал чужое
дыхание на своем затылке.
Я обернулся и встретился с молодым, сияющим взглядом Кастора.
- Уходи, Анхиз, - сказал Кастор. - Уходи по-хорошему. И передай
Порченым - мы будем в казармах. Поговорить надо. Сам сказал - пришло
время. Иначе...
Из цирка выходили бесы. Бессмертные, подонки, рабы, грязь манежная -
восемьдесят четыре беса Западного округа в полном традиционном вооружении;
и пятеро первых несли труп Харона. Восемь школьных ланист стояли в одном
строю со своими каркасами. Шипы браслетов, бичи, кованые копыта... и Анхиз
не мог не догадываться, что будет с ним, и с его Пауками, и с тысячами
горожан, пришедших в цирк - что будет, если все, лишенные Права,
одновременно ударятся в амок в центре города.
Города свободных людей.
Смертных людей.
Людей.
...Пауки ждали. Все-таки они были смелые ребята, хотя, думаю, не у
одного из них мелькнула перед глазами такая картина: равнина, на которой в
боевых порядках замерли бесы - рудничные, беглые, манежные, всякие...
- Я ухожу, - сказал Анхиз. - Я передам. И...
Он снова глянул на Пустотника.
- И постарайтесь не убивать его. Я не знаю, обладает он Правом на
смерть или нет, но - постарайтесь...
- Хорошо, - ответил Кастор. - Мы постараемся.
- Герои появляются в неспокойное время, - пробормотал Анхиз.
И ушел.
И Зал в моей голове ответил согласным шепотом. Зал знал: что бы я ни
делал, куда бы ни шел - я иду к нему.
Иду.
5
Это была самая короткая глава в моей жизни...
КНИГА ВТОРАЯ. ПРЕДТЕЧИ
Дом сгорел мой дотла.
Как спокойны цветы,
Осыпаясь.
Басё
Pick up your telephone BT-GOOS TP-10M and
listen for the dial tone, then press the keys
for the number you want call.
[Подняв трубку вашего телефона BT-GOOS
TP-10М и услышав гудок, нажмите клавиши
нужного вам номера (англ.)]
На мертвой ветке
Чернеет ворон.
Осенний вечер.
Басё
1
...А вещи становились все сложнее и сложнее. Человек окружил себя
вещами, дал им относительную автономию, вынудил приспосабливаться,
угадывая его невысказанные желания. Мебель послушно меняла форму в связи с
настроением и комплекцией владельца, автомобиль перестал нуждаться в
водителе и механике, телевизор подстраивался под близорукость и
астигматизм хозяина, одного-двух продавцов с лихвой хватало для
гигантского автоматизированного супермаркета...
Человек стал для вещей окружающей средой - изменчивой, капризной и
плохо предсказуемой. Прогресс постепенно начал превращаться в эволюцию, и
удивительно ли, что у вещи, перешедшей границы совершенства, стало
формироваться нечто, что с некоторой натяжкой можно было бы назвать
сознанием.
Или это правильнее было бы назвать душой?..
СМЕХ ДИОНИСА
"...Боги смеются нечасто, но
смех их невесел для смертных".
Фрасимед Мелхский
...Завершающий аккорд прокатился по залу и замер. Мгновение стояла
полная тишина, потом раздались аплодисменты. Не слишком бурные, но и не
презрительно вялые. Зрители честно отрабатывали свой долг перед
музыкантами - ведь они, зрители, ходили сюда не аплодировать, а слушать
музыку, к тому же сполна оплатив билеты.
Йон аккуратно захлопнул крышку рояля, откинулся на спинку стула и
закрыл глаза. Несколько секунд он отдыхал, полностью отключившись от
внешнего мира; потом до него донесся шум зала, запоздалые хлопки, стук
кресел, обрывки фраз, шарканье ног - публика устремилась к выходу. Йон
устало поднялся со стула и отправился переодеваться.
В раздевалке уже сидел дирижер, он же руководитель оркестра, он же
концертмейстер, он же последняя инстанция всех споров - Малькольм Кейт.
- Вы сегодня неплохо играли, Орфи, - не оборачиваясь, бросил он.
- Спасибо, - Йон скинул фрак и взялся за пуговицы рубашки.
- Не за что. Все равно эту вещь придется снять с репертуара максимум
через неделю. Иначе мы потеряем зрителя. Да, кстати, я прочел то, что вы
передали мне на прошлой неделе...
Кейт помахал в воздухе тоненькой пачкой исписанных нотных листов.
- Интересно. Даже весьма интересно. Но - не для нас. Мы ведь
симфонический оркестр, а это ближе к року. К симфо-року, но тем не
менее... Здесь нужны другие инструменты, да и стиль непривычен для
публики. Но замечу еще раз, сама по себе вещь любопытна. Дерзайте, Орфи...
- Кто-то должен быть первым, - в голосе Йона пробилась робкая,
умоляющая нотка. - Кто-то, рискнувший отойти от стандарта... В конце
концов: рок, джаз или симфо - это всего лишь условности...
- Безусловно. Но я не любитель авантюр. Для публики эти условности
крепче железобетона, и я не собираюсь расшибать о них голову.
- Но ведь вы сами сказали...
- Сказал. И повторю - вещь сама по себе интересна. Попробуйте
наладить контакты с какой-нибудь рок-группой. Хотя и сомневаюсь, что ваша
манера впишется в ритмы "волосатиков"... Но, Орфи, - этот фрак будет
висеть в костюмерной на тот случай, если вы надумаете вернуться.
- Спасибо, Кейт, - Йон рассеянно перелистал ноты и сунул их в
портфель. - Я попробую...
С неба сыпал мелкий нудный дождь. В мокрой мостовой отражались огни
реклам и автомобилей. Где-то играла музыка. Прохожих, несмотря на слякоть,
было много - ночная жизнь города только начиналась.
"Пожалуй, Кейт был прав, - думал Йон, пока ноги несли его сквозь
сырость и толчею, - надо ввести партию бас-гитары, вместо рояля пустить
электроорган, но оставить лазейку и для акустических клавиш, чуть сдвинуть
темп... Правда, тогда исчезают темы виолончели и флейты. Хотя, собственно,
почему исчезают? Флейту можно и оставить..."
Йон стал перебирать в уме известных ему исполнителей. Но все они
чем-то не устраивали его. Одни - слишком жесткой манерой, другие -
шокирующим, орущим вокалом, третьи принципиально играли вещи только
собственного сочинения, четвертые...
Четвертые были слишком знамениты, чтобы их устроил он сам.
Йон неожиданно вспомнил, что у него есть знакомый гитарист, Чарльз
Берком, который после распада группы остался не у дел. У Чарли наверняка
сохранились нужные знакомства. Собрать настоящих ребят, наскрести денег...
инструменты, аппаратура, реклама, аренда зала... На первое время его
сбережений должно хватить, а потом... Не бесплатно же они будут играть, в
самом деле!..
- Хотите что-нибудь приобрести, сэр?
Йон обнаружил, что он стоит у самого дорогого в Лондоне магазина
аудиоаппаратуры, принадлежащего концерну "Дионис". В дверях магазина
торчал один из продавцов, вышедший покурить перед закрытием, а за его
спиной высились стеллажи, сверкающие никелем, металлизированной
пластмассой, огоньками индикаторов и сенсоров, и везде, всюду - эмблема
концерна: улыбающийся курчавый юноша в пятнистой шкуре. Дионис. Техника,
достойная богов. Эвоэ, Дионис...
Проигрыватели, способные сами подобрать пластинку в тон настроению
владельца; эквалайзеры, варьирующие звучание любой записи в любом
регистре, учитывая индивидуальные вкусы каждого слушателя;
самонастраивающиеся инструменты, улавливающие состояние исполнителя и
реализующие его скрытые желания; колонки, оценивающие акустику зала с
точностью до...
Йон подумал, что следующее поколение "Диониса" будет способно вообще
исключить человека из процесса творчества, или оставить его, как некий
эмоциональный блок, приставку - не оставляя даже возможности
самостоятельного выбора пластинки на полке...
- Хотите сделать покупку, сэр? - лениво повторил продавец, гася
сигарету.
- Хочу, - Йон шутовски поклонился, разводя руками, - но не могу. Пока
не могу.
Придя домой, он первым делом позвонил Чарльзу Беркому. Засыпая, Орфи
видел сверкающие стеллажи и улыбающегося юношу в пятнистой шкуре.
