Симон дернул его за рукав.
- Гастон, отдай за меня Амелину. Мои родители согласны.
Альбре поморщился. Он слышал это предложение не раз и не дважды.
Симон был просто помешан на Амелине, и это обстоятельство привносило в его
дружбу с Филиппом элемент соперничества.
- Ну и что мне прикажешь с тобой делать? - произнес Гастон, качая
головой. - Видно, Сатана наконец-то прислушался к твоим страстным
молитвам... Ну, а вдруг окажется, что Амелина ждет ребенка? Тогда что?
Симон метнул на Филиппа торжествующий взгляд и в припадке великодушия
(вернее, столь свойственного ему благодушия) заявил:
- Я назову его своим!
- Браво! - с притворным воодушевлением воскликнул Гастон, похлопывая
его по плечу. - Ты всегда был самым лучшим из нас, хотя далеко не самым
умным. Что ж, ладно, если тебе удастся уломать Амелину, я возражать не
стану. А теперь, малыш, будь так любезен, поменяйся с Филиппом плащом и
камзолом.
- Зачем? - спросили Филипп и Симон почти одновременно.
- Потому что твой наряд после брачных игр стал несколько
непрезентабельным, - объяснил Филиппу Гастон. - А когда мы приедем в
Кастель-Фьеро, ты должен выглядеть надлежащим образом, поскольку будешь
главным действующим лицом в предстоящей церемонии.
- Ага... Кстати, что вы замышляете? О какой церемонии ты мне
толкуешь?
Переглянувшись с Шатофьером, Гастон ответил:
- Всему свое время, дружище. Потерпи еще немного, пусть это будет для
тебя сюрпризом. Приятным сюрпризом, уверяю.
Филипп пожал плечами и принялся снимать с себя плащ и камзол.
- Скоро ты поймешь, - угрюмо отозвался Эрнан, - почему я медлил с
вызовом Гийома на дуэль. Сначала он должен быть уничтожен морально, а лишь
потом - физически.
Филипп уже начинал подозревать, что к чему.
- Похоже, сегодня день сюрпризов, - заметил он.
- Это уж точно, - сказал Альбре. - Мы приготовили для тебя сюрприз,
ты нам сюрпризик подсунул, чтоб тебе пусто было. А твоему отцу и братьям
мы скоро такой подарочек преподнесем, что им тошно станет. Словом, чем
дальше в лес, тем больше дров.
7. БУНТОВЩИКИ
На просторном дворе замка Кастель-Фьеро Филиппа приветствовала шумная
толпа празднично разодетых молодых людей. Филипп узнал многих своих
друзей, представителей знатных и могущественных родов Гаскони и Каталонии,
а также молодых сенаторов из поместных дворян и зажиточных горожан. Со
стороны за господами с интересом наблюдали воины из их свиты, оруженосцы,
пажи и слуги. На стенах и крышах хозяйственных построек сидели дети
прислуги и крестьянские ребятишки из ближайших деревень.
Когда возбуждение, вызванное появление Филиппа, пошло на убыль,
молодые люди по знаку Гастона Альбре расступились, образовав широкий
полукруг, в центре которого оказался Филипп. К тому времени он уже понял,
что здесь происходит, и от этой догадки сердце его учащенно забилось.
Гастон сказал Шатофьеру, как бы ставя точку на затянувшемся споре:
- Что ж, ладно, Эрнан. Пожалуй, ты прав. Хотя я старше, но по праву
хозяина первенство принадлежит тебе. Начинай.
Разговоры на площади мигом прекратились, и в воцарившейся тишине,
торжественной и напряженной, Эрнан важно подступил к Филиппу, вынул из
ножен шпагу и церемонно отсалютовал ему. Филипп знал, что сейчас будут
произнесены слова, которые круто изменят всю его дальнейшую жизнь, слова
роковые и столь желанные им.
- Я, Эрнан де Шатофьер, граф Капсирский, перед лицом Господа Бога
всемогущего и всевидящего и в присутствии благородных вельмож и
достопочтенных сенаторов, признаю вас, государь Филипп, единственным и
законным наследником герцогства Аквитания, княжества Беарн и Балеарских
островов и графств Испанской Марки, в силу чего приношу вам присягу, как
будущему своему сюзерену.
Эрнан положил наземь шпагу, преклонил перед Филиппом колени и вложил
в его руки свои.
- Государь! В час, назначенный Богом, я стану вассалом вашим от
графства Капсир со всем принадлежащим ему, что было пожаловано вами и
вашими предками мне и моим предкам, и в соответствии с тем долгом, который
я и мои предки имеют перед вами и вашими предками, и обязательствами,
взятыми на себя мною и моими предками перед вами и вашими предками в
отношении вышеупомянутого графства Капсир со всем принадлежащим ему...
Слушая слова вассальной присяги, в общем традиционные, лишь несколько
видоизмененные с учетом неординарности ситуации, Филипп внутренне
переживал бурю разноречивых чувств. Формально эта присяга не имела никакой
юридической силы и была ничем иным, как данью традиции, пережитком
прошлого. К середине XV века в Галлии оставалось только две ступени
феодальной иерархии: все галльские князья были вассалами короля, а все
землевладельцы в галльских княжествах непременно были вассалами своего
князя, и отношения подданства определялись не взаимными договорами в форме
вассальной присяги, а законом, обязательным для всех. Однако в данном
случае затеянное группой заговорщиков во главе с Гастоном и Эрнаном
представление имело более чем просто символическое значение. Молодые
вельможи во всеуслышание заявляли о том, что вопреки традиционным правам
наследования и вопреки воле своего сюзерена, признают его наследником
только его младшего сына и никого иного, и предлагали Филиппу, также во
всеуслышание, согласится с их требованиями. Иными словами, его принуждали
публично предъявить свои претензии на родовой майорат. Это был самый
настоящий бунт, акт вопиющего неповиновения законной власти.
- ...Если же я нарушу свой долг, - произносил последние слова присяги
Шатофьер, - пусть покарает меня Бог и ваше правосудие, государь!
Филипп помог другу подняться на ноги и обнял его.
- Ах, Эрнан, Эрнан... - только и сказал он.
Шатофьер отступил на шаг. Все с нетерпением ожидали ответа Филиппа.
- Сударь! Мы, Филипп, граф Кантабрии и Андорры, сын герцога
Аквитанского, принца Беарнского и верховного сюзерена Мальорки и Минорки,
маркграфа Пиренейского, князя-протектора Гаскони и Каталонии, принимаем
вашу присягу, дабы вступила она в силу в час, назначенный Богом. И в час
сей вы становитесь вассалом нашим от графства Капсир со всем принадлежащим
ему, что было пожаловано вам и вашим предкам нами и нашими предками, и в
соответствии с долгом вашим как вассала нашего и обязательствами, взятыми
вами и вашими предками перед нами и нашими предками в отношении
упомянутого графства Капсир со всем принадлежащим ему.
- Да будет так! - торжественно провозгласил Эрнан.
Филипп на мгновение замешкался, перефразируя формулу принятия в
вассалы.
- В назначенный Богом час мы обязуемся принять вас в наши вассалы,
сударь, подтверждая сим все заверения и права, данные вам и вашим предкам
нашими предками.
- Аминь! - произнес Эрнан и в знак скрепления присяги поцеловал
распятие, поднесенное ему капелланом замка. Филиппу же целовать распятие
не полагалось, так как считалось, что от государя достаточно данного им
слова.
Потом пришла очередь Гастона Альбре. За ним, в порядке, установленном
накануне жребием, принесли присягу около полусотни молодых гасконских и
каталонских вельмож. Филипп выслушивал их и отвечал почти автоматически, а
сам думал о том, что кроме согласия отца (которого он никогда не
дождется), существует единственный способ узаконить происходящее -
резолюции Сенатов Аквитании, Беарна и Каталонии, лишающие Гийома и Робера
права наследования и требующие от герцога признания его младшего сына
наследником всего майората. В таком случае спорный вопрос будет вынесен на
рассмотрение высших инстанций: король и Сенат Галлии должны будут решить,
удовлетворить ли ходатайство Сенатов Аквитании и Каталонии, или же
признать правоту герцога, а судьба Беарна и Балеар, внесеньоральных
владений, окажется в руках папы и императора Римского как номинальных
суверенов, ПАТРОНОВ княжества.
Что касается провинциальных Сенатов, то в их благоприятном решении
Филипп ничуть не сомневался. На это указывало хотя бы присутствие на
церемонии выборных сенаторов, которые, несомненно, согласовали свои
действия со старейшинами нижних палат. Ну а с членами верхних палат не
предвиделось вообще никаких проблем, поскольку высшая знать и духовенство
в массе своей относились к Гийому и Роберу резко отрицательно. К тому же
среди молодых вельмож, приносивших ему присягу, часть уже была сенаторами,
а остальные должны были унаследовать места в верхних палатах от своих
отцов и, разумеется, действовали сейчас если не при их полной поддержке,
то наверняка с их молчаливого одобрения.
С королем и Сенатом Галлии было гораздо сложнее. Дядя Филиппа, король
Робер III, возможно, и рад был помочь племяннику, но уж очень шатким было
его положение на престоле (даже при всем том, что сейчас он контролировал
Прованс, опекая шестилетнего графа Людовика), и представлялось весьма
сомнительным, чтобы он пошел на открытую конфронтацию с герцогом
Аквитанским. Галльский же Сенат, как обычно, погрязал во внутренних
склоках, раздираемый региональными противоречиями, и заведомо был
неспособен принять сколь-нибудь серьезное решение: если гасконцы
настаивали на чем-то, большинство провансцев по старой вражде
придерживались противоположной точки зрения, а представители Лангедока и
Савойи, чтобы не подливать масла в огонь, занимали позиции строгого
нейтралитета.
С Беарном и Балеарами дела обстояли не лучше. Римские императоры
традиционно избегали вмешиваться в отношения галльских князей, а папа
Павел VII, увлеченный идеей объединения восточного и западного
христианства, вряд ли захочет портить отношения с одним из самых верных
своих сторонников.
Так что вопрос о наследовании, скорее всего, надолго повиснет в
воздухе. Филипп со всей отчетливостью увидел свое будущее: он вынужден
будет многие годы провести на чужбине, ожидая смерти отца - человека,
которого он хоть и не любил, но глубоко уважал, и от всей души желал ему
долгой жизни.
Если, конечно... Да! Если, конечно, вскоре не умрет Робер, подумал
Филипп. В таком случае он станет наследником Гаскони и Каталонии в полном
соответствии с существующими нормами. Гийома Филипп в расчет не брал -
вместе с Эрнаном они вынесли ему смертный приговор, и никаких сожалений
или угрызений совести по этому поводу он не испытывал, - однако смерть
Робера казалась ему излишней, хотя Эрнан, похоже, считал иначе. Будучи
негодяем, Робер все же оставался для Филиппа родным по крови. Глупец,
подлец, развращенный и извращенный, он, тем не менее, был его сводным
братом, и Филиппу хотелось бы надеяться, что выйдя из-под дурного влияния
Гийома, Робер со временем исправится. Филипп был крайне сентиментальным
юношей, а в последствии стал в меру сентиментальным мужчиной...
Наконец отзвучали слова последней вассальной присяги, и Филипп с
облегчением вздохнул. Он уже порядком устал от этой изнурительной
церемонии, первоначальная эйфория уступила место мрачным раздумьям о
предстоящем изгнании, а только мысль о Луизе согревала его. Он страстно
желал, чтобы скорее настала ночь, ему не терпелось вновь оказаться в ее
объятиях и забыться. Филипп надеялся, что теперь, зная о его намерениях,
Эрнан не станет возражать против его ночи с Луизой до свадьбы.
К Филиппу подошел Гастон Альбре - уже облаченный в роскошную мантию с
регалиями верховного судьи Беарна, которым он был избран полтора года
