косы, надела на голову венок и подошла к восточному краю площадки.
- Иди сюда, мой жених, - сказала она. - Мы произнесем перед лицом
солнца обет любви и верности; столбы и тайга - наши свидетели!
Антон, любовавшийся девушкой в экстазе восторга, поднялся и подошел к
ней. Она взяла обе его руки в свои и, обратившись лицом к солнцу,
произнесла громким голосом:
- Вечное светило, согревающее нашу печальную землю и дающее отраду
всему живущему! Вековая тайга, шумевшая над моей колыбелью и навевавшая
грезы моего детства! Древние столбы, доставившие нам столько счастливых
часов! Будьте все свидетелями нашего бракосочетания. Мы любим друг друга и
желаем пройти рука об руку жизненный путь, как верные супруги. Но не для
одних только радостей любви мы хотим соединиться, а для того, чтобы
поддерживать друг друга в борьбе и работе на пользу родине.
Мы клянемся перед твоим лицом, вечное солнце, перед тобой, вековая
тайга, перед вами, дорогие столбы, - закончила Варя патетически, - мы
клянемся любить друг друга и отдать все свои силы работе для освобождения
родины...
- Мы клянемся, - повторил Антон, захваченный экстазом своей невесты,
хотя перед тем он в глубине души счел этот обет на вершине столба слишком
театральным.
Разъединив руки, Варя протянула их к солнцу и затем обвила шею своего
жениха и прильнула к его груди. Затем, словно вспомнив что-то, повернула
голову опять на восток и сказала задумчиво:
- Будем ли мы венчаться еще в церкви, Тоня, или нет, это дела
фактически не изменит. Брачные цепи будут нас связывать только до тех пор,
пока в наших сердцах сохранится взаимное чувство. Если ты когда-нибудь
разлюбишь меня, ты будешь свободен от первой половины клятвы... Но не от
второй! - добавила она твердо. - Того из нас, кто изменит родине, кто
перестанет трудиться для ее освобождения, пусть судьба покарает жестоко,
как предателя! Пусть он лучше погибнет!
Варя мрачно сдвинула брови и подняла руку, словно угрожая предателю.
Антону стало даже жутко от этого конца клятвы, он опустился на колени
перед своей невестой и произнес взволнованным голосом:
- Ты будешь меня поддерживать в этой борьбе, ты будешь моим добрым
гением, Варя. Я чувствую, что без твоей помощи я ослабею и изменю клятве.
Она поцеловала его в лоб, как нежная мать, потом повернулась лицом к
востоку и сказала:
- А теперь постой здесь и не смей оборачиваться, пока я тебя не
окликну.
- Что ты хочешь сделать? - спросил Антон, все еще встревоженный.
- Ничего страшного, мой любимый, не бойся. Я хочу только надеть свой
брачный наряд, а жениху не полагается смотреть, как одевается его невеста.
- Это все по древним обычаям, которые ты собиралась не признавать, -
пытался протестовать Антон.
- Когда я стану уже твоей женой, ты будешь видеть, как я одеваюсь. А
теперь стой смирно и не оглядывайся. Если оглянешься - я брошусь вниз, в
бездну!
- Ой, как грозно! Ну ладно, я слушаюсь тебя, моя повелительница...
Антон стоял, выделяясь черной тенью на ярко освещенном небе, а Варя,
отойдя от него на противоположный край площадки, поспешно начала
раздеваться. Много времени не понадобилось, чтобы сбросить с себя простой
дорожный костюм, развязать ботинки и снять чулки. Наконец с плеч
соскользнула рубашка, и, перешагнув через нее, Варя крикнула прерывающимся
от волнения голосом:
- Теперь можно. Тоня!
Антон повернулся. Озаренная яркими лучами солнца, с венком на голове,
с рассыпавшимися по плечам золотистыми волнами волос, к нему медленно
приближалась маленькими шагами обнаженная девушка, закрывшая глаза одной
рукой, а другую протягивавшая вперед. Это была сибирская Венера,
поднявшаяся из зеленых волн дремучей тайги на голую красную скалу, -
молодая, божественная, шествовавшая к своему возлюбленному... Легкий
ветерок развевал пряди ее волос, солнечные лучи змеились в них золотистыми
переливами, целовали оба маленьких нежно-розовых бутона, поднимавшихся над
упругими белыми полушариями, слегка вздрагивавших при каждом шаге,
скользили по мягким линиям живота и крепких бедер, щекотали стройные
колонны ног и падали на маленькие ступни, осторожно подвигавшиеся по
голому шероховатому камню.
Антон стоял безмолвно и неподвижно, пораженный и очарованный этим
зрелищем. Он чувствовал невольно, что такие мгновения слишком хороши,
чтобы тянуться долго, и наслаждался ими в экстазе. Он понимал, что не
бесстыдство и не похоть побудили молодую девушку обнажиться перед ним, а
именно сознание красоты и божественности этих мгновений, желание предстать
перед возлюбленным в образе богини любви в этой замечательной обстановке;
и эти чувства заставили ее отбросить девичий стыд без всяких колебаний.
И только когда Варя подошла к нему совсем близко, он принял ее,
зардевшуюся, но ликующую, в свои объятия, и уста их слились в жгучем
поцелуе страсти, ожидавшей близкого удовлетворения.
VIII
Солнце поднялось почти к зениту, когда новобрачные наконец собрались
спускаться со столба, сделавшегося <приютом их любви>. Так сказала Варя,
оставляя на площадке свой брачный венок, словно жертву на алтаре Венеры.
Она вынула из него только четыре цветка и, отбирая их, промолвила,
обращаясь к мужу:
- Эти цветы я уношу на память о минувших часах блаженства; белая
фиалка - это символ моей чистоты, которую я принесла тебе в дар, мой
возлюбленный; голубой ирис - знак моей веры в тебя, мой дорогой; жгучий
огонек - обозначает нашу горячую молодую любовь, а белый с кровавыми
пятнами сапожок - нашу торжественную клятву верности друг другу и делу
освобождения родины!
Еще два дня провела молодая парочка в одиночестве на столбах,
отдаваясь, впрочем, больше восторгам любви, чем восхождениям на кручи. И
побуревшие стенки балагана, освещенные отблесками костра в тихие вечерние
часы, и мшистые площадки под высокими зелеными сводами леса, и изумрудные
лужайки, в траве и цветах которых Варя и Тоня скрывались, слышали их
страстные речи, видели их долгие поцелуи и сохранили тайну их любовных
ласк.
А когда миновали эти дни и истощился запас провизии до последней
крошки, молодая парочка, утомленная, но счастливая, вернулась в город.
Через месяц, когда отец Вари приехал с приисков, они повенчались, а в
начале августа уехали в Россию учиться.
Часть II. Ангел Смерти
I
Быстро пролетели четыре года и принесли молодым супругам больше горя
и печали, чем радостей; только первые месяцы совместной жизни в столице
протекали благополучно, и Варя чувствовала себя на седьмом небе, устраивая
свое гнездышко, знакомясь с достопримечательностями столицы, посещая не
виданные никогда театры, вступая в общение с товарками на курсах, упиваясь
лекциями. Но в половине осени она начала уже чувствовать недомогание,
которое вскоре объяснилось беременностью, оказавшейся в первой половине
очень неприятной, доставлявшей Варе не только много мучений, но и мешавшей
ей часто бывать на курсах, а тем более в театрах или в гостях. Только к
весне ей стало легче, но пополневшая и отяжелевшая фигура все-таки
заставляла ее сидеть больше дома. Тоня оказался не очень нежным мужем и
под предлогом лекций, практических занятий, а также работы в подпольной
организации часто оставлял жену одну.
В конце мая Варя родила довольно хилого и болезненного мальчика, и,
конечно, супруги не могли везти его в далекий Красноярск на короткое
летнее время; пришлось провести лето на даче в окрестностях столицы, и
Варя посвящала ребенку, которого сама кормила, почти все свое время. Она
была привязана к дому и могла отлучаться только на короткое время, а Тоня
часто уходил на далекие прогулки, на охоту и рыбную ловлю, ухаживал за
другими дагницами, не связанными младенцами, и Варя опять-таки часто
оставалась одна. Она часто жаловалась, что ребенок совершенно перевернул
все ее планы жизни в столице, в которые этот новый член семьи не входил,
так как ей почему-то казалось, что у нее не будет детей, несмотря на
пророчество кукушки. Но он явился, и приходилось отдавать ему и свое
время, и свои силы, и свою любовь и заботу, отнимая все это от мужа,
которому скоро надоело помогать при купании, пеленании, лечении и слушать
писк. Таким образом, отношения между молодыми супругами, расхоложенные
тяжелой беременностью Вари, мало поправились за лето; бывали и маленькие
сцены ревности, упреки и слезы, после которых Тоня на некоторое время
становился более внимательным и чаще оставался с женой.
То же продолжалось и осенью в городе: Варя была связана ребенком,
который часто хворал, а почти все остальное время должна была отдавать
занятиям на курсах, чтобы наверстать пропущенное за прошлый год и не
отстать от товарок. Тоня также усиленно занимался, чтобы весной кончить
курс. Но внезапно стряслась беда, которую он должен был ожидать, так как
не прерывал сношений с нелегальными кружками и принимал участие в их
работе; в конце января его арестовали, и он просидел больше двух месяцев в
доме предварительного заключения; Варя осталась на свободе, так как
благодаря беременности и ребенку еще не успела увлечься нелегальной
деятельностью.
На свиданиях с ней Тоня поговаривал, что его скоро вышлют в
отдаленные места Сибири, и она скрепя сердце начала уже готовиться к
отъезду; и вот неожиданно перед пасхой ее муж явился домой - он был
освобожден, и ему даже разрешили держать выпускные экзамены. Вскоре после
этого тяжело заболел и в начале мая умер их ребенок. Его смерть возвращала
Варе прежнюю свободу, но молодая мать была тяжело потрясена и в своем горе
не обратила внимания, что Тоня после тюрьмы сделался каким-то странным,
старался избегать разговоров с женой и очень часто исчезал из дома.
Впрочем, Варя вскоре после смерти ребенка уехала за границу лечиться
вместе с отцом, прибывшим из Сибири с той же целью. Тоня не мог ее
сопровождать, так как у него выпускные экзамены затянулись до половины
июля, а затем его вызвали в Красноярск к тяжело заболевшему отцу; это была
первая продолжительная разлука молодых супругов.
Осенью они опять съехались; Тоня остался служить в столице в ожидании
окончания Варей учения и причислился кандидатом к окружному суду; Варя с
увлечением принялась за занятия, которым уже ничего не мешало. Но
отношения между супругами оставались уже слегка надорванными тяжелым
минувшим годом, и безмятежное счастье первых месяцев брака больше не
возвращалось. Тоня привык проводить время без жены и под предлогом занятий
в суде по утрам и партийной работы по вечерам часто исчезал надолго. Варя
не раз случайно узнавала, что он был не там, где указывал, а в немецком
клубе и что он играл в карты. Сначала это обстоятельство вызывало
объяснения и слезы, но затем Варя убедилась, что в результате муж
становится только более скрытным, и оставила его в покое, возложив надежды
на недалекое будущее, когда им предстояло вернуться на родину и найти там
много живого и неотложного дела. Иногда к Тоне приходили личности, которые
ни по своей внешности, ни по манерам не могли быть его сослуживцами и
вообще казались подозрительными. Но муж уверял, что это партийные деятели
из мастеровых, и Варе приходилось этому верить, так как Тоня действительно
занимался партийной работой. Сама Варя, желая скорее и без помехи кончить
курс и работать на родине, нелегальной деятельностью в столице не
