для снятия его и уничтожения этой и других революционных надписей на
Столбах, что, очевидно, удалось не вполне. Жандармы в сапогах со
шпорами не смогли лазить по столбам так успешно, как молодые туристы,
получившие даже прозвище <столбистов>.
Эти вот впечатления и легли первоначально в основу повести.
Но пришедшая уже литературная известность его не прельщала, он
служил науке.
В 1929 году Обручев был избран академиком, переехал в Ленинград,
где тогда работал Президиум академии. Литературная деятельность сразу
отошла на далекий задний план. Владимир Афанасьевич возглавил только
что созданный Геологический институт, в 1930 году стал председателем
Комиссии по изучению вечной мерзлоты, с 1931 года - членом ученого
совета Географического общества.
Обручевы поселились в Гатчине, купили дачу с садом. Жена
хлопотала по хозяйству, завели даже кур, корову.
В семейном кругу отметили сорок пятую годовщину свадьбы. Много
прожито, много пережито вместе.
30 января 1933 года Владимира Афанасьевича неожиданно вызвали с
совещания:
- Ваша жена...
Елизавета Исаакиевна скоропостижно скончалась.
СТРАНИЦЫ ПИСЕМ
В архиве семьи Обручевых сохранились самые первые письма
Владимира Афанасьевича к невесте. Он уехал тогда работать в Среднюю
Азию - первая разлука! - и писал почти каждый день.
21 и ю л я 1886 г. с т. А й д и н
Сегодня утром в канцелярии дороги я получил совершенно нежданно твое
первое письмо и там же стал читать его, покуда Богд. (К. И. Богданович, -
сокурсник и товарищ Обручева. - А. Ш.) рылся в шкафу, вытаскивая для нас
карты. Что это ты, моя бедная девочка, тоскуешь и плачешь? Полно, быстро
минет год разлуки, день за днем, неделя за неделей, глядишь, настала опять
весна, а тут уж так близко, что лишний месяц в счет нейдет; право - нечего
плакать и отчаиваться, ты только расстроишь себе опять нервы, вместо того,
чтобы поправить их во время отсутствия твоего Вовочки, который работает
теперь для нашего общего счастья; оно, видно, не бывает без шипов, и
приходится добывать его ценой разлуки и лишений (...).
Умеешь ли ты находить на звездном небе созвездие Большой Медведицы?
Если нет, то попроси Стреш. (С. И. Стрешевский, товарищ Обручева. В его
семье, на даче, жила в то лето Елизавета Исаакиевна. - А. Ш.) показать
тебе ее; она видна всегда на севере, и, отыскивая ее в час ночной в
безлюдной степи, я буду думать про далекий север, где живет моя милая
суженая; буду чувствовать, что и ты, смотря на нее, вспоминаешь путника,
который тебе дороже всего. Видишь, как я, жесткий человек,
расчувствовался, видно, тоже разлука гнетет. Да, гнетет, хотя я в лучшем
положении, чем ты; у меня столько дел и забот, столько новых впечатлений
постоянно сменяют друг друга, что тосковать некогда. По ночам только,
когда я без сна валяюсь на постели, мокрый до нитки от духоты тропической
ночи, тогда я брежу тобой, мне кажется, что твоя теплая, мягкая рука
обнимает мою шею, что твоя коса скользит по моему лицу и горячие губы
прижимаются к моим, и я засыпаю наконец в этих сладких грезах, а утром
вдвое больнее от мысли, что ты далеко, далеко, что все это чудные сны и
исполнение их не близко, не скоро.
А как хорошо будет нам через год - квартира, нанятая совместными
поисками, обстановка, в которой каждая вещь куплена сообща, выбрана друг
для друга; а жизнь вместе - эти чудные ночи, веселые дни, работа и
наслаждение молодой любви... Нет, Лизочка, нет, мы должны жить хорошо, не
ссориться, не обманывать друг друга; мы ли не знаем хорошо своего
суженого, все его недостатки и качества...
Только что зашумели ивы над арыком, протекающим мимо окон, они
шепнули мне слова, которыми кончается чудная пьеса Рубинштейна <Летняя
ночь>... <Я твоя, я твоя>, - шепчут они, и я слышу голос моей ненаглядной,
прижавшей головку к моей груди. Прощай, рожица моя. Твой Вовка.
26 и ю л я 1886 г. К ы з ы л - а р в а т
...Ты находишь, что между любящими должна быть полная откровенность,
чтобы они могли жить душа в душу; я также начинаю разделять это мнение;
теперь, далеко от тебя, я бы хотел, чтобы ты знала все, что у меня на
душе, мои мысли, чувства, желания; чтобы глаз моей милой проникал во все
уголки души, оберегая ее от всего нехорошего (...). Поверь, что я
благословляю тот день, когда я в первый раз звонил у ваших дверей и на
пороге показалась твоя дорогая рожица, сразу смутившая меня своими
ласковыми глазами. Теперь эта рожица передо мною - на карточке, но глазки
смотрят грустно куда-то вдаль - они думают о милом, которого долго ждать
еще; а как бы он хотел поцеловать эти глазки...
Пора кончать - крепко, крепко целую мою девочку... Пиши обо всем и
подробнее. Помнящий тебя везде и всегда, не немножко, а очень-очень много.
Твой Вовка.
30 а в г у с т а 1886 г. К ы з ы л - а р в а т
...Ты соглашаешься со мной, что мы будем очень счастливы и будем жить
душа в душу; но не говорят ли все влюбленные женихи и невесты то же самое,
а все же многие живут потом, как, напр., та госпожа Доминская, которая
лежала у нас весной. Разве и у нас уже не бывало размолвки - помнишь, ты
несколько раз плакала из-за меня, а я дулся. Кстати, дам тебе полезный
совет для будущего - если я почему-либо начну дуться на тебя - никогда не
затягивай дело, а сейчас же пристыди и заставь извиниться, если я виноват;
если затягивать и дуться еще самой, то размолвка будет дольше и потом
труднее будет помириться, не говоря уже о том, что сделаем себе несколько
лишних скверных дней. Точно также, если я обойдусь с тобой грубо, то тоже
сейчас пристыди и не обижайся - такие вспышки бывают у меня только если я
очень сердит и надо отучить меня от них; несколькими ласковыми словами ты
сразу можешь усмирить медведя и не дать ему повода дуться (...).
Лизочка, ты одна у меня <царица>, и соперницы нет - нечего ревновать;
скорее мне следует бояться - ты в Москве и Воронеже встретишь столько
молодых людей, что можешь забыть Вовочку и решить свою участь скорее и
проще. А мне здесь в кого влюбиться?..
12 с е н т я б р я 1886 г. К о л о д ц ы М а м у р
...Как часто я рисую себе, как я буду лететь назад к тебе, с каким
восторгом высунусь из вагона на вокзале, оглядывая собравшуюся публику,
отыскивая твою рожицу, тоже веселую, смеющуюся; как я расцелую ее, как
буду ехать, обнявши тебя, не замечая ни улиц, ни прохожих. Как мы будем
устраиваться, хлопотать вместе в заботах о райском уголке... как хорошо
будем жить вдвоем, т. к. с такой хорошей девочкой, как ты, нельзя не жить
хорошо (если ты возьмешь меня немного в руки и не позволишь проявлять мои
главные недостатки - грубость и эгоизм; слышишь, Лизочка, непременно отучи
меня от них - ласковым упреком ты со мной много сделаешь)...
22 о к т я б р я 1886 г. М е р в
...Дай свою ручку, мы пойдем неразлучно по жизненному пути, и судьба
не откажет сделать нас счастливыми, т. к. большая часть счастья в нас
самих, в нашей любви и верности...
В феврале 1887 года священник маленькой церквушки на Черной
речке скрепил брачный союз Владимира Афанасьевича Обручева и
Елизаветы Исаакиевны Лурье.
Ни Полина Карловна, ни родители невесты так и не дали своего
благословения. Но молодые были счастливы.
В октябре, уехав вновь на Закаспийскую дорогу, Обручев писал
жене:
<...Недавно прошло уже восемь месяцев после нашей свадьбы, медовый
месяц кончился давно, но вместе с ним не кончилось наше счастье, наша
любовь, а напротив - она окрепла и, надеюсь, продолжится еще на многие
годы. Я по крайней мере еще ни разу, даже в какую-нибудь сердитую минуту,
ни разу еще не сожалел, что женился, что взял тебя в подружки жизни,
дорогая моя; напротив, с каждым днем, глядя на других жен, я все более
убеждаюсь, что не ошибся в выборе, что имею одну из лучших жен, которыя
только могут быть, и если бы я был свободен и должен был опять выбирать -
я бы не мог взять другую, а только тебя, милочка моя...>
Год спустя, закутав получше семимесячного сынишку, ехала
Елизавета Исаакиевна в Сибирь - там мужа ждет работа! Когда
отправился Владимир Афанасьевич в Китай, с двумя малышами на руках
возвращалась в Петербург. Потом - вновь в Иркутск, на четыре года.
Потом - в Томск. Старшие уже подросли, а младшему - годик...
Нелегко быть женой ученого, женой человека, влюбленного в свое
дело. Он - любящий муж, любящий отец, но вначале - дело!
- Вовочка, нас звали в гости.
- Ты же знаешь, Лизонька, я должен работать...
- Вовочка, совсем прогнили полы в кухне. Надо искать плотников.
- Ты же знаешь, Лизонька, я должен работать...
Что бы ни случилось, каждый день он проводил десять часов за
письменным столом. А на ее долю - все семейные заботы.
Любимая поговорка была у Елизаветы Исаакиевны: <Лень - на
ремень, а ремень - на плечи>.
Бывало, сердилась она, бывало, плакала, возмущаясь его
<немецкой> педантичностью.
- Ты же знаешь, Лизонька...
Биограф пишет: <Если измерять жизнь человеческую не годами, а
трудами, пришлось бы сказать, что Обручев жил раз в десять больше
среднего человека>.
Кто измерит, сколько из этих десяти жизнен подарила ему
Елизавета Исаакиевна...
Когда скончалась она, Обручев, как вспоминает близкий его
сотрудник, <работал с особым ожесточением, особенно строго и
неумолимо соблюдал железный распорядок своего десятичасового рабочего
дня, не давая себе ни малейшей возможности поддаться угнетающему
тяжелому состоянию духа, ежеминутно как бы приказывая себе не
опускать рук>.
Прошло два года...
Мучительно тягостно одиночество, застигшее на склоне лет.
Конечно, рядом сыновья. Но у них свои семьи, своя жизнь.
С Евой Самойловной Бобровской Владимир Афанасьевич был знаком
уже давно. И вот теперь они решили соединить свои судьбы...
Порой даже близкие люди по какой-то нелепой предвзятости склонны
осуждать поздние браки. Нелегко было Еве Самойловне входить в новую
семью. У нее ведь тоже была и своя жизнь, и сын от первого брака, и
любимая работа. И сомнения...
Владимир Афанасьевич писал ей, как всегда, откровенно:
<Прежде за стариков молодые выходили или по принуждению родителей,
или ради их выгоды - спасения от разорения, например, или же в расчете на
богатство, сытую жизнь, недалекую смерть и наследство, пенсию и т. п...
Мне кажется, что ты немножко опасаешься, чтобы кое-кто не приписал тебе
эти побуждения, и этим объясняется, может быть, нежелание переехать в мою
квартиру? Пусть другие думают, что хотят, на чужой роток и т. д., а ты
будь уверена, что я тебя в этом не подозреваю>.
<Опять за эту 6-дневку получил два письма от тебя, дорогая Евушка,
два письма, полные любви и ласки, на которые могу отвечать только своими
холодными сухими посланиями. Разучился я из-за избытка научного писания
излагать свои чувства соответствующими словами... Я очень рад, что Володя
с Митей помирились, и приписываю это твоему доброму воздействию. Я не умею
так мягко уговаривать, не нахожу слов, проникающих в душу; поэтому твое
вхождение в нашу семью будет иметь хорошие последствия. А помощи твоей в
