<Пустоцвет (китайская быль)>. В ней рассказывается о некоем китайском
мудреце - <Учителе>:
<Казалось, что его знаниям нет предела. От мерцающих светил небесной
сферы его мысль переносилась на белоснежные вершины Куэнь-Луня, порхала по
голубым волнам Куку-нора, спускалась в мрачное ущелье Хуан-хэ, погружалась
в мутные воды Желтого моря... От звезд он переходил к деревьям, от
деревьев - к изречениям великого Конфуция. Плавно и беспрерывно лилась его
речь, и слушателям казалось, что они внимают серебристому журчанию
ручейка, струящегося по мелким камешкам. И на всем дворе царила
благоговейная тишина...>
Мудреца окружают ученики:
<Одни... переписывали изречения древних мудрецов, другие
подсчитывали, сколько песчинок находится в куче песка, третьи измеряли
углы и дуги на деревянном шаре, изображавшем небесную сферу; четвертые
определяли число волос на шкурках сурка или перьев на чучеле фазана; пятые
вынимали цветные шарики из большого ящика, чтобы узнать, сколько раз
повторяется один и тот же цвет; шестые делали из больших карт империи
маленькие или из маленьких - большие...>
Один из учеников, устав от бесплодных научных упражнений,
произносит дерзкую речь:
<Я много думал и много учился... Но и теперь я остаюсь
неудовлетворенным... И мне кажется, что ты не можешь дать нам настоящих
познаний... Я скажу, почему ты бесплоден. Твоя мысль скользит по науке,
как челнок рыбака по синей глади; но рыбы у рыбака не будет, если он не
остановит свой челнок и не закинет свою сеть в глубину вод, полных
добычей. Но ты подобен рыбаку, лежащему на дне челнока и следящему взором
за переливанием красок неба, за бегом прихотливых облаков>.
Итог философскому спору подводит некий Старик:
<Он водит вас вокруг храма науки, показывает вам красоту его линий,
разнообразие его форм и красок, но в этот храм он никогда не поведет вас,
потому что сам он там не был и даже не знает, где дверь этого храма. Наш
великий учитель - только махровый пустоцвет...>
Отличительные черты работ Обручева - конкретность задачи,
ясность и простота изложения, отсутствие какого-либо мудрствования.
<Оглядываясь на истекшие десятилетия и выполненные мной крупные
и мелкие геолого-географические работы, я должен сказать, что с
самого начала своей деятельности я всегда старался понять и объяснить
наблюдаемые факты и явления самым естественным образом, <не мудрствуя
лукаво>, - писал Владимир Афанасьевич.
Каждая его экспедиция, каждый полевой сезон, каждая экспертиза
прииска или рудника завершались, как правило, хотя бы краткой
публикацией-отчетом, в дальнейшем зачастую крупным научным трудом,
обобщением, новой плодотворной гипотезой:
<Прежде всего нужна настойчивость в работе, какого бы она
характера ни была. Раз начав дело, доводить его до конца; в
частности, молодым ученым надо, собрав материалы, обработав их,
получить выводы и стремиться опубликовать, если они являются новыми и
представляют интерес для науки и практики...>
В автобиографии, напечатанной в 1946 году, Владимир Афанасьевич
отмечает, что на протяжении всей жизни у него сохранялся интерес к
пяти научным проблемам:
1. Происхождение лесса.
2. Древнее оледенение Сибири и Центральной Азии.
3. Тектоника вообще и Сибири в частности.
4. Геология месторождений золота.
5. Древнее темя Азии.
По каждой из этих проблем им написано множество статей. Он
внимательно следил за геологической литературой, и по мере накопления
новых данных взгляды его, естественно, менялись. Но всегда в основе
теоретических построений Обручева стоял Его Величество Факт.
<Идите от анализа к синтезу, но стройте свои выводы на основе
всего проверенного фактического материала. Я часто одерживал верх над
противниками в научных спорах, так как опирался на лично наблюденные
факты>.
Как справедливо заметил один из его учеников, научная
производительность Обручева вполне сопоставима с научной
производительностью целого института.
В связи с этим чрезвычайно интересны и поучительны ответы
Владимира Афанасьевича на вопросы профессора М. И.
Евдокимова-Рокотовского, который работал по теме <Организация труда
научных работников>. Письмо датировано апрелем 1943 года.
К а к о р г а н и з о в а н м о й т р у д
На Вашу просьбу сообщить, как организован мой труд, отвечаю так
поздно потому, что все время был очень загружен срочной работой. (Письмо
М. И. Евдокимова-Рокотовского датировано 27 декабря 1942 года. - А. Ш.)
Надеюсь, что сведения, посылаемые теперь, еще пригодятся Вам.
Мой труд издавна организован по трем принципам: планомерность,
аккуратность и любовь к творчеству.
Планомерность состоит в том, что, получив какое-либо задание по
службе или выбрав какую-либо научную тему по своему желанию, я знакомлюсь
сначала с имеющейся литературой при помощи своей обширной картотеки,
которую составляю уже много лет по интересным вопросам геологии, и затем
составляю общий план работы, который, конечно, в порядке выполнения
изменяется в том или другом отношении по мере надобности.
Аккуратность состоит в организации рабочего места. Вся литература,
используемая в течение дня для работы, не оставляется на столе, а ставится
на свое место в моей библиотеке, а книги, взятые из других библиотек,
складываются в определенном месте. Таким образом стол не загромождается
кучами книг, частью уже ненужных, в которых нужно рыться, чтобы найти
требуемое в данный момент. По окончании работы стол чистый, книги на
местах, рукопись лежит в соответствующем ящике стола или шкафа, в котором
имеется ряд ящиков с этикетками, обозначающими районы, по которым я веду
работы или отдельные темы. Благодаря картотеке и распределению рукописей
по содержанию всякие справки требуют минимум времени для поисков.
Любовь к творчеству стимулирует работу, делает ее успешной. Я не беру
задач, которые меня не интересуют или не соответствуют моей научной
подготовке и кругу вопросов, которыми я занимаюсь. Но взятую на себя
работу я стараюсь выполнить наилучшим образом, а не кое-как, лишь бы
отделаться от нее. Это научное творчество увлекает.
Я полагаю, что успешности научной работы помогает также перемена тем.
Утром я обыкновенно занимаюсь разработкой задачи, требующей наибольшего
внимания и напряжения, а вечером другой, более легкой. По вечерам большею
частью выполняются научно-популярные статьи и книги, рецензии о научных
книгах, отзывы о диссертациях, корректуры и т. п., а еще позже, в течение
часа до отхода ко сну, я по временам создавал свои научно-фантастические
романы и уже в кровати часто обдумывал их продолжение на следующий день.
Эти романы также писались по заранее составленному плану, который в ходе
работы подвергался более или менее существенным изменениям.
Рабочий день нормально, если не нарушают его порядок какие-нибудь
заседания, продолжается от 10 ч. утра до 12 ч. ночи с перерывами, в общем
часов 10 - 11. Дней отдыха не соблюдаю, в кино и театрах бываю очень
редко. Читаю газеты, научную и художественную литературу во время
перерывов в работе и вечером в кровати. Мои успехи, как ученого, в
основном обусловлены вышеуказанными тремя условиями - планомерностью
работы, ее аккуратностью и любовью к научному творчеству. Облегчали их,
кроме того, счастливые семейные обстоятельства и материальная
обеспеченность при скромных требованиях к жизненной обстановке.
Так я начал работать уже в 1889 г. в Иркутске. Педагогические
обязанности в Томске в 1901 - 1912 гг., в Симферополе в 1919 - 1920 гг. и
в Москве в 1923 - 1929 гг., конечно, в значительной степени нарушали
порядок рабочего дня, и только со времени избрания в АН в 1929 г. я мог
проводить этот порядок с небольшими изменениями, как указано выше, и
достиг почти наибольшей продуктивности (...). В отношении педагогической
работы могу сказать, что я готовился к лекции накануне вечером или утром,
если лекция была после полудня, и всегда составлял памятку, в которой был
намечен порядок изложения (...).
В отношении воспитания молодыми учеными склада ума, характера и
навыков ничего не могу прибавить к вышесказанному. Многое зависит от
индивидуальных особенностей, семейной и жизненной обстановки ученого.
(Примечание Обручева: семейные дела могут очень тяжело отражаться на
состоянии духа и правильности и успешности работы, а жизненная обстановка
способствовать или препятствовать ей.) Один наиболее плодотворно работает
утром, другой - вечером, третий - ночью. Но планомерность и аккуратность
работы при любви к научному творчеству и увлечении им являются, по моему
мнению, основными условиями для успеха.
Каждый вечер, уже перед сном, Владимир Афанасьевич, как правило,
отвечал на письма. И корреспондентов и адресатов всегда было
множество. В государственных и ведомственных архивах, в семье
хранятся тысячи писем Обручева. Даже в экспедициях, обработав полевой
дневник, Владимир Афанасьевич обычно заканчивал день письмом.
К сожалению, все это огромное эпистолярное наследство до сих пор
не опубликовано, даже и не выявлено полностью, хотя, думается, оно
представляет немалый интерес.
В книгах Владимир Афанасьевич редко рассказывал о трудностях
путешествий, о своих переживаниях. В письмах, даже официальных, он
более откровенен.
Вот, например, одно из таких экспедиционных писем, адресованное
российскому посланнику в Пекине. Датировано письмо 30 марта 1894
года:
<Неделю тому назад я прибыл в Лан-чжоу, закончив этим зимнее
путешествие в Сы-чуань; недостаток времени заставил меня ограничиться
исследованием системы Восточного Куэнь-Луня, так что собственно в пределах
Сы-чуани я провел всего десять дней. Самым южным пунктом, достигнутым
мною, был г. Гуань- Юань, куда я прибыл 18-го февраля и откуда повернул на
север через Пи-коу, Кче-чжоу и Минь-чжоу.
Несмотря на то, что я выбрал для путешествия по этим южным странам
самое лучшее время года - конец зимы и начало весны, когда редки дожди,
сильно затрудняющие движение летом и осенью, два месяца, проведенные в
Куэнь-Луне, я должен считать самыми неприятными из всего срока экспедиции;
вечно хмурое небо, отвратительные дороги, ужасающе грязные, переполненные
насекомыми постоялые дворы, приспособленные только для носильщиков;
население более назойливое, более любопытное, чем на севере; требования
относительно помещения для ночлега, пониженные уже в Северном Китае до
минимума, возможного для культурного человека, оказываются еще слишком
высокими для грязной Сы-чуани, где в большинстве постоялых дворов нет
отдельной комнаты для путешественника и приходится удовольствоваться
полуразвалившимся сараем, конюшней или конурой хозяина, уступающего
путнику свой кан; к этим лишениям присоединяется еще недостаток хорошего
хлеба и однообразие мяса - полтора месяца я питался одной свининой. Ни
живописные дикие горы, красивые скалы и ущелья, ни роскошная южная
растительность с ее веерными пальмами, бамбуком и другими подтропическими
растениями, густо зеленеющими уже в половине февраля полями и цветущими
