склонов было бы легко быстро установить. А при загаре приходится облазить
весь склон, отбивая молотком шаг за шагом выступы пород, чтобы увидеть их
цвет и состав.
Это необычайное развитие загара на южном склоне Тянь-шаня я также
ставлю в зависимость от силы и обилия бурь в этой области: пылинки,
переносимые ветром, полируют загар и сообщают ему его блеск.
Из этой впадины (...) дорога выходит по длинному и извилистому
безводному ущелью, пересекающему передовую цепь Тянь-Шаня (...),
направляясь на юго-запад... Пьедестал в начале сильно расчленен оврагами и
сухими руслами на столовые высоты, усыпанные щебнем и галькой, но далее, к
югу, представляет черную пустыню (...). Растительность состоит из редких и
мелких кустиков по неглубоким сухим руслам, слегка врезанным в поверхность
пустыни, тогда как промежуточные между ними площади в сотни и тысячи
квадратных метров совершенно голые. Усеивающие их галька и щебень сплошь
покрыты черным блестящим загаром, и при взгляде на запад или юг под косыми
лучами поднявшегося солнца поверхность пустыни сверкала миллионами
синеватых огоньков, а при взгляде на восток против солнца, она подавляла
своим мрачным цветом (...).
За день мы спустились по пьедесталу незаметно на целых 700 м. Только
на следующий день пьедестал кончился (...) довольно высоким обрывом и
откосом, у подошвы которого выбиваются ключи. Тут дорога спустилась в
широкую впадину, ограничивающую с севера длинную цепь плоских холмов и
увалов Чиктым-таг, сложенных из третичных песчаников и конгломератов.
Благодаря выходам этих пород во впадине появляется вода в виде ключей,
питающих несколько оазисов и образующих даже ручейки, текущие на юг по
долинам, промытым в Чиктым-таге (...).
По этой впадине (...) мы шли этот и следующий день. Затем Чиктым-таг
кончился, и от подножия черной пустыни на юг протянулся большой оазис
городка Пичан, орошаемый более обильной речкой, образуемой ключами из-под
толщи наносов. Обширные заросли разных трав, колючки тростника, рассеянные
среди них отдельные пашни, фанзы, группы деревьев занимают большую
площадь, которая протягивается на юг до подножия высот Кум-тага. Ради
посещения последнего мы остановились среди зарослей недалеко от его
подножия, и я сделал пешком экскурсию в глубь его. Оказалось, что Кум-таг
действительно представляет собой целые горы из сыпучего песка, как
показывает его название (<кум> - песок, <таг> - гора, хребет). Они
поднимаются на 150 - 200 м над оазисом и состоят из огромных сложных
барханов, занимающих обширную площадь длиной с запада на восток около 60
км и шириной с севера на юг около 40 км, заполняя значительную часть
западного конца огромной впадины, которая отделяет пьедестал Тянь-шаня от
поднятия Бей-шаня и его западного продолжения - Курук-тага. Эти барханные
горы сыпучего песка совершенно голые, лишенные растительности, которая
появляется только на северной окраине их. Вдоль северного подножия
Кум-тага тянется пояс бугристых песков обычной высоты в 5 - 10 м, которые
кажутся карликами по сравнению с самим Кум-тагом (...).
Это огромное скопление сыпучего песка скорее всего продукт бурь,
дующих в <долине бесов>, расположенной непосредственно к востоку от
Кум-тага. В этой долине, как мы уже знаем, происходит сильное развевание
мягких глин и песчаников частыми бурями. Песок уносился бурями на запад и
юго-запад и постепенно накопился, заняв огромную площадь.
Дорога из Пикчана в следующий оазис, Люкчун, пролегает по долине,
ограниченной справа обрывами Скалистой гряды Сыр-кып-таг, а слева -
барханными горами Кум-тага. Люкчунский оазис расположен на речке,
прорывающей Сыр-кып-таг. В этом оазисе я хотел посетить метеорологическую
станцию, устроенную экспедицией Роборовского на два года, чтобы выяснить
климат обширной впадины, открытой еще экспедицией Грум-Гржимайло в этой
части подножия Восточного Тянь-шаня (...).
По наблюдениям метеорологической станции, абсолютная высота этой
части впадины к югу от оазиса Люкчун оказалась около 17 м ниже уровня
океана, а самая глубокая часть впадины с озером Боджанте, по нивелировке,
выполненной Роборовским, достигает 130 м ниже уровня океана (с вероятной
ошибкой в 25 м). Эти наблюдения подтвердили, что в центре материка Азии
поверхность земли значительно вдавлена в виде крупной впадины ниже уровня
океана (...).
В программе моей экспедиции стояло также изучение группы Богдо-ула в
Восточном Тянь-шане, которую не посещал еще ни один геолог. Но выполнить
эту задачу я был не в состоянии. Шла вторая половина сентября, и в
Богдо-ула выпал уже глубокий снег, так что идти в глубь гор было слишком
поздно (...).
Приходилось думать только о том, как доехать скорее до Кульджи (...).
Два года продолжалась экспедиция. 27 сентября (9 октября) 1892
года Обручев вышел из Кяхты, а 10 (22) октября 1894 года прибыл в
пограничный китайский город Кульджу. За это время, как подсчитал сам
Владимир Афанасьевич, было пройдено в общей сложности 13 тысяч 625
километров. На протяжении 12 тысяч 705 километров проводилась
планомерная геологическая съемка, собранная коллекция включала в себя
7000 образцов, в том числе 1200 отпечатков ископаемых животных и
растений.
Единственный спутник его - Цоктоев - не оправдал, к сожалению,
надежд. Его пришлось рассчитать и отправить в Кяхту. Фактически все
эти два года Владимир Афанасьевич был совершенно одинок в чужой
стране. И все экспедиционные заботы почти полностью лежали на нем.
<Я настолько устал от двухлетней, почти беспрерывной работы, что уже
на пути от Сучжоу приходилось заставлять себя вести правильно
наблюдения... Многие предметы снаряжения пришли в негодность, как,
например, обувь, которую уже в Люкчуне кое-как починили туземные
сапожники, или были израсходованы, как, например, записные книжки, тетради
и бумага, так что еще недели две работы - и мне буквально не на чем было
бы записывать наблюдения и вести дневники...>
И еще: <Пожалуй, больше всего я страдал от своего одиночества: ведь
кругом меня не было ни одного русского человека. Долгие месяцы я был
оторван от родины, не мог получать даже известий от своей семьи. Иногда
бывало очень тяжело и тревожно. Только горячий интерес к работе, страсть
исследователя помогали мне преодолевать все лишения и трудности>.
Общая протяженность маршрутной топографической съемки составила
9432 километра. С помощью анероида и гипсотермометра было определено
838 абсолютных высот. Более пяти с половиной тысяч километров Обручев
прошел по местам, до него не посещавшимся европейскими
путешественниками.
Главным географическим результатом работ стало, пожалуй,
обследование Наньшаня. Несколько раз пересек Владимир Афанасьевич эту
горную страну. На картах появились хребты Русского географического
общества, Мушкетова, Семенова, Потанина, Зюсса.
Оживленную дискуссию вызвали взгляды Обручева на происхождение
лесса - читатель уже познакомился с ними.
Не стоит говорить о многочисленных теориях образования лесса,
существовавших до Обручева, - их количество уже тогда превышало
десяток. И не стоит утверждать, что эоловая теория Обручева стала
общепризнанной.
Более того, собственные его взгляды менялись со временем.
Владимир Афанасьевич постепенно признал, что в образовании лесса
могли принимать участие и вода, и почвообразовательные процессы, что
<в Азии образование толщ лесса ясно связано с оледенениями>. Но
главная мысль эоловой гипотезы оставалась неизменной - тонкие
пылевидные продукты выветривания переносятся вместе с песком
господствующими ветрами и откладываются уже за поясом песков, где
сила ветра окончательно иссякает.
К настоящему времени насчитывают уже более семидесяти (!)
гипотез о происхождении лесса. Но не существует даже общепризнанного
определения термина <лесс>. Ученые спорят: порода это или почва?
Однако на каких бы позициях ни стоял автор очередной статьи о
лессе, он непременно процитирует работы Обручева. <Все его выводы о
роли ветра прошли жесткую проверку - временем и стали незыблемой
классикой>, - пишет геолог В. А. Друянов в своей книге об Обручеве...
Вернувшись из экспедиции в Китай, Владимир Афанасьевич и сам,
пожалуй, не заметил, как из скромного провинциального геолога он
начал становиться ученым с мировой известностью. Еще до его
возвращения в <Известиях Русского географического общества> были
опубликованы восемь его писем, предварительных отчетов. А потом - год
за годом - все новые и новые статьи.
В 1894 году Русское географическое общество присудило В. А.
Обручеву премию имени Пржевальского, в 1898 году Парижская академия
наук - премию имени Чихачева. А в 1901 году двухтомный труд Владимира
Афанасьевича о его путешествии по Центральной Азии был удостоен
высшей награды Русского географического общества - Константиновской
золотой медали.
Особенно большой интерес, а в дальнейшем большой резонанс
вызвала одна из находок Обручева, сделанная еще в самом начале
экспедиции - в пустынях Внутренней Монголии.
Рихтгофен считал, что в третичное время на месте пустынь
плескалось огромное внутреннее море Хан-хай. Это мнение было
общепризнанным, ни у кого не вызывало сомнений.
<Я нашел какие-то острые и длинные кости, - писал Обручев, - и,
конечно, подумал, что это кости какой-то неизвестной рыбы, жившей в этом
море>.
Открытие могло бы и не состояться, если бы на месте Обручева
оказался другой, менее педантичный, менее <въедливый> исследователь.
Боясь ошибиться в своих предположениях, Владимир Афанасьевич
послал обломки известному австрийскому геологу, президенту Венской
академии наук Эдуарду Зюссу.
Ответ не заставил себя ждать:
<Позавчера пришла маленькая посылка - щ 2 и сегодня большая - щ1. Мне
надо рассказать Вам нечто весьма неожиданное... Удалось некоторые обломки
зубов соединить, и выяснилось, что они, б е з в с я к о г о
с о м н е н и я, принадлежат большому травоядному наземному
млекопитающему... Может быть, удастся в ближайшие дни соединить еще
несколько обломков и получить еще более точные результаты... Но для
понимания Гоби эта вещь очень важна>.
Три недели спустя Зюсс пишет вновь:
<Это, без сомнения, носорог, и, также без сомнения, это пресноводные
отложения, которые, наверно, не старше среднетретичного возраста. Это
чрезвычайно замечательно, и Вы доставили этой неожиданной находкой очень
существенный материал для дальнейшего понимания Гоби, во всяком случае, в
направлении, мною совсем не ожидавшемся>.
Многие годы спустя американские и советские палеонтологи
обнаружат в пустыне Гоби - именно там, где указал Обручев - целое
кладбище останков ископаемых животных - титанотериев, динозавров,
пресмыкающихся, даже целые гнезда окаменевших яиц. Но вопрос о
существовании третичного моря в центре Азии будет уже безоговорочно
решен той самой первой находкой Владимира Афанасьевича - море Хан-хай
никогда не существовало!
Переписка Обручева с Зюссом началась еще в 1891 году и
