долины, которые расчленяют лесс и создают характерный рельеф лессовой
страны. Вот это количество осадков в течение тысячелетий могло существенно
меняться, и в одни эпохи расчленение лесса было сильнее, в другие - слабее
или даже почти прекращалось.
Весьма характерно и доказательно, что вблизи границы области лесса,
то есть вблизи области песков, состав лесса более грубый, в нем много
мелких песчинок, а на поверхности лесса сыпучий песок даже образует
скопления, как мы видели у окраины Ордоса. С удалением от этой границы в
глубь области лесса состав последнего становится все более и более тонким,
пылевым.
Таким образом, лесс Северного Китая является продуктом пустынь и
полупустынь Центральной Азии, который в виде пыли выносится из них ветром,
оседает и накопляется в степях, ограничивающих эти области с юга (...).
По возвращении (...) в Су-чжоу я провел 11 дней в доме Сплингерда.
Нужно было послать за верблюдами, находившимися на отдыхе на окраине
оазиса, и организовать отправку всей собранной от Пекина коллекции (...).
Я решил нанять большую китайскую телегу, нагрузить на нее коллекции и
отправить вперед прямо в Кульджу - в русское консульство. Нужно было найти
надежного возчика и получить для него из ямыня уездного начальника
свидетельство, что он везет научные коллекции русской экспедиции и поэтому
не подлежит реквизиции и таможенным сборам. Для упаковки коллекций были
уже заказаны ящики, и теперь с утра до вечера я был занят укладкой,
заполненные ящики зашивались в сырые бычачьи шкуры, чтобы образцы не
подмокли и не растерялись (...). Наконец, все было кончено, телега
отправлена, караван в сборе, нанят китаец - проводник до г. Хами, и мы
простились с гостеприимным домом бельгийца, оказавшего большую помощь моей
экспедиции (...).
Путешествие через Бей-шань, богатое геологическими наблюдениями,
представляло мало интереса и разнообразия в отношении ландшафтов и путевых
впечатлений. Почти на всем протяжении мы ехали в течение двух недель по
гористой местности, причем то пересекали отдельные горные цепи, то
промежуточные между ними группы и цепи холмов и рассеянные среди них
долины и котловины. Нигде не было ни высоких перевалов, ни тесных ущелий;
дорога шла прямо или слегка извиваясь по долинам, сухим руслам, логам,
незаметно переваливая из одной в другую. Воду мы имели ежедневно из
колодцев или ключей, окруженных небольшими оазисами зарослей тростника,
кустов, иногда тополей; вода часто была солоноватая. Корм для животных
давали те же оазисы. Дорога, по которой мы шли, вероятно, мало посещаемая;
мы не встретили ни одного каравана и ни одной юрты кочевников; зато
попадались антилопы и в одной местности, в глубине Бей-шаня, стадо
куланов, давшее случай подновить запас провизии. В зависимости от
расстояния между источниками воды мы делали то большие, то маленькие
переходы.
Общий характер местности напомнил мне Центральную Монголию; Бей-шань,
подобно последней, нужно назвать холмисто-гористой полупустыней, в которой
процессы разрушения и развевания господствуют. Благодаря им и крайне
скудной растительности строение гор почти везде было совершенно ясно; мы
могли видеть, как белый гранит внедряется неровной массой в серые гнейсы,
а сам пересекается еще жилами темнозеленого диорита, и в каких
разнообразных отношениях встречаются эти породы. Процессы разрушения были
особенно наглядны в горах у колодцев Мын-шуй, представлявших большой
массив гранита, в котором выветривание создало бесчисленные карманы,
впадины и целые ниши разной величины. Можно было проследить, как в нишах
постепенно разъедается и разрушается свод, понижаются стенки и как в конце
концов на месте холма остаются гребешки и кочки от стенок уничтоженных
ниш. В этом месте я устроил дневку, чтобы изучить основательно ход
развития этих форм разрушения твердой породы (...).
Через 12 дней наш путь, шедший в общем на северо-запад, резко
повернул на запад. Мы миновали Бей-шань и уже перед тем несколько дней на
горизонте видели хребет Карлык-таг, восточный конец Восточного Тянь-шаня,
увенчанный вечноснеговыми вершинами (...).
Пересечение Бей-шаня подтвердило вывод, сделанный мною уже в
Восточной и Центральной Монголии и в Ордосе, именно, что в Центральной
Азии лесс образуется, но не накопляется, что степных котловин, заполненных
лессом, которые предполагал Рихтгофен, нигде нет, что везде выступают
коренные породы, выветривающиеся и дающие пыль, которая выносится ветрами
из пустыни и осаждается на окружающих ее горах и степях. Бей-шань даже не
содержал скоплений сыпучего песка, которые я видел в Центральной Монголии;
здесь даже этот материал выветривания не мог накопляться в достаточном
количестве, а выносился ветрами на юго-запад - в хребет Курук-таг и к
озеру Лоб-нор (...).
...Мы ехали шесть дней и еще день потеряли из-за бури (...).
...В этот день с утра дул порывистый ветер с юга, но к 3 часам дня
его сменил резкий ветер с северо-северо-востока, который к 6 часам вечера
перешел в бурю. С началом этой бури белые тучи окутали гребень Тянь-шаня и
засели на нем, спустившись в верховья всех ущелий; хребет нахлобучил белую
шапку, из которой на верхней половине хребта выпал снег. Буря продолжалась
всю ночь и весь следующий день: и достигала такой силы, что идти против
ветра было совершенно невозможно. Моя палатка, выдержавшая два года
путешествия и немало бурь, под напором ветра начала разрываться по швам
(...). К закату солнца ветер резко ослабел и в сумерки прекратился. Эта
буря не сопровождалась такой массой пыли, как в песках или в стране лесса
на южной окраине Центральной Азии; воздух был сравнительно чистый,
очевидно, на степях подножия Тянь-шаня ветер не находил много мелкого
материала.
По словам жителей с. Ляо-дун, в этой местности бури не редки; весной
и в июне из двух дней один бурный, летом и в сентябре из пяти дней один
бурный, а позже осенью - из десяти дней один; только в январе - феврале
бури редки. Бури эти налетают с севера и с северо-востока и достигают
такой силы, что трясутся стены глинобитных фанз (...).
Особенно сильными бурями отличается местность к югу от второго
участка подножия Тянь-шаня, где большая дорога уходит в горы от безводия и
бурь. Из Ляо-дуна и других мест первого участка имеются более короткие
дороги в Люкчун и Турфан, пересекающие пустыню по прямой линии, но ими
пользуются только зимой, когда бури редки, а воду может заменить снег или
взятый с собой лед, и пользуются только немногие; вся эта местность уже
много столетий тому назад была названа китайцами <долиной бесов>. По
китайским описаниям, эта долина известна сильными бурями, которые (...)
поднимают в воздух камни в яйцо величиной, опрокидывают самые тяжелые
телеги и, развеяв рассыпавшиеся вещи, уносят и телегу. Людей и скот,
застигнутых в дороге, заносит так далеко, что и следов нельзя найти. Перед
ветром слышен глухой шум, как перед землетрясением.
Жители Люкчуна также рассказывают о невероятной силе ветра,
срывающего с гор щебень в таких массах, что кажется точно идет каменный
дождь; шум и грохот заглушают рев верблюдов и крики человека и наводят
ужас даже на бывалых людей. Никто не в силах удержаться на ногах, ветер
даже опрокидывает арбы и уносит на десятки шагов. Известны случаи гибели
целых караванов.
И все-таки, как сообщал путешественник Роборовский, не так давно
через эту местность пролегала колесная дорога и на ключах и колодцах
имелись станции. В начале XIX века по этой дороге шел казенный караван из
Пекина, везший серебро в Восточный Туркестан, его сопровождали войско и
чиновники. Поднялась страшная буря и разметала весь караван; посланные на
поиски отряды не нашли никаких следов. Тогда по поручению богдыхана все
станции были разрушены, колодцы закиданы камнями, а дорога наказана
бичеванием цепями и битьем палками, а чиновникам, войскам и всем едущим по
казенным делам было строго запрещено пускаться по этому пути (...).
Роборовский (...) видел разрушенные станции и засыпанные колодцы,
кости верблюдов и лошадей, испытал бурю, во время которой галька величиной
с кедровый орех, поднятая ветром, больно била в лицо. Чтобы не унесло
юрту, пришлось привязать ее к вьюкам. Он отметил, что обрывы гор,
сложенные из красных глин, разрушены и расчленены ветрами на странные
формы, не поддающиеся описанию; местность страшно изборождена, изрыта и
расчленена на столовидные высоты и глубокие котловины...
В начале второго участка дорога, постепенно приблизившаяся по
пьедесталу Тянь-Шаня к предгорьям его, пересекает длинный отрог скалистых
гор, протянувшийся на юго-запад в глубь пустыни и состоящий из двух
десятков отдельных гряд (...). Мы ночевали на ключах, не доезжая этого
отрога (...), пересекли весь отрог и выехали затем в обширную впадину
Дун-иен-чже, ограниченную с севера самим Тянь-шанем (...).
Эта впадина достигает 40 - 45 км длины с востока на запад и от 5 до
10 км ширины с севера на юг (...).
В этой впадине также свирепствуют бури, срывающиеся с холодных высот
Тянь-Шаня. Нам рассказывали, что лет десять тому назад со станции
Цзи-ге-цзинзе в восточной части впадины выехал обоз из 15 китайских телег.
На станции предупреждали, что надвигается сильная буря, но китайцы
ответили, что в телегах она им не страшна, и уехали. Но на следующую
станцию Чоглу-чай они не прибыли. Очевидно, буря смела телеги, животных и
людей вдоль подножия Чоглучайской цепи гор и погубила всех.
Мы сами испытали на третий день пути по впадине сильную бурю. С 6
часов утра поднялся сильный ветер с запада-северо-запада; к 9 часам он
достиг такой силы, что трудно было держаться в седле, а при сильных
порывах лошадь шаталась и сворачивала с дороги: мы шли на юго-запад, так
что ветер был не встречный, а боковой. Даже завьюченные верблюды
пошатывались при порывах и останавливались. Я пробовал бросать вверх камни
в 1 - 2 фунта весом; обратно они падали не вертикально, а под углом в 60 -
70 градусов, а плоские плитки буря сносила на 10 - 20 м в сторону (...).
О силе ветров свидетельствовали также грядки, попадавшиеся на дне
впадины на голой почве пустыни или солончака между зарослями. Эти грядки
состояли из гравия и мелкой гальки величиной от 2 до 6 мм, достигали
высоты 30 см и представляли гигантскую рябь, наметенную ветрами,
переносившими не только песок, но и камешки указанной величины. Во время
бури воздух над впадиной наполнился пылью, которая вздымалась столбами с
голого солончака центральной части и с песчаных бугров среди зарослей,
тогда как на окружающей пустыне, давно уже выметенной ветрами, только
более сильные вихри вздымали небольшие столбы пыли.
Из этой впадины дорога переваливает по ущелью через отроги Тянь-шаня
в другую впадину - Си-иен-чже гораздо меньшей величины, но также с
солончаком посередине, окаймленным зарослями тростника с лужицами соленой
воды, но без деревьев. Склоны этой впадины представляли необычайно сильное
развитие пустынного загара, покрывавшего все скалы, обломки и щебень
твердых коренных пород. На этом мрачном черном фоне выделялись только
холмики у подножия гор, состоявшие из желтых глин и рыхлых песчаников, на
которых загар в связи с их мягкостью и легкой разрушаемостью развиваться
не может. Этот загар очень удручает геолога, так как совершенно скрывает
под собой все разнообразие строения гор, которое в виду обнаженности
