позадавал вопросы, слабо улыбнулся под конец и даже врезал подзатыльника,
когда уличил его в неточности.
-- ...А поначалу-то говорил, что сам вызвался? Ишь ты, не хочешь
подставлять никого, да? Ладно, мертвого не воротишь. Может, я и погорячился
в письменном виде, но зато теперь могу быть уверен, насколько это вообще
возможно, что умысла злого не было, а был несчастный случай на дороге,
хотя... Так, говоришь, девчонка в больнице до сих пор... Ты вот что, скажешь
Тони, чтобы с вдовой поговорил по поводу денег, и если что -- пусть отсыпет
не скупясь, я отвечаю. Сам зайди, вырази сочувствие, ну, сообразишь...
А у меня тут дела идут потихоньку: срок иссякает в будущем году и воля
попой вертит, так что скоро ждите. Со ржавыми у меня контакт пошел, слава те
господи. Сим-Сим, скотина, язычок прислал -- ему на волю было идти год с
лишним назад, так еще на два раскрутился -- чуть раньше меня выйдет. Но все
равно молодец: не трус, не дурак и не лодырь, а ведь с простого гангстера
при Гнедых начинал...
-- Ну, с вашей поддержкой это не так уж и удивительно.
-- Хм. Поддержка -- поддержкой, но надо и самому голову на плечах
иметь, а также уметь ее оберегать. Кстати, не желаешь ли ты моей поддержки?
На зонах нынче неспокойно: то мужичье взбунтуется, то импортные латиносы
хвост подымают, да и скуржавых полно... Как насчет пары-тройки лет возле
солнечной Антарктиды? Я устрою по дружбе, Джеф?
"Вот за это тебя Кромешником и кличут. Ну ни секунды расслабухи, все
норовит за горло подержаться..." -- Нет, шеф, благодарю покорно. Я...
-- Ларей.
-- Обмолвился, прошу прощения. Ларей. Я бы предпочел быть вам полезным
на воле. Так мне разум подсказывает. Но если вы решите иначе...
-- Я пошутил. ("Ну и шутки у тебя... шеф хренов! А ведь на волю выйдет
-- совсем тяжко будет, надо привыкать. Эх, гадский рот!..") Ты нужен именно
на воле, к тому же у тебя семья, ребенок...
-- Двое.
-- Уже двое? Давно ли?
-- С неделю как из роддома.
-- Поздравляю. Парнишка?
-- Угу. Теперь полный комплект: дочь и сын.
-- Тем более нельзя на зону. Видишь, как все неудачно для тебя
складывается: рекомендации есть, поле деятельности немеряное, а придется на
воле поскучать. И не надо меня материть, ни вслух ни в мыслях, я ведь многое
вижу по твоим жвалам. Далее: многое вижу, а тебя, во всей полноте твоих
душевных и мозговых извивов, не представляю, потому что человек сложнее и
круче любой схемы, причем настолько, что и сам себя не знает даже на
четверть. Я к чему: когда общаешься с другим человеком, держи уши торчком.
Это не избавит тебя от всех неожиданностей, но подготовит к ним. Врубаешься?
-- Абстрактно -- да. А конкретно -- пока не очень.
-- Держи конкретику. Я отношусь к тебе гораздо лучше, чем к... Ну,
одному из Гнедых, например. И ты это знаешь, как я заметил. Но это вовсе не
значит, что я прощу тебе любой косяк. И если ты будешь это понимать, то и
вероятность косяка уменьшится, и я для тебя буду менее неприятен, как это ни
парадоксально. Все, вали. На досуге додумаешь...
Ржавые... Все эти годы Гек терпеливо ждал и все-таки дождался удобной
ситуации. Новые времена меняли мир по обе стороны решетки, подстраивая под
себя людей, их обычаи и законы. Экономика страны Бабилон, визжа и скрипя на
каждом околодворцовом повороте, тем не менее набирала ход. Несмотря на все
усилия чиновничье-генеральской когорты, стоящей у руля, жизнь брала свое:
стало больше свободы в делах, контактов с остальной цивилизацией, реальных
денег на руках у населения. Золотой дождь просыпался и на гангстерские
группировки, и на деловых людей, и на чиновников. Хватило даже на
формирование так называемого среднего класса. Урочий мир поначалу прошел
мимо новых веяний, грабя и воруя по прежним образцам, но ветры перемен
достали и этот заповедник былого. Все чаще в места заключения попадали
уголовники новой формации -- гангстера. Денег у них было полно, амбиции
хлестали через край, привычка решать дело быстро и с кровью никуда не делась
-- пошли конфликты и разборки. Первыми сориентировались скуржавые, где
таской, а где лаской подгребая к себе новых мальчиков. И сразу это
почувствовалось: их позиции укрепились на воле и на зонах. Правда, благодаря
усилиям Кромешника благополучие их оказалось непрочным: рассыпались
крупнейшие скуржавые бастионы -- 26-й спец и "Аргентина", да и в других
местах рвакля пошла весьма резво и не в пользу скуржавых, но их опыт был
замечен и перенят доминирующей уголовной пробой страны -- золотыми, или, как
их обычно называли, -- ржавыми. Все чаще крупные гангстерские шайки на воле
попадали под протекторат ржавых урок, исправно отстегивая им "на общак" долю
прибылей. А это были весьма крупные суммы, налетами таких не заработать и в
трамвае не украсть. Урки -- тоже люди, кому не хочется гулять по кабакам на
размер души, не глядя в прейскуранты, раскатывать в роскошных лимузинах с
шикарными шлюхами, снимать дорогие номера в гостиницах на любых курортах
планеты? И многие ржавые не удержались от соблазна -- зажили широко и с
песнями. Уже прошли в крупных городах локальные сходняки, где урки сами себе
разрешили иметь семью и собственность, в виде домов, автомобилей и долевого
участия в фирмах. Появились и "недоспелки", богатые гангстера-уголовники,
возведенные в "пробу" без соответствующего горнила в виде многолетних
отсидок и зонных битв за авторитет.
Но за колючей проволокой все еще царила старая урочья генерация,
которой вовсе не были по душе нравы новых ребятишек и их привязанность к
большим деньгам и сытной жизни. Назревал раскол, где одни урки с презрением
относились к образу действий других. Именно этой ситуацией Гек и
воспользовался. Правильные урки Сюзеренского централа сообща пустили на зоны
маляву, в которой жестко осудили недоспелков и тех, кто, видимо за большие
"бабки", давал им рекомендации. Обновленные же, к этому времени набравшие
множество влиятельных сторонников, издали контрмаляву, в которой ставили под
сомнение дееспособность авторитетнейших, но оторванных от действительности
урок старого образца... Гек разослал по зонам свою.
"...а в нашем Доме порядки должны быть одни для всех. Благо
арестантское должно помогать людям, а не б...м обоих полов. Дельфинчика знаю
не понаслышке и его суждениям верю. И Слон и Лунь -- только хорошее могу о
них сказать, поскольку их понятия правильны, без гнили. А что касается
деятелей типа Амазоны, Торча, Полуторного Фила -- я таких урок не знаю и их
язычки для меня -- звук пустой. Баклажан, отсидевший два года за хулиганку,
-- это еще не урка, нет. И в наших краях, и на воле никто еще не слыхивал,
что доброго сделали они для Дома, кого они обогрели и кому помогли. Пусть
поднимутся к нам да покажут себя, чем они от скуржавых или от меди
отличаются, тогда и поговорим. А обывателей пугать, да газетчикам позировать
-- любой дурак сумеет.
Бродягам на Крытую Маму персональный привет.
Стивен Ларей".
Слово Кромешника хоть и не поставило точку в идеологическом споре, но
обеспечило значительный перевес уркам старого зонного уклада, что те не
понимать не могли. Кое-кто из них пытался все же поставить вопрос о
последнем Ван -- де, мол, надо вызвать его на правилку, да пусть объяснится
и докажет, да еще надо посмотреть, какой он там Ван... Но это так, вяло и
для понта: любой урка знал, что неподсуден, пока ему не "предъявят" его
товарищи и не докажут это на сходняке, в присутствии всех. А за Лареем никто
не знал никаких огрехов, только фантастические небыли, а главное -- былины
во славу арестантского мира. И на сходняк его не имеют права вызывать,
поскольку он -- другой пробы, причем высшей. А он, в свою очередь, имеет
право не отвечать на их предъявы, но не имеет права голоса на их сходняках,
хотя присутствовать и советовать может, если общество разрешит. И новые
правила он устанавливать не может, поскольку не бывает сходки из одного
человека, а других Ванов нет на белом свете, и новые не появятся. Зато он
может оспорить и не признать эдикты ржавой сходки, поскольку его сан дает
ему пожизненное право и обязанность -- хранить, толковать и держать в
чистоте заветы арестантского мира, сформированные многими поколениями
сидельцев страны Бабилон.
Теоретически можно было бы объявить его самозванцем, но позориться
подобной гнилухой, а вдобавок ссориться с признавшими его Дельфинчиком,
Лунем, Ширкой и другими столпами уголовного мира, стариками и молодежью, не
говоря уже о самом Кромешнике и его людях -- желающих не нашлось.
Кстати, в ту же пору он встретился и навсегда попрощался с Чомбе. Ему
пришлось для этого побывать в межзонной больничке, где Чомбе в свои сорок
неполных лет умирал от туберкулеза. Гек организовал для него и себя
отдельную палату и ночью открылся ему. Полуслепой Чомбе все не мог поверить,
что сказочный Кромешник и Гек-Малек -- это одно и то же, долго трогал лицо
Гека, а потом тихо заплакал... Проговорили всю ночь. Наутро Чомбе попил
через силу чаю, обнял Гека и попросил оставить его одного: "...сам уйду, что
мучиться. Не хочу, чтобы кто-то видел, да и псам на тебя зацепки не
будет...". Гек в последний раз стиснул друга за худые плечи и отчалил. В тот
же вечер Чомбе вскрыл себе вены на руках и ногах. Последствий ни для кого не
было -- все равно он был сактирован подчистую и не принадлежал в тот момент
ни одному земному ведомству. Но дело свое он сделал: перед смертью послал
маляву, в которой также признавал и поддерживал Ларея. А его голос очень
много значил для правильных урок.
Потребность в мирном сосуществовании и взаимодействии, таким образом,
становилась неизбежной, оставалось только выработать соответствующие
правила, но и этого не понадобилось: де-факто они уже сложились и не
противоречили арестантскому уложению и законам обеих проб.
Так уж случилось, что невероятные легенды о последнем Ване получили еще
одно подтверждение. Причиной послужило принятое когда-то Геком лицо Джеза
Тинера и архивы, им же захваченные во время побега и осевшие в секретном
логове Ванов. Ржавые решили снять свое проклятие, распечатать "Эльдорадо",
послав для этой цели одного из своих старейшин, Ричи Самоеда. Эту кликуху он
получил за то, что в молодости, сидя на той, еще "доатомной" зоне, проиграл
в карты левое ухо, сам его отрезал и якобы съел. (На самом деле он закопал
его недалеко от колючки за бараком, похоронил, так сказать, но неизвестно
кем пущенная шутка прижилась, и Ричи уже никому ничего не мог доказать. А
ведь его и прихватили той ночью, сразу после "похорон", и ухо злополучное
нашли, иначе тянуть бы ему три добавочных года за попытку к побегу, но
тщетно -- съел он свое ухо и погоняло поменял: был Дымок, а стал Самоед. С
этой кличкой его и в пробу возвели.)
Ричи прибыл не один, с ним вместе причалили к берегу "Эльдорадо" еще
трое полноправных ржавых урок, а с ними пристяжь, четверо подающих надежды
нетаков. Кроме Самоеда, все они были молоды, от двадцати с небольшим до
тридцати, в то время как Самоед давно уже разменял седьмой десяток. Он был
не по-стариковски шустр и отличался цепким и жестоким умом. Миновали те
времена, когда он сам махал пером в кровавых разборках, но и сегодня по его
слову на правильных зонах молодежь вершила суд и расправу. Теперь же он без
робости и с большим интересом ждал встречи с Лареем-Кромешником: слишком
много о нем болтают, так ли он хорош будет при ознакомительном базаре с ним,
с Ричи Самоедом, который протоптал все зоны и этапы великой Родины и повидал
