-- Вы намекаете насчет первых минут нашей сегодняшней встречи? Хочу
загладить. Дружбу, повторяю, я не предлагаю, не в кино, однако готов
вернуться к обсуждению вашего предложения насчет Арвид--Дэниел.
-- Хм, да что обсуждать-то, господин Доффер? Мне близко к полтиннику,
вы тоже не мальчик. Это наш Адмирал клал с прибором на возраст и болезни и
держится молодцом, всем нам на зависть... Что же касается имен и на "ты" --
у нас с вами уже сложился стереотип за время первой беседы, а в зрелом
возрасте стереотипы трудно ломать. С этической точки зрения вроде бы и нет
проблем, но вот чисто технически... Странно как-то, вроде взрослые люди...
Ну давайте попробуем. Кто первый начнет и как, собственно? У вас есть
готовая инструкция на эту тему?
-- Сейчас я ее принесу, -- ухмыльнулся Дэнни и направился к бару,
продолжая удивляться про себя, как он раньше не рассмотрел за этим кабаньим
рылом гибкого и сильного ума.
Закончилось восстановление зоны аккурат перед праздником. Ни о каком
концерте и речи уже не шло: сидельцы все еще намертво были вмурованы в
бараки, только и таскали, что в шизо и на следствие; зонное начальство с
печальным свистом улетело со своих постов на новые места службы, кто с
"неполным служебным соответствием", кто с понижением в звании и должности.
Удержался лишь начальник хозчасти, неблизкий родственник генерал-губернатора
округа, но и ему теперь предстояло заново акклиматизироваться в служебной
среде, в которой он оставался единственным высокопоставленным старожилом.
Но время шло, и жизнь постепенно налаживалась: вновь заработали цеха,
через вольняшек и унтеров сначала тоненьким ручейком, а спустя пару месяцев,
когда ослаб аварийный шмон-режим, полновесной рекой потекли запрещенные
радости: курево, алкоголь, чаек, сахар, деньги, письма, радиоприемники,
порнуха... Геку пришлось передать часть связей и полномочий подручным,
поскольку его новое положение требовало иного рода усилий и занимало все его
время.
Он побожился прилюдно и исполнил. Он стер с лица земли мощное осиное
гнездо скуржавых, один из важнейших бастионов их "пробы". Проклятие
"де-факто" перестало существовать; любой правильный нетак, либо ржавый, мог
отныне без голодовок и саморезов подниматься на зону, не опасаясь за свою
жизнь (или честь). С "де-юре" вопрос был посложнее, поскольку авторитеты
золотой пробы пока еще не приняли вердикта и не разослали соответствующих
маляв.
В том-то и состоял один из самых сложных и тонких моментов
существования Гека в здешнем мире зазеркальных понятий и неписаных эдиктов.
Он знал для себя, что его "проба" -- высшая, но уж больно мала она была -- в
сам-один -- и не имела законных перспектив на возрождение. Стало быть, от
взаимодействия со ржавыми, наиболее близкими по духу и понятиям урками, было
не уйти. Но признать их верховенство или хотя бы ассимилироваться с ними Гек
не желал -- он выше, и все тут.
Рассчитывать на легкое признание этого факта со стороны ржавых не
приходилось, но и воевать с ними нельзя, да и незачем -- просто получится
еще одна смута и брожение и беспредел... Как быть? Гек думал.
Может быть, ему бы стало полегче, узнай он, что и ржавые попали почти в
аналогичное положение по отношению к нему. Все зоны юго-востока и выше были
переполнены слухами о случившемся на двадцать шестом спецу. Времена Большой
Рвакли, казалось бы, канувшей в седую вечность, возвращались во всем своем
страшном величии. Триста псов, погибших в одночасье, -- и в самом деле очень
уж круто, а рассказы, идущие от этапа к этапу, от зоны к зоне, приумножали
сей результат до тысяч. Все, кто хотя бы мимолетно видел легендарного Ларея
-- на этапе ли, в камере, сейчас или в прошлом -- становились желанными
рассказчиками. И любой жест его, любое слово и действие, задним числом
позлащаемое недавними подвигами, наполнялось глубоким смыслом и значением.
Лунь и раньше докладывал ржавым -- как он выглядит, как держится и что
излагает, но теперь он мог не обращать внимание на скепсис золотых
авторитетов, ибо авторитет человека, бесстрашного и безупречного в своих
понятиях, который приблизил его к себе и относился к нему, простому нетаку,
с уважением -- в его глазах и в глазах любого правильного сидельца весил
теперь не меньше целой сходки ржавых. Бабилонский "Пентагон" давно уже
почернел усилиями того же Ларея, и хотя подтвержденные урки все еще туда не
ходили дальше предвариловки, но нетакам был в "Пентагоне" полный зеленый
свет и уважение, если по заслугам. И там помнили Ларея и чтили его первым в
самых почетных тюремных святцах... Как ни цеплялись ржавые, как бы ни
хмыкали, но придраться к словам и поступкам Ларея -- не могли. Более того,
жесткость и непримиримая верность Ларея старинным "идеям", отныне широко
известная в пределах царства-за-колючкой, на этом фоне превращала самих
ржавых в вольнодумцев и неженок.
Лунь в сотый и тысячный раз сдержанно подтверждал: да, это его подушка,
да, как тебя сейчас -- вместе кушали... поначалу страшно, а... потом --
тоже, только по-другому...
Как бы то ни было, но Луня, проверенного нетака по третьей ходке,
возвели -- приняли в "пробу" на очередном сходняке. Золотые рассчитывали
таким образом сохранить влияние и удерживать молодых авторитетов в своей
пробе, черпая через них свежую кровь и силу, столь необходимые в бесконечной
битве под угрюмым тюремным солнцем. Да, если бы Гек знал об этом, то не
удержался бы от улыбки: это отвечало его планам на будущее и хоть немного,
но упрощало важнейшую из задач: найти точку опоры в существующей пробе, а не
ковать новую. И то, что его персонально приговорили к мученической смерти на
всех скуржавых сходках страны, -- ни в какой степени его не колыхало:
попадись он им -- без приговора разорвут.
А тут грянул высочайший Указ от Господина Президента: долгожданная
амнистия и кое-что еще. Амнистия, стараниями Сабборга, почти восстановившего
прежнюю степень Адмиральского благоволения, коснулась немногих --
женщин-матерей, малолеток-первосрочников, мелких правонарушителей,
погоревших лягавых всех мастей, военнослужащих... Профессиональный же
уголовный мир не получил в этом смысле ничего. Сабборг хотел как лучше, по
принципу: сел -- досиживай, но забыл в служебном раже, что лишает своих
"цепных" присных, служителей решетки, сильнейших рычагов влияния на
сидельцев. На зонах, прежде вполне благополучных, где администрация
поставила "на путь исправления" и под свой контроль всю неформальную знать,
ЧП посыпались как горох: драки, побеги, голодовки -- все то, что раньше было
уделом черных урочьих зон. Однако было в указе и пресловутое "кое-что еще",
а именно: отмена локальных ограждений в жилых и промышленных зонах мест
лишения свободы. До некоторой степени это ослабило напряжение для тех, кто
сидел и не ждал милостей от великого праздника: дышать стало легче, и
общаться, и держаться, и вообще...
Местные зонные власти всеми правдами и неправдами пытались сохранить
сидельческий быт в прежних, уже невидимых границах, но дело было сделано --
ветер не воротишь...
С полгода, не меньше, прошло со времени победы, пока на зону поднялся
первый нетачий этап. Пусть и небольшой, в шесть рыл, но прецедент был
создан: так еще одна зона "официально" стала черной.
Гек по-прежнему жил в своем четвертом бараке, но перенес резиденцию в
противоположный правый торец -- а то привыкают люди к рутине, случайную
близость к оазису принимают за положенную природой данность, ленятся, не
поспевают за изменениями... Всем хочется поближе к трону держаться --
началось массовое переселение и подспудная тусовка по принципу: кто выше --
тот ближе. Наружная часть правого торца барака к тому же стояла прямо под
лучами прожектора и хорошо просматривалась с вышек -- мало ли кто затеет
недоброе, ну, к примеру, захочет добраться до Ларея с помощью взрывчатки или
подкопа... Так пусть "попки" на вышках и правильному делу послужат, охраняют
то, что должны охранять.
Порядок, принятый ранее в трех бараках, Гек распространил на всю зону.
Его беспощадность к отступникам попригнула все недовольные головы, но само
недовольство не остановила. Люди шептались в курилках и закутках, кляли его
на все корки (с оглядкой), но -- что делать -- приспосабливались, жить-то
надо. Однако основные сидельческие массы, не из числа борзых и деликвентных,
почувствовали реальное облегчение: появился стабильный заработок, вполне
божеские поборы (добровольно-принудительные пять процентов), установился
жесткий, но всем понятный порядок взамен прежнему беспределу. Каждый трудила
теперь знал, что может потребовать правды и справедливости у кого угодно и в
поисках ее дойти хоть до самого Ларея, хотя и не всякому дано -- вот так
запросто поговорить с верховным Паханом. Каждый нетак воочию мог видеть, как
стремительно поднимаются в урочьей иерархии недавние товарищи, делом
доказавшие ум, решительность и верность. Не ссы и не волчи, не мелочись и не
крысятничай, сучье -- руби, перед псами не гнись. И однажды, сидишь такой в
курилке, травишь с кентами на сон грядущий, а тут посыльный: Ларей
приглашает к себе на вечерний чаек -- ух ты, в рот компот!..
Вот и сейчас Гек сидел в своей конторке и готовил малявы соседям на
близлежащие зоны: на ординарный режим и на малолетку. С ординаром -- было
хлопот: почти поголовно сидит там дуроломная молодежь по первому разу. Сил
девать некуда, мозгов взять неоткуда... "...Перестать обманом играть на
"просто так", прекратить наказывать хером -- все ведь вернется бумерангом
через трамбовки. Соблюдайте себя. Любой незаслуженный самодеятельный опуск
будет наказываться на тот же манер, ибо нельзя гадить в доме, где живешь ты
и твои собратья. Лягавый всегда рад макнуть человека в грязь -- лишите его
такой радости... На этот раз гревом поможем и дадим чистых "коней" с воли,
но вы должны держать свой общак на нужды многих, а не некоторых. Зырковым
назначаю..."
С малолеткой тоже мороки хватало, но Гек не жалел времени и сил для
контакта с молодняком: о подрастающем поколении думать бывает поздно, а рано
-- не бывает. Три-пять лет пройдет, и они рядом сядут. Кто это будет --
ужели все равно? Нет, конечно... И Гек терпеливо, подробно и без малейшего
раздражения разбирал их жалобы и запросы, учил зонному уму-разуму.
"...каждый может учиться в школе, от нетака до парафина, это никому не
в падлу, если оценки не из-под кулака. Пока ты парнишка -- можешь ходить в
кружок, лобзиком стараться, да хоть стихи сочинять... Но уж коли ты нетак
или решил поддерживать -- долой со сцены, вон из секции -- пусть другие
декламируют, а нетаку не положено перед псами прыгать. По поводу кассеты..."
-- Бушмен! Кто у нас в музыке современной рубит?.. Позови Бубенчика,
живо.
-- ...Что он там сопит? Трахает, что ли, кого?
-- Тише, мудила! Услышит -- жопу оторвет!.. Тренируется он,
физкультурой занимается для здоровья... Каждый день по тренажеру бегает,
приседает, отжимается и нас заставляет. Сейчас закончит -- доложу...
-- ...Садись, братишка... Как зовут по имени? Вот что, Том, меня просят
рассудить по поводу одной вещи... Группа музыкальная есть черт те откуда, с
библейским таким погонялом, из Нового Завета... Забыл, сейчас скажу... Так у
них альбом имеется или песня со стремным названием "Сучья шерсть"...
Известная?.. Ага. Какого, говоришь, семьдесят пятого?..
"...По поводу кассеты сообщаю, что группа английская, запись старая и к
нашим понятиям отношения не имеет, что видно из содержания. Слушать ее не
