получил оперативный псевдоним "Морской волк", а от коллег обидную кличку
"Пьяный Билли". И вот, после нескольких лет канцелярского небытия, сам
Муртез вызвал его под светлейшие очи, предложив шанс! Работа предстояла
необычная: в течение неопределенного времени, от недели до трех-четырех лет,
это как получится, ему предстояло жить внедренным в уголовную среду с
легендой уголовника. Основная цель -- пасти, желательно с близкого
расстояния, некоего Стивена Ларея, матерого урку с неведомым прошлым. Если
Ларей, паче чаяния, помрет, то задание видоизменится или прекратится вовсе.
Если же не помрет -- следить, наблюдать, изучать, докладывать.
Анализировать. Не разучился еще? Если -- вовсе не обязательно, это сразу
подчеркивается -- если работа даст интересные результаты... ха... сам бы
хотел знать -- какие... Тогда будет полное прощение, чин подполковника,
дальнейшая перспектива и загранка в логово злейшего врага на берегу
батюшки-Темза... Если же нет -- то... Сам понимаешь...
И Уильям Бонс согласился. Профессиональные навыки в нем не угасли, а
напротив, казалось, набрались сил и огня после вынужденного простоя: Бонс
запоем штудировал жаргон, порядки в тюрьмах и зонах, где он якобы сиживал,
запоминал сотни фотографий и характеристик, учил наизусть блатные песни,
несколько раз подсаживался в камеры и транзитом на зоны, чтобы на месте
прочувствовать среду. Детдомовец -- он многое из своего прошлого узнавал в
нравах и обычаях тюрьмы; вспоминать было, конечно, муторно, но привыкалось
легче. Наколок решили не ставить, но потом все же спецы из "внутренних",
внедренных в "Контору", накололи на предплечье нейтральный якорь (внутренне
пребывая в бессильном бешенстве, Уильям предполагал, что это хохмит
кто-нибудь из зловредных коллег, несмотря на заверения Муртеза в том, что об
операции знает крайне ограниченный круг лиц, с ним лично не знакомых).
Внедрение прошло на редкость удачно. Бонс уже не трепетал разоблачения,
разговаривая, решая, обсуждая... Он вошел в роль. Во избежание засветки
всякие контакты с местным оперсоставом исключались, равно как и шифрованные
послания. Муртез обещал, что организацию контактов возьмет на себя, только
чтобы работал, дорогуша! Обещан также был полный правовой иммунитет за все
деяния, необходимые по его роли. С наркотиками и убийствами лучше не
перебарщивать. Но если надо...
На роль отца был выбран полковник "Службы" в отставке, пенсионер, дока
и остроумец. "Дал" его сам Доффер, втихомолку от Адмирала прибегающий к
помощи отставленных от Службы толковых старых кадров, только тем и виноватых
перед Родиной, что они жили-жили, а теперь вот -- состарились...
Старик сообщил, что родители (приемные) живы-здоровы, сын опять в
командировке и регулярно шлет открытки, что за его "успехами" следят в
официальном порядке, по сводкам и стукбеседам, что ему пока личная
благодарность от М...
Настал черед Бонса-Бычка докладывать о своем житье-бытье, а рассказать
-- было о чем. Предыдущие "траурные" двое суток Бонс мысленно составлял и
поправлял отчет, с тем чтобы он был полным, но без ненужной лирики. Он четко
и точно рассказал "изнутри" о положении дел на зоне и о расстановке сил.
Доложил и о предполагаемой коррупции среди офицеров зоны, о нравах сидельцев
в условиях "локалки". После этого перешел, как он хорошо понимал, к
главному: к личности своего главаря -- Ларея. Вскользь он упомянул и о
слухах, легендах, шелестящих вокруг него, но задерживаться на этом не стал,
чтобы сэкономить время и память старика (никаких записей, никакой техники).
Из его наблюдений выходило, что Ларей -- урка старого закала. Физически все
еще мощный, "реактивный", с отличной памятью. Авторитарен, рационально
жесток, умен, рассудителен, относительно образован. Иностранных языков,
по-видимому, не знает, но иногда употребляет латинские афоризмы и поговорки.
При всей авторитарности -- любит выслушать собеседника, но при этом ничем не
выявляет эмоционального отношения к услышанному. Придерживается архаичных
тюремных норм и правил, которые исповедует сам и обязует к этому других. В
натуральных потребностях весьма скромен. Умеет ладить с людьми и наводить на
них свое влияние. Очень скрытен: контакты с волей носят регулярный и
обширный характер, но никто ничего, кроме него самого, точно не знает.
Прошлое скрывает, упоминает только то, что знают официальные органы. По их
"понятиям" это разрешается. В "понятиях" -- он очень близок к группировке
уголовников так называемой "золотой пробы", но отрицает свою к ней
принадлежность. Отрицание не носит "подчиненного" характера, напротив,
отзывается о них как бы сверху (Бонс замолчал здесь, глядя в глаза своему
"визави", и тот понимающе кивнул: высочайший запрет на термин "Большие Ваны"
еще никто не отменял, и оба это знали). Пользуется гигантским авторитетом
среди сидельцев: его ощутимо боятся даже ближайшие к нему, но уважают за
"справедливость" и паханскую хватку. По слухам, похоже -- достоверным, на
воле он занимает, или занимал, высокое место в преступной иерархии
Бабилона-города, не исключено, что и за его пределами. Положение на зоне тем
не менее шаткое -- почти вся она, за исключением двух локальных отрядов
(бараков), под контролем у враждебной преступной группировки, самоназвание
"Серебро". Администрация "благоволит" скорее к ней, нежели к группировке
Ларея, но, по слухам опять же, ведет себя пассивно, как бы не замечая
взрывоопасности обстановки.
Ларей не пьет и не курит, равнодушен к чифирю, запретил наркотики и
рауш-токсикаты. Брезгует половыми контактами с педерастами (для себя Бонс
также решил эту проблему иначе), в карты играет редко и без азарта, не
суеверен и не религиозен...
Бонс мог бы рассказывать бесконечно: его, крутого профессионала
"смежной" в чем-то специальности, завораживала личность "подопечного".
Завораживала и привлекала самобытностью и силой. По характеру наводящих
вопросов он уловил направление начальственного интереса, но нет -- никакой
профессиональной "школы" нет, это не спецслужба иного государства. Манера
общения, выстраивания отношений, система обработки чужого мнения -- плоть от
плоти местного мира, от сохи, такое не подделать. Сам Бонс потому и не
засветился, что ему не было нужды лезть на первые роли, когда личные
качества и повадки всегда на виду. И то Ларей очень странно иной раз на него
поглядывает: нет-нет, да и щупанет насчет опыта, семьи... То бицепс ткнет
невзначай, то на почерк внимание обратит... Храни Господь -- засыпаться
перед ним! Что растерзает -- нет сомнений ни малейших, акула милосерднее
бывает... Но ведь и... Черт побери! Перед самим собой-то можно быть честным:
стыдно будет перед этими отбросами -- вместе жили, ели-пили, дрались... Ты
стукач, а они нет...
Но об этих извращенных угрызениях совести Бычок, разумеется, не
докладывал...
-- Слабости, пороки? Нету, что ли?
Бонс крепко задумался при этом естественном и обязательном вопросе.
Отсутствие интереса к нормальной жизни, постоянное стремление к резне и
крови -- это ведь тоже пороки. Но необходимо другое -- требуются рычаги
влияния, которые дает знание слабых мест в характере...
-- Любит читать.
-- ?..
-- Да. Это, наверное, звучит очень смешно, я понимаю... -- Бонс всосал
глубочайшую затяжку и нервно пригасил сигарету. -- На воле я бы замучался
такого вербовать, а ведь неумехой никогда не был. Но по тому, что он читает,
можно в конце концов определить его внутренний мир, диапазон интересов... Но
и формуляром в тюремной библиотеке не отделаться -- годы надо рядом
находиться, чтобы отследить для нас полезное в том мусоре, который он
читает, а значит, и впитывает, а потом выделяет наружу. Есть у него и другие
слабости, несомненно, да я их пока не вскрыл. Очень уж сторожится мужик...
-- Твой отчет больше на дифирамб похож, Уил... Не замечал сам?
-- Пожалуй, если при этом не знать, что он подонок. Но и тип не
ординарный. Если генерал на годы определил не самого худшего офицера Службы
в соглядатаи к уголовнику, то значит, он того стоит.
-- Это не его мы на вахте видели?
-- Его самого.
-- Я так и понял -- личное дело его смотрел... Ну, тебе виднее тут, на
месте. Я все запомнил, не волнуйся, маразм еще не грянул... Да, жалование
тебе идет майорское, двойное, плюс внеурочные за выходные-то дни. И стаж
соответственный -- год за три. Не зарежут -- поживешь. Ты вот что,
посоветовать хочу... Можешь записать совет на бумажке и снести в сортир,
если не примешь: обрабатывай окружение, ищи друзей, шутов, фаворитов или сам
вотрись. Баб нету, мужики становятся сентиментальнее, выдумывают себе
женскую верность, мужскую дружбу и так далее... Дрочишь?
-- Твое какое дело.
-- Ответил. Нечто аналогичное и с душой происходит -- потребность
излиться, поделиться, чтобы не потекло из ушей. На свободе проще -- и жена,
и семья...
-- Ему не положена семья.
-- Не фыркай, ты же понимаешь, о чем я толкую... Человек --
биологически задан как стадное животное, иное -- противоестественно...
-- Ладно, ты прав, прав. Я ведь и сам в этом направлении думаю... Да
справимся, не впервой... Только со связью поаккуратнее, они здесь -- не
лохи.
-- Не -- кто?
-- Местный жаргон. Не дураки и не растяпы.
-- Акклиматизировался, да?.. Еще вопросы, просьбы?
-- Не имею.
-- Ну, тогда прощаться пора. Что увидел -- доложу. Больше -- хорошего,
если тебе интересно знать. Генерал въедливый такой, впечатления будет
слушать, не только факты... Моя старуха настряпала по этому случаю, возьми с
собой. Все проверено по канонам, ничего лишнего и незаконного. Скажешь -- от
тетки Фелиции, сестры отца. Бери, она вкусно готовит. Видишь -- какое через
нее пузо наедено... Давай лапу -- и успехов тебе!..
На зоне миновал год. Гек раздваивался на тактику и стратегию:
приходилось выстраивать каждый день, решая бесчисленное множество проблем по
зоне и вне ее, а также прокладывать курс на месяцы вперед.
Ушастый, Арбуз, Сторож и Гнедые действовали здесь вахтовым методом,
сменяя друг друга, а Фант торчал почти постоянно, отлучаясь в Бабилон лишь
за техническими надобностями. Парень, поощряемый в записках похвалами шефа,
явно задумал поставить под тотальный следящий колпак всю крупную и мелкую
городскую знать. Он подстригся, стал одеваться прилично, чтобы не привлекать
внимание окружающих, а числился инженером-ремонтником в мелкой фирме-филиале
из хозяйства Тони Сторожа.
Гек сумел отбить еще один барак, пятый по номеру. Победа далась тяжело:
в промзоне для пятого отряда локалку было никак не выгородить, после
жестокой расправы со скуржавыми в рабочее время последовал не менее жестокий
ответ с опускаловом и со смертями. Деморализованные фраты и новобранцы из
пятого отряда категорически отказались идти на работу, где их ждала
скуржавая месть. А заработков, тем не менее, лишаться никто не хотел. Но это
было полбеды -- есть свободные мощности в своих цехах; плохо то, что
санчасть, БУР, помывка, клуб -- все принадлежало скуржавым. Это весьма
осложняло жизнь восставшим, а вина за это лежала, по разумению простого
народа, на новых вождях, то есть персонально на Геке.
Время шло, и все чаще приходили ему в голову мысли, что зря он все это
затеял. Жизнь проходит впустую. Какое там к черту удовлетворение -- такими
темпами можно сто лет пробороться за справедливость в одной, отдельно взятой
