Сжав кулаки она стоит в центре комнаты, пожираемая глазами присутствующих,
прекрасная в свете ламп.
Она смотрит на воина, который одел на нее воротник.
- Ты никогда не приручишь меня! - кричит она.
Это рождает дикий хохот, сыплются шуточки и замечания.
- Я научу тебя доставлять мне удовольствие, - отвечает юноша и
делает знак музыкантам.
Снова звучит музыка. Девушка колеблется. На стене висит кнут для рабов.
Но затем музыка захватывает ее и под варварские звуки флейт и
барабанов, которые околдовывают и подавляют волю, девушка начинает
танцевать для своего хозяина и его гостей.
Мелодичный звон колокольчиков отмечает каждый ее шаг в танце - танце
девушки, которую похитили из родного дома и которая теперь должна
жить, чтобы услаждать этого незнакомого человека, надевшего на нее
воротник.
В конце танца ей дает кубок вина, но она сама не пьет. Она приближается
к юноше, опускается перед ним на колени, причем ее поза продиктована
древними обычаями, и опустив голову, предлагает ему вина. Он пьет.
Снова раздаются приветственные крики и праздник начинается. Но никто
не может начать есть и пить прежде, чем это сделает молодой воин,
хозяин пира. С этого момента его сестры перестают прислуживать ему,
так как это становится обязанностью его рабыни.
И она служит ему в течение всего пира, изредка бросая украдкой
быстрый взгляд. Она постепенно убеждается, что он не так противен,
как ей показалось вначале. Даже наоборот - красив и остроумен. А в его
ловкости и силе она уже убедилась. Нужно большое мужество, чтобы
проникнуть в чужой город и украсть женщину. Он со вкусом ест и пьет,
наслаждаясь своим триумфом, а она смотрит на него со смешанным
чувством страха и восхищения, постепенно приходя к выводу, что
только такой человек, как он, может приручить ее. И ей сразу
становится легче, как будто она сама выбрала его. Ведь если бы он ей
не понравился, то ничего бы у него не вышло.
Тут еще следует добавить, что господа на Горе суровы к своим рабам,
но очень редко жестоки. Девушка знает, что если она будет
доставлять удовольствие своему господину, то жизнь ее будет легкой и
приятной. Она никогда не встретится с садизмом, с изощренной
жестокостью, так как на Горе отсутствует атмосфера, способствующая
развитию этой патологии. Это, конечно, не означает, что ее не будут
бить за неповиновение или проступки. Но всем известно, что жизнь
женщины без этого неполна.
Но с другой стороны, есть много таких домов, где рабыня с большим
удовольствием носит свой воротник и, пользуясь преимуществами
своего пола, полностью подчиняет себе своего господина и
практически заставляет его удовлетворять свои бесконечные прихоти
и капризы.
Я подумал, красива ли приближающаяся ко мне девушка, и улыбнулся
про себя.
Парадоксально, что мужчины на Горе так мало думают о женщинах, как
о людях равных им, но зато много думают как о лицах противоположного
пола. Горийцы очень восприимчивы к красоте, она радует и согревает
их сердца... Горийские женщины, как свободные, так и рабыни,
хорошо знают, что просто их присутствие приносит радость мужчинам и
часто пользуются этим в своих целях.
Я решил, что девушка прекрасна. В ней было что-то заставляющее так
думать. Это что-то не могли скрыть ни опущенные плечи, ни усталый
изнеможденный вид, ни даже тяжелая грубая одежда, что была на ней.
Походка была легкой и грациозной. Такая девушка, подумал я, наверняка
имеет либо господина, либо друга и защитника.
На Горе нет такого понятия, как женитьба. Здесь есть понятие дружбы
и близкий друг - это больше чем муж для женщины и жена для мужчины...
Удивительно, но девушка, которую покупают у родителей за золото
или тарна, становится другом мужчине-покупателю, хотя с ней не
советовались при сделке. Но свободная женщина сама, по доброй воле,
соглашается стать другом. И часто бывает так, что господин освобождает
свою рабыню, чтобы она стала его другом и пользовалась всеми
привилегиями, которые доставляет это положение. Каждый может иметь
бесчисленное множество рабов, но друг бывает только один. Такое
отношение нелегко устанавливается, но прерывает его только смерть.
Девушка была совсем близко, но она все еще не видела меня. Ее голова
была опущена. Она была одета в грубую одежду, так разительно
отличающуюся от безумной роскоши пурпурных, алых, ярко-желтых шелков,
которые так любят горийские девушки. Она была одета в грубую
коричневую рубашку, изорванную и грязную. Все в ней говорило о нищете
и отчаянии.
- Тал, - спокойно сказал я, подняв руку в приветствии и стараясь
не очень ее испугать.
Она не подозревала о моем присутствии и тем не менее не очень
удивилась. Очевидно, она ждала этого момента очень давно, и вот он
наступил. Она подняла голову и ее глаза - прекрасные, серые,
затуманенные печалью и, возможно, голодом - посмотрели на меня.
Казалось, она вовсе не думает о своей судьбе, не проявляет интереса
ко мне. Я подумал, что на моем месте мог быть любой другой.
Мы молча посмотрели друг на друга.
- Тал, воин, - сказала она мягким безразличным голосом.
И затем она сделала вещь, невозможную для горийки. Не говоря ни
слова она откинула вуаль с лица и опустила ее на плечи. Она стояла
передо мной с открытым лицом, сама открыв его. Она смотрела на
меня прямо и открыто, без страха, но и не вызывающе. У нее были
роскошные каштановые волосы, прекрасные серые глаза, которые
оказались еще чище и красивее, когда она открыла свое прелестное
лицо. Девушка оказалась очень красивой, гораздо красивее, чем я
предполагал.
- Я тебе нравлюсь, - спросила она.
- Да, очень.
Я знал, что я, вероятно, первый мужчина, который видит ее лицо,
кроме, разумеется членов ее семьи, если та у нее была.
- Я красива? - спросила она.
- Ты прекрасна.
Тогда она обеими руками спустила с роскошных плеч свое грубое
платье, обнажив белое горло. На нем не было воротника раба. Она
была свободной.
- Ты хочешь, чтобы я встала на колени перед тобой, чтобы ты мог
надеть на меня воротник? - спросила она.
- Нет.
- Ты хочешь видеть меня всю?
- Нет.
- Я еще не принадлежала никому. Я не знаю как и что нужно делать,
но я буду делать все, что ты захочешь.
- Ты была свободна до встречи со мной, - сказал я, - ты свободна
и теперь.
И тут она удивилась в первый раз.
- Ты не один из тех, - спросила она.
- Один из кого? - спросил я, мгновенно насторожившись. Ведь если
по ее следу идут охотники за рабами, то могут быть большие
неприятности. Может даже пролиться кровь.
- Меня преследовали четыре человека из Тарна.
- Из Тарна? - переспросил я. - Я думал, что только мужчины Тарна с
почтением относятся к женщинам.
Она горько рассмеялась.
- Сейчас они не из Тарна, - ответила она.
- Они не могут привести тебя в Тарн, как рабыню. Разве татрикс не
освободит тебя?
- Они не поведут меня в Тарн. Они надругаются надо мной и продадут
кому-нибудь из купцов.
- Как тебя зовут?
- Вера.
- Из какого ты города?
Прежде, чем она успела ответить, если хотела это сделать, глаза ее
расширились от ужаса и я повернулся. К нам шли через луг, по пояс
в мокрой траве, четыре воина в шлемах с щитами и копьями. По эмблемам
на щитах и голубым шлемам я узнал людей из Тарна.
- Беги! - крикнула она и повернулась, чтобы бежать.
Я удержал ее за руку. Она вся напряглась.
- А! - прошептала она, - ты держишь меня, чтобы заявить о своих
правах и потребовать свою долю добычи! - и она плюнула мне в лицо.
Мне понравилась ее горячность.
- Стой спокойно! Тебе все равно не убежать.
- Я убегала от них шесть дней, - простонала девушка, - я питалась
ягодами и насекомыми, спала в канавах, пряталась.
Она не смогла бы убежать, даже если бы захотела. Ноги совершенно
не держали ее. Я обхватил девушку рукой и поддержал.
Воины приближались ко мне, вполне профессионально окружая со всех
сторон.
Один пошел прямо ко мне, а другой солдат шел чуть сзади и левее от него.
Первый в случае необходимости мог схватиться со мной и тогда второй
мог ударить меня копьем. Офицер и еще один солдат шли в нескольких
ярдах от них. Офицер шел сзади, чтобы руководить боем в случае, если
его солдатам придется отступать, так как я окажусь не один. Он также
сможет прикрыть их копьем. Я оценил мудрость этого маневра, который
был выполнен быстро и безмолвно, чисто автоматически. Такое высокое
военное искусство объясняло, почему Тарн все еще существовал в
окружении враждебных городов, несмотря на правление женщин.
- Нам нужна женщина, - сказал офицер.
Я мягко освободился от девушки и легонько толкнул ее назад, себе
за спину. Воины поняли эту перегруппировку, как мою готовность к
бою.
Глаза офицера сузились.
- Я Торн, - сказал он, - капитан Тарна.
- Почему вам нужна женщина? Разве в Тарне не относятся к ним с
почтением?
- Это не земля Тарна, - с тревогой в голосе ответил офицер.
- Почему я должен отдать ее вам?
- Потому что я капитан Тарна.
- Но это не земля Тарна.
Девушка прошептала жарким шепотом:
- Воин, не нужно умирать за меня. Конец будет все равно один и
тот же, - и она громко сказала офицеру: - Не убивай его, капитан
Тарны. Я пойду с тобой.
Я рассмеялся.
- Она моя и вы не получите ее.
Девушка удивленно вскрикнула и посмотрела на меня.
- Если вы не заплатите за нее определенную цену... - добавил я.
Девушка опустила глаза, ее руки безвольно повисли.
- Какая еще цена? - спросил Торн.
- Ее цена - сталь, - сказал я.
Благодарность прояснила лицо девушки.
- Убейте его, - сказал Торн своим людям.
ГЛАВА 7. ТОРН, КАПИТАН ТАРНЫ.
Три меча одновременно появились из ножен - мой, офицера и того
солдата, который был ближе всех ко мне. Он ждал атаки своего
товарища, чтобы нанести удар копьем. Самый дальний солдат только
поднял копье, готовый бросить его, как только появится просвет.
Но первым напал я.
Я резко повернулся к солдату с копьем и с быстротой горного ларла
прыгнул на него, увернулся от нерешительного удара и вонзил ему
меч между ребер. Тут же высвободив оружие, я мгновенно повернулся,
чтобы отбить атаку его товарища. Наши мечи скрестились всего-лишь
шесть раз и он тоже рухнул на землю у моих ног, цепляясь за стебли
травы пальцами в предсмертных судорогах.
Офицер, бросившийся вперед, вдруг остановился. Он, как и его люди,
попятился назад. Хотя их было четверо против меня одного, я
осмелился напасть. Офицер немного опоздал, и теперь между ним и
мной был мой меч. Солдат, который стоял за офицером, приготовил копье
и приблизился на расстояние в 10 ярдов. С этой дистанции ему было
трудно промахнуться, а если копье пробьет мой щит, то мне придется
отбросить его и я окажусь в весьма невыгодном положении. Да, ситуация
оставалась достаточно серьезной.
- Ну, Торн из Тарны, - сказал я, подкалывая его, - давай померимся
силой.
Но Торн отступил назад и приказал солдату опустить копье. Он снял
шлем и сел на корточки. Солдат возвышался над ним. Торн смотрел на
меня, а я на него.
Теперь он проникся ко мне уважением, а значит, стал более опасен.
Он видел мгновенную гибель своих солдат и размышлял, стоит ли
еще испытывать мое искусство. Я был уверен, что он не скрестит со
мной свое оружие, если не будет уверен на все сто процентов в
своей победе. А именно в этом он сейчас и не был уверен.
- Давай поговорим, - сказал Торн из Тарны.
Я тоже опустился на корточки.
- Поговорим, - согласился я.
Мы вложили мечи в ножны.
Торн был большим массивным человеком, уже начинавшим полнеть. Лицо
его было мясистое, желтоватого цвета с красными прожилками. У него
не было бороды, только по обеим сторонам подбородка тянулись две
полоски, больше похожие на грязь, чем на бороду. Длинные волосы
были завязаны узлом на затылке. Глаза сидели очень глубоко в
глазницах. Это были красные мутные глаза человека, проводившего
