которым пользуются на празднике Толы, по обычаю в течение нескольких
недель выдерживают в животах избранных для этого царей-жрецов, там он
достигает необходимого вкуса и консистенции. О таких царях-жрецах говорят,
что они держат гур.
Я смотрел, как один за другим цари-жрецы поднимаются к Матери и
повторяют церемонию гура.
Вероятно, я первый человек, увидевший эту церемонию.
Учитывая количество царей-жрецов и время, необходимое одному, чтобы
дать гур Матери, я решил, что церемония началась несколько часов назад.
Казалось возможным, что она займет целый день.
Я уже был знаком с поразительным терпением царей-жрецов, и потому не
удивился полному отсутствию движения в золотых рядах царей-жрецов,
окружавших помост Матери. Но глядя на еле заметное дрожание их антенн в
ритм с музыкой запахов, я понял, что это не просто демонстрация их
терпения - это для них время экстаза, время единства роя, оно напоминает
им об их общем происхождении, о далекой родине и долгой общей истории,
напоминает о самой их сущности, о том, что из всех живых существ во
вселенной только они - цари-жрецы.
Я смотрел на золотые ряды царей-жрецов, напряженных, неподвижных, с
головами, украшенными зелеными листьями, с висящими на шее нитями
крошечных примитивных серебристых инструментов, которые напоминают о
далеких простых временах, когда не было ни смотровой комнаты, ни
энергетического центра, ни огненной смерти.
Я не мог представить себе древности этого рода и только смутно
понимал их мощь, их чувства, надежды и мечты, если представить себе, что
такие древние существа еще способны на мечты и надежды.
Рой, как сказал Сарм, вечен!
Но на помосте перед этими золотыми существами лежала Мать, возможно,
слепая, почти бесчувственная, огромная и слабая, ее огромное изношенное
тело сморщено и пусто.
Вы умираете, цари-жрецы, сказал я про себя.
Как я ни напрягал зрение, я не смог найти ни Сарма, ни Миска в этих
золотых рядах.
Я смотрел уже около часа, и мне показалось, что церемония кончается,
потому что уже несколько минут ни один царь-жрец не подходил к Матери.
И тут я почти одновременно увидел Сарма и Миска.
Ряды царей-жрецов расступились, образуя проход в середине помещения,
и теперь цари-жрецы стояли лицом к этому проходу, а по проходу шли вместе
Сарм и Миск.
Я решил, что наступает кульминация праздника Толы, гур дают
величайшие из царей-жрецов, пять рожденных первыми; впрочем, из них
осталось только двое, рожденный первым и рожденный пятым, Сарм и Миск. Как
я узнал позже, мое предположение было правильным и эта часть церемонии
известна под названием Марш пяти перворожденных, пятеро идут к матери
рядом друг с другом и дают ей гур в порядке, обратном порядку рождения.
У Миска, конечно, не было на голове зеленых листьев, а на шее нити с
инструментами.
Если Сарм и встревожился, обнаружив тут Миска, которого считал
убитым, он никак этого не показывал.
Вместе, в молчании для человеческого уха, но в громе музыки запахов,
величественной процессией два царя-жреца приблизились к Матери, и я
увидел, как Миск первым склонил голову к большой золотой чаше на
треножнике и затем приблизился к Матери.
Когда его антенны коснулись ее головы, антенны Матери приподнялись и
задрожали, древнее коричневое существо подняло голову, и на ее протянутый
язык из своего рта Миск, ее дитя, с величайшей осторожностью опустил каплю
гура.
Он попятился от нее.
Теперь Сарм, рожденный первым, приблизился к ней, опустил челюсти в
золотую чашу, подполз к Матери, коснулся антеннами ее головы, и снова
древнее существо подняло антенны, но на этот раз они, казалось, отпрянули.
Сарм протянул голову, но Мать не подняла своей головы.
Она отвернулась.
Музыка запахов неожиданно смолкла, цари-жрецы зашуршали, будто
невидимый ветер неожиданно шевельнул осенние листья, и я даже услышал
звяканье крошечных металлических инструментов. В рядах царей-жрецов ясно
видны были признаки ужаса, антенны шевелились, вытягивались в сторону
помоста и Матери, их головы и большие тела склонялись.
Снова Сарм протянул челюсти к лицу Матери, и снова она отвернула от
него голову.
Она отказалась принимать гур.
Миск стоял неподвижно.
Сарм попятился от Матери. Он стоял пораженный. Антенны его блуждали.
Весь его корпус, длинное золотое стройное лезвие, казалось, дрожит.
Дрожа, без изящества, которое характеризует все движения
царей-жрецов, он попытался еще раз приблизиться к Матери. Движения его
были неуверенными, неуклюжими, замедленными.
На этот раз еще до того, как он приблизился к ней, Мать отвернула
свою древнюю коричневатую выцветшую голову.
Сарм снова отступил.
Теперь в рядах царей-жрецов прекратилось всякое движение, они стояли
в неестественной неподвижности и смотрели на Сарма.
Сарм медленно повернулся к Миску.
Он больше не дрожал, выпрямил свое тело во весь рост.
Перед помостом Матери, глядя на Миска, почти на два фута возвышаясь
над ним, Сарм стоял с необычной даже для царя-жреца неподвижностью.
Долгое время антенны двух царей-жрецов рассматривали друг друга,
потом Сарм прижал антенны к голове. Миск поступил так же.
Одновременно из их передних конечностей выскочили роговые лезвия.
Цари-жрецы начали медленно кружить в ритуале, даже более древнем, чем
праздник Толы, древнее тех дней, которые символизировали висящие на шее
Сарма металлические инструменты.
С невероятной для таких размеров скоростью Сарм бросился на Миска, и
в следующее мгновение я увидел, как они, сомкнувшись передними
конечностями, раскачиваются, пытаясь пустить в ход лезвия.
Я хорошо знал силу царей-жрецов и представлял себе, какое напряжение
они сейчас испытывают, раскачиваясь взад и вперед, пытаясь вырвать
преимущество.
Сарм вырвался и снова начал кружить, а Миск медленно поворачивался,
следя за ним, его антенны были прижаты к голове.
Я слышал сосущий звук: это оба царя-жреца всасывали воздух.
Неожиданно Сарм набросился на Миска и ударил одним своим лезвием, а
потом отскочил, прежде чем я увидел, как рана, полная зеленой жидкости,
открылась в левой стороне большого шара головы Миска.
Снова Сарм напал, и снова, как по колдовству, на груди Миска, рядом с
одним из нервных узлов, появился длинный разрез. Я подумал, сколько
времени нужно, чтобы убить царя-жреца.
Миск казался ошеломленным и медлительным, голова его опустилась,
антенны еще больше расплющились.
Я увидел, что зеленая жидкость уже застыла, превратилась в зеленую
затвердевшую корку и больше не поступает из ран.
Мне пришло в голову, что Миск, несмотря на свое как будто беспомощное
состояние, потерял очень мало жидкости тела.
Может, на него действует удар в области мозга.
Сарм осторожно следил за расплющенными и жалкими антеннами Миска.
И тут одна из ног Миска подогнулась, и он странно наклонился на бок.
В ярости битвы я, вероятно, не заметил, как он получил эту рану.
Сарм, видимо, тоже.
Пощадит ли Сарм своего противника, учитывая его отчаянное положение?
Снова Сарм подскочил к Миску, поднял для удара переднюю конечность с
лезвием, но на этот раз Миск неожиданно быстро выпрямился, опираясь на как
будто поврежденную ногу, убрал антенны за голову за мгновение до удара
Сарма, и Сарм обнаружил, что его передняя конечность зажата хватательными
крюками Миска.
Сарм задрожал и нанес удар второй конечностью, но Миск перехватил и
ее, и они стояли, раскачиваясь; Миск, в первой стычке убедившись в
быстроте противника, решил с ним сблизиться.
Челюсти их сомкнулись, большие головы дрожали.
Потом челюсти Миска с неожиданной силой сжались, повернулись, и Сарм
оказался на спине, и в тот момент как он ударился о пол, челюсти Миска
скользнули на толстое трубчатое соединение головы с грудью; на нем висела
нить с инструментами; у человека это можно было бы назвать горлом; челюсти
Миска начали сжиматься.
И я увидел, как роговые лезвия скрылись в передних конечностях Сарма,
он прижал конечности к груди и прекратил сопротивление, даже поднял
голову, чтобы еще уязвимей стала труба, соединяющая ее с грудью.
Челюсти Миска перестали сжиматься, он стоял как бы в нерешительности.
Теперь он может убить Сарма.
Хотя переводчик, висевший на шее Сарма вместе с церемониальным
набором инструментов, не был включен, мне не нужен был перевод, чтобы
понять отчаянный набор запахов, который испустил перворожденный. Я помнил
этот сигнал, хотя он был короче тогда. Он был обращен ко мне и пришел их
переводчика Миска в комнате Вики. Если бы транслятор Сарма был включен, я
бы услышал:
- Я царь-жрец.
Миск разжал челюсти и отступил.
Он не мог убить царя-жреца.
Миск отвернулся от Сарма, медленно приблизился к Матери, на его теле
большие пятна свернувшейся зеленоватой жидкости обозначали места ран.
Если они говорили друг с другом, я никаких сигналов не уловил.
Может, они просто смотрели друг на друга.
Меня больше интересовал Сарм, который угрожающе поднялся. И тут я, к
своему ужасу, увидел, как он снял с горла переводчик и, размахивая им на
цепи, как булавой, набросился на Миска и сильно ударил его сзади.
Ноги Миска подогнулись, и он опустился на пол.
Я не мог сказать, умер он или просто оглушен.
Сарм снова выпрямился во весь рост; как золотое лезвие стоял между
Миском и матерью. Он снова надел на шею переводчик.
Я ощутил сигнал Матери, первый ее сигнал Он был едва слышен. Она
сказала:
- Нет!
Но Сарм оглядел неподвижные ряды царей-жрецов и, удовлетворенный,
раскрыл свои огромные лезвия и направился к Миску.
В этот момент я вырвал вентиляционную решетку, с воинственным криком
города Ко-ро-ба спрыгнул на помост Матери и с обнаженным мечом встал между
Сармом и Миском.
- Стой, царь-жрец! - крикнул я.
Никогда нога человека не вступала в это помещение, и я знал, что
совершаю святотатство, но мне было все равно, потому что в опасности был
мой друг.
Ужас охватил ряды царей-жрецов, антенны их бешено задвигались,
золотые тела дрожали от гнева, должно быть, сотни их одновременно включили
свои переводчики, потому что отовсюду я услышал угрозы и протестующие
крики. Слышались крики "Он умрет!", "Убейте его!", "Смерть мулу!" Я чуть
не улыбнулся, потому что невыразительные механические голоса трансляторов
так контрастировали с возбуждением царей-жрецов и содержанием их выкриков.
Но тут сзади, со стороны Матери, снова послышался отрицательный
сигнал; он отразился в сотнях трансляторов: "Нет!" Это сказали не они, это
произнесла лежавшая за мной коричневая и сморщенная Мать.
- Нет!
Ряды царей-жрецов дрогнули в сомнении, затем вновь неподвижно
застыли. Они стояли, как золотые статуи, и смотрели на меня.
Только в переводчике Сарма послышалось:
- Он умрет.
- Нет, - сказала Мать, и это слово повторил переводчик Сарма.
- Он умрет, - настаивал Сарм.
- Нет, - сказала Мать. Ее ответ снова донесся из транслятора Сарма.
- Я перворожденный, - сказал Сарм.
- Я Мать, - ответила лежавшая за мной.
- Я делаю, что хочу, - сказал Сарм.
Он посмотрел на тихие неподвижные ряды царей-жрецов и увидел, что
никто с ним не спорит. Теперь и Мать молчала.
- Я делаю, что хочу, - снова послышалось их переводчика Сарма.
Его антенны уставились на меня, как будто пытаясь узнать. Они
осмотрели мою одежду, но на ней не было надписи запахами.
