с оторванным ухом, с переломанными руками и ногами. Когда-то письма в
защиту диссидентов подписывались с ходу, без доказательств. Я всю жизнь
носила воду в решете. Я не жалею об этом, но вода вылилась на землю. То,
что мы заработали в августе, наше горькое право сдохнуть на воле, у нас
могут отнять. Те, кто захотят жить любой ценой. Либеральная жизнь нам не
светит. Хватит ли у общества достоинства выбрать либеральную смерть?
Возможна ли конверсия для нашей революционной партии? Едва ли... Всю
жизнь я пыталась поднять народ с колен, но он рожден ползать.
Что, собственно, происходит в стране? Разрушение. Безжалостное и неу-
молимое разрушение всего прежнего Бытия: промышленности, сельского хо-
зяйства, инфраструктуры, быта, традиций, стереотипов, моделей поведения,
душ, судеб, понятий о добре и зле. Есть у Альфреда Бестера роман "Чело-
век без лица". Там, в далеком будущем, преступников не казнят, а разру-
шают их личность: разум, психику, память. Медленно, в течение года. А
потом перезаряжают, и рождается новый человек, способный жить в цивили-
зованном обществе. Это высшая мера наказания - только за убийство. Что
ж! Страна-убийца, СССР, получила по заслугам. Нынешнее Разрушение - про-
мысел Божий. Жаль, что абсолютное большинство слишком давно потеряло Бо-
га. Их уверили в том, что его нет. Вера помогла бы принять наказание
стойко и со смирением. Ведь за карой и покаянием идет и прощение.
Насколько сознательно действует в этом деле новая власть (президент и
его команда), я не знаю. Скорее всего, Ельцин при его добродушии и со-
ветском воспитании искренне полагал, что можно всех облагодетельство-
вать. Не похоже, чтобы он шел на это Разрушение сознательно. Вот Гайдар,
должно быть, знал. В его откровенности проглядывало отчаяние.
Наши реки давно текут на север, с 1917 года. Надо вернуться к нор-
мальному ходу времен и вещей. Но это - пересмотр истории, это - самос-
кальпирование, это - почти самоубийство. Чтобы идти на это - и вести на
это, - нужен героизм. И надо ли навеивать человечеству сон золотой, надо
ли врать?
Ни Шахрай, ни Ельцин, ни даже Клинтон не посмеют сказать всего. Эко-
номический и психологический Армагеддон - это когда выживут только те,
кто приспособится. Запад - не ложе из роз, это вечное мучение духа, не-
успокоенность, дуэль, дискомфорт. Это другая жизнь.
Первое столетие, может быть, Россия будет ходить, как андерсеновская
Русалочка, по лезвиям ножей. И делать вид, что ей не больно. На свете и
впрямь счастья нет. Мы могли дать только свободу. Но кто нас поблагода-
рит за нее? Мы завели Россию, как Гензеля и Гретель из сказки братьев
Гримм, в темный лес, где ей предстоит выжить или погибнуть. Правда, мы в
том же лесу, с ней, но ей от этого не легче. Домой, в тоталитаризм, она
уже не попадет. Мы сожгли лягушачью кожу Василисы Премудрой. А Россия,
как брошенный ребенок, рыдает под сосной и зовет маму: царя, КГБ, СССР,
ОМОН, власть. Мы изверги. Нам нельзя ее жалеть. Исторический инфантилизм
лечат именно там, в лесу, в котором бросают.
Мы должны привыкнуть к мысли, что люди будут стреляться, топиться,
сходить с ума. Уже покончила с собой Юлия Друнина... Это только начало.
Уже отреклись от свободы без справедливости (а это две вещи несовмест-
ные) Юрий Власов и Михаил Челноков. За ними последуют другие... Я благо-
дарна Ельцину за то, что он не помешал Разрушению. Но он должен быть го-
тов к проклятиям. Слепые будут проклинать. А зрячих у нас меньшинство...
Мы не должны питать иллюзий. У нас нет исторического времени друг
другу лгать. Поэтому чем скорее мы покончим с мифами, тем лучше для
всех. Есть два лагеря. Две команды. И игра, которая ведется между ними,
нами принятая еще в 60-е годы (хотя не все диссиденты смели называть ве-
щи своими именами), а президентом провозглашенная 20 марта 1993 года, -
это смертельная игра. Нет смысла называть наш лагерь демократическим. У
нас там не только демократы, во главу угла ставящие волю народа и право
большинства, а также Конституцию и процедуру. Глеб Якунин - демократ. А
Виктор Миронов? А я сама? А казаки? Они что, тоже демократы? Наш лагерь
- это лагерь белых. Когда-то, в первой серии, в нем уживались эсер Са-
винков и Каледин, западник Врангель и традиционалисты Колчак и Деникин,
казаки и депутаты Учредительного собрания... Та первая серия называлась
"гражданская война"... Она была отложена и теперь возобновилась. После
VIII и IX съездов нардепов это уже нельзя отрицать. Речь идет об истори-
ческом реванше. Снова, как встарь, между красными и белыми только чистое
поле, на котором решится судьба России. И если в начале века было неяс-
но, какой поставлен вопрос и из-за чего сыр-бор, то теперь все проявлено
окончательно. Теперь-то мы знаем, что нынче лежит на весах! И тогда ле-
жало то же самое. Путь России на Запад или на Восток, что теперь затей-
ливо называется "мондиализм" или "атлантизм" и "евразийство". Красные
победили тогда потому, что их вожди методом тыка угадали, что нужно си-
лам крестьянской реакции России; ведь и Октябрь, и Февраль были протубе-
ранцами глубинного недовольства "мира", "общины", "Собора" либеральной
модернизацией Думы Милюкова и Столыпина.
В стране идет гражданская война между тысячелетним прошлым и хрупким,
невероятным будущим, но теперь лагерь белых почти излечился от традицио-
нализма и сознательно рвется на Запад, как к недосягаемой елочной звез-
де... Поэтому нас и назвали демократами, хотя я лично, например, либерал
и не согласна ставить мировые вопросы на всеобщее голосование. Победа в
гражданской войне достигается только силой. Не обязательно силой оружия.
Силой воли. Силой духа. Страна не выбирала либерализм, она и не могла
его сознательно выбрать. Речь идет о том, как его стране навязать. Я хо-
чу, чтобы была создана жесткая конструкция экономического принуждения.
То есть сзади будут некие заградотряды: все уже разрушено, можно идти
только вперед. Поэтому я разрушаю сознательно и с мстительным наслажде-
нием, как Маргарита, сжигавшая перед отлетом с Воландом свой прежний
дом, свое прошлое.
Я не смогу примириться с политическими репрессиями, с ограничением
прав на самовыражение. Я не говорю о праве выбирать. Это право выбора
между тоталитаризмом и демократией я предоставить не готова. Риск слиш-
ком велик. Свобода слова, печати, митингов, собраний - это святое. А все
остальное - после. После создания среднего класса, класса собственников,
после победы над красными, после того как окончательно разрушится прош-
лое.
В лагере белых, в моем лагере, есть чистые демократы, есть чистые за-
падники (фермеры, бизнесмены, интеллигенция). Есть сословия, пришедшие
за землей и волей (казаки). Есть героические личности (шахтеры), готовые
вызвать огонь на себя. Понимают ли они, что многие шахты придется зак-
рыть? Знают ли о том, что либеральный переход - это массовая безработи-
ца? Если да, то они герои. Если нет, то они от нас рано или поздно уй-
дут. Нас мало, мы должны это знать. Мы - квалифицированное меньшинство.
Готовы ли к гражданской войне члены моей собственной команды? Глеб Яку-
нин, Галина Старовойтова, Марина Салье? 100 000 демонстрантов, вышедших
28 марта на Васильевский спуск, были готовы. Их лозунги гласили: "Добьем
в марте 1993 года то, что мы не добили в августе 1991 года!". В красной
команде, возглавляемой съездом, ВС,
Конституционным судом, большей частью армии, где Анпилов, Жириновс-
кий, Сажи Умалатова - лишь форварды, все в порядке. Они знают, чего они
хотят, даже когда не могут это сформулировать. Над ними можно смеяться,
но они не смешны. За ними - тысячелетие российской истории, которую мы
хотим перечеркнуть. За ними - молчание российского моря, которое готово
выйти из берегов, ибо нашим лагерем начаты процессы, равносильные геоло-
гической, космической катастрофе. По сути дела, "коричневые", или крутые
почвенники, сошлись с красными не только на этой метафизике. У них нет
своей массовки, они поставляют только лидеров: Жириновского, Дугина,
Стерлигова. А у красных есть своя "дикая охота короля Стаха": обезумев-
шие люмпены, фанатики социализма, ветераны тоталитаризма, голодные и ра-
бы. Мы должны знать, что это большинство. С ними окажутся многие объек-
тивно порядочные люди: некоторые правозащитники, депутаты Моссовета. Все
те, кто хочет и свободы, и справедливости. Значит, они пойдут против
свободы. Потому что - "или-или".
Фундаменталисты будут вешать, будут пытать и не остановятся ни перед
чем. На этот раз мы зашли на Запад гораздо дальше, чем к 1917 году, и
реакция будет страшной, полпотовской. Мы почти прошли наш астрал, почти
разогнули яновский порочный круг, вышли в абсолютизм: явочным порядком
наскоро построенный олигархический режим с либеральными вкраплениями и
демократическими элементами, правда, занавешенный мафиозной паутиной...
И если мы сейчас опять попадем в "Звездный час автократии", то до следу-
ющего Смутного времени ждать придется столетия... Ставки очень высоки, и
сейчас не до пустяков. Не до права народа решать свою судьбу. Ее уже ре-
шили однажды в 1918 году у нас и в 1933 году в Германии. Конституционным
путем... Хорошенького понемножку. В газете "День" уже была картиночка
(сверху написано: пленных фашистов ведут через Москву. 1944 год. Изобра-
жена огромная толпа пленных под конвоем. И снизу добавлено: вот так же
пойдут и демократы). А для самых тупых поместили изречение: "Они загнали
нас в угол, мы поставим их к стенке". Мне претит пассивное ожидание каз-
ни. Восемь месяцев бездействия и бессилия Временного правительства не
должны повториться. На этот раз мы должны встретить смерть в бою. Если
не победим. А победа возможна! Это согласие невозможно. Нет консенсусов
между белыми и красными.
Только один человек из лагеря фундаменталистов (мы только что выясни-
ли, что красно-коричневые - лишь современное его воплощение) будет нам
полезен после победы и способен создать нечто позитивное в рамках либе-
рализма. Это Сергей Кургинян, не столько режиссер (хотя он один из пер-
вых), и не столько политолог (хотя равных ему мало), сколько фантаст и
идеалист. Он, безусловно, самый способный и самый честный изо всех наших
врагов, но он-то хочет сражаться по законам чести и умеет мечтать. Бо-
юсь, что красные его ликвидируют еще до часа "X", как это сделал Пиночет
с несогласными идти на зверства офицерами. То, что личность такого масш-
таба не на нашей стороне, - это трагедия. Таких трагедий будет много...
Брат может восстать на брата, писатель - на писателя, диссидент - на
диссидента. С кем сейчас Игорь Огурцов и Леонид Бородин? Увы, не с нами!
Это придется выдержать. Через это надо пройти. Мы сожгли свои мосты. Я -
в 1969 году, Ельцин - в Беловежской пуще, ДемРоссия - 28 марта, Шапошни-
ков -в августе 1991 года.
Моя команда, мои белые шахматные фигуры очень неоднородны. Но есть
законы футбола и законы шахматной партии. Этим объясняются все кажущиеся
противоречия в моем поведении. Я - еретик, я позволяю себе роскошь гово-
рить всю правду и своим, и чужим. И мне ничего не надо. Таких людей не
любят ни свои, ни чужие. Я - волк-одиночка, мне трудно играть в команде,
а команде трудно со мной. Они боятся играть со мной на одном поле. Я
профессионал, а они еще робкие дилетанты. Это в революционной дея-
тельности, а в политике, должно быть, наоборот. Но политика в футболе
бесполезна. Надо забивать голы. Мы не можем честно выиграть выборы. Об-
мануть и запутать мы можем, но я в этом неспособна участвовать. Как че-
ловек я не люблю президента. Однако как футболист я играю с ним в одной
команде, а игра идет на гибель или спасение России (может быть, мира).
Поэтому мой человеческий и правозащитный пафос мне на поле мало поможет.
Я не могу забивать мячи в свои ворота, сейчас это недопустимо. Но при
