Куда? Они вошли. Это были Врата Ангбанда - проход в ущелье, перекрытый
сверху высокой аркой с надвратной башней, похожей на черного красноглазого
стервятника, что вечно на страже. Берен в последний раз оглянулся на
мрачные хвойные деревья, покрытые пеленой тумана. Ощущение неминуемого
конца сжало ему горло, словно сам воздух был здесь ядовит...
Единственным стражем, преградившим им путь был Кархарот, Алчущая
Пасть, чьи глаза, казалось, проникали сквозь их обманные магические
одеяния, и голос его был полон угрозы и подозрения.
- Неужто Валар вернули тебе жизнь, Драуглуин? Ходили слухи, что
прикончил тебя валинорский пес!
Зубы его блеснули в жутком насмешливом оскале. Берен, в облике
Драуглуина, сжался, готовясь к последнему бою. Но Кархарот молча опустил
голову на лапы и вяло прикрыл глаза.
- Скорее, - шепнула Лютиэнь. - Я усыпила его. Скорее!
Они вступили во Врата. Словно зеркало, лежал перед ними путь. Словно
черное гладкое стекло, и в нем отражались мрачные стены ущелья с черными
зевами неведомых подземелий, со змеящимися кверху дорогами, теряющимися в
тучах, наколотых на пики. Но главное было впереди - гигантская арка
Ангбанда, замка-скалы, окутанного мраком и колдовством. Он как-будто ждал
их, злорадно усмехаясь. Мрачное величие подавляло, сгибало душу, лишало
воли. Воистину - здесь было сердце Зла, средоточие страха и мрака, это
ощущалось физически. Отсюда струилось, источалось Зло, его щупальца
тянулись отсюда жадными ртами-присосками, желая высосать кровь и свет
мира. Тяжелое ощущение цепкого жесткого взгляда, что становилось все
сильнее по мере их приближения к горам Тангородрим, стало невыносимым. Но
теперь это ощущение стало словно петлей, захлестнувшей их. Оно тянуло, оно
не отпускало. Пути назад не было. А путь вперед был свободен. Ни одного
Орка, к своему удивлению, они не встретили. Впрочем, здесь было бы страшно
и Орку - здесь обитали существа куда более жуткие. Неподвижные воины
стояли у распахнутых дверей. В черненых кольчугах, в черных плащах. Их
лица, охваченные под шлемами кольчужной сеткой, были бесстрастны, на щитах
- странные уродливые знаки, начертанные белым пламенем. И похолодело от
ужаса сердце Берена, когда он понял, кто это. Живые мертвецы, которым
чародейство Врага дало видимость жизни... Они смотрели мимо пришельцев. И
все сильнее было чувство чужого взгляда - казалось, он вел их по
бесконечным коридорам, полным тоски и ужаса, и они шли за ним, не в силах
противиться, среди тьмы и настороженной пустоты, и откуда-то все тянулась
тоскливая песня, выматывающая душу так, что хотелось разорвать грудь и
вопящим кровавым комком души вырваться отсюда - наверх, наверх, наверх...
Полуплач - полупесня - полустон... Кто? Рабы? Обреченные? Что в этой
песне, в этом лишающем воли плаче? Что за тризна там - в бездне?
Все ближе... Они шли все быстрее и быстрее - мимо непонятных символов
на стенах, мимо странных и потому страшных изваяний, изображений и
предметов. Иногда сквозь раскрытые двери залов они видели какие-то тени и
образы, каких-то людей в черном, явно творящих злые обряды... И все
сильнее взгляд, все тоскливее песня - колдовской зов их тянет, как на
веревке... Высокий проем двери. Вот оно. Паук там. Он ждет. Уже не уйти.
Они вступили в тронный зал.
Стройные колонны из обсидиана уходили под высокие своды. Огромные
каменные змеи обвивали колонны, и столь искусна была работа по камню, что
казались они живыми. Это ощущение усиливал странный темный огонь, бившийся
в их глазах. И в светильниках черного железа, подобных чашам, мерцало
холодное голубовато-белое пламя - как печальные упавшие звезды. Черные
щиты висели по стенам зала, и бледные мечи со странными рукоятями были
скрещены под ними.
Сумрачная красота зала испугала Берена и Лютиэнь, но много страшнее
был им тот, кто в одиночестве неподвижно сидел на черном троне, неотрывно
глядя на вошедших. Тот же взгляд, спокойный и пристальный, проникающий в
скрытые мысли.
Властелин Мрака, Зла и Лжи, чудовище с глазами, пылающими адским
пламенем, демон, закованный в несокрушимую, тверже адаманта, броню; чье
слово несет войну, чья рука сеет смерть, чья сила - ненависть, чья власть
- ужас... Говорят, когда он идет, земля содрогается под его ногами.
Говорят, всякий, чья воля не тверже стали, утратит рассудок, взглянув ему
в лицо...
Они знали это. Они были готовы к этому. Но все, чему их учили,
рассыпалось как песочный замок, и золотое шитье сказаний об отважных
героях, превозмогших страх, принявших бой с Врагом, расползалось под
пальцами истлевшей тканью. И не выдержал разум чудовищного несоответствия
между тем, что знали и тем, что видели теперь. И затравленным зверем
металась мысль, и единственным спасением от безумия было: все это ложь,
наваждение, это не может быть правдой!
Не замечая этого, они дрожали, как испуганные дети, заплутавшие в
ночном лесу.
Сидевший на троне чуть подался вперед, вглядываясь в вошедших;
изуродованные руки впились в подлокотники трона, живым огнем боли и памяти
горят Сильмариллы в высоком венце.
Он ясно видел, кто перед ним. Видел и кольцо Бараира на руке Берена -
Кольцо Ученика, кольцо Мастера Гэлеона. Суть вещей была открыта ему:
"Маленькая Лютиэнь, думаешь ли ты, что твоей магии довольно, чтобы закрыть
мне глаза?"
Он чуть заметно печально улыбнулся, и Лютиэнь вздрогнула. "Воистину,
кто знает мысли Моргота и постиг мрачную бездну замыслов его? Что за
чудовищное злодеяние задумал он? Какая зловещая усмешка..."
Любовь сильнее страха смерти: Лютиэнь сжала маленькие кулачки и смело
взглянула в лицо Врагу. С той же улыбкой тот сделал почти неуловимый жест
рукой, и одеяние, делавшее дочь Тингола похожей на огромную летучую мышь,
соскользнуло с ее плеч - легко, как от ветра падает снег с ветвей юного
деревца. Теперь она стояла перед троном в узком серебристом платье, и
темные волосы шелковым водопадом ниспадали на ее плечи. Мягкий мерцающий
свет скрадывал запыленный обтрепанный подол платья, трогательно-неумело
поставленные заплатки: она стояла словно отлитая из серебра маленькая
статуэтка. Живым было только лицо - почти детское,
беззащитно-вдохновенное.
"Успокойся, я не причиню тебе зла... Если бы ты могла в это поверить,
бедное дитя... Зачем же ты здесь? Нет, я вижу..."
- Я - Лютиэнь, о Властелин Мрака. Я пришла, чтобы танцевать перед
тобой и спеть тебе, как поют менестрели Средиземья.
Черный Властелин молча кивнул.
И Лютиэнь начала танец - медленный колдовской танец, рождающий
музыку, подобную звону ручья или шелесту травы.
Танец Луны, которого не помнил теперь никто. "Кольцо Гэлеона, танец
Иэрне... Словно эхо иных судеб связало этих двоих... Странна судьба -
жестока память... И некуда бежать от нее..."
Еще несколько мгновений смотрел он на Лютиэнь, потом прикрыл глаза.
"Ведь я знаю, зачем вы здесь. Цена крови - свадебный дар, выкуп королю
Тинголу. Плата за муки и смерть тех, кто любил друг друга, как любите вы.
Бедные дети. Проклятый камень, за который сыновья Феанора готовы
перегрызть горло... А на твоей руке, Берен - перстень казненного. И эта
девочка - такая юная, такая красивая. Мои враги... Вы - мои враги, но
разве я - враг вам? И что же мне делать с вами? Если бы я мог отдать вам
камень... если бы мог объяснить... Но разве вы поверите мне, Врагу,
Владыке Лжи? Что же делать, что?"
А едва уловимая мелодия звучала все яснее, и теперь в нее вплетался
голос Лютиэнь, и Властелин Тьмы до боли стиснул руки - узнав.
Сознавала ли она сама, что поет? Ее глаза, казалось, не видят ничего,
как глаза безумных пророков, что бродят среди Людей. Этой песни она не
могла ни слышать, ни знать - и все же слышала: в шорохе крыльев птицы, в
неслышных мелодиях звезд, в шелесте ветра, в шепоте осеннего дождя. И
слова были иными - но это была та же песня, которую он узнал бы из тысяч.
Человек поет так, лишь когда он один, и нет дела до того, что подумают о
его песне другие. И девушке казалось - она одна, и вставали вокруг
тысячелетние деревья, и низко-низко висели прозрачные капли звезд,
отражавшиеся в глубоких темных водах колдовского озера мерцающими водяными
лилиями - как в тот, первый день, когда словно от долгого сна пробудилось
ее сердце, и было радостно и больно, потому что знала - недолог век их
любви...
И замер Берен - словно завороженный, слушал он голос возлюбленной,
песню, что струилась перед глазами как светлый печальный сон. И безмолвным
изваянием застыл на троне своем Властелин Тьмы.
Он готов был взмолиться: не надо больше!.. Что ты делаешь, девочка...
И - молчал.
...Родниковая вода у губ, резная деревянная чаша, хранящая тепло
маленьких ладоней, бездонные печальные глаза, в которых он тогда не смог -
не посмел читать...
"- Выпей воды, ты устал, Учитель...
- Тысячи лет без сна...
- Знаю, ведь я всегда рядом..."
Спать... Уснуть... Он впервые почувствовал, что бесконечно устал.
Железная корона гнула его голову к земле - так, словно вся тяжесть мира,
все его заботы, страсти и тревоги были возложены на его чело.
"Больно глазам, да? Опусти веки... вот так... Если бы ты мог
уснуть..."
Видение было настолько отчетливым, что он ощутил прикосновение легкой
прохладной руки:
"Вся тяжесть мира - на эти плечи... постарайся уснуть, Учитель...
краткие мгновения покоя на бесконечном пути... Я возьму твою боль, спи...
спи..."
Черный Вала и сам не заметил, как соскользнул в сон, и милосердная
Тьма - без мыслей, без сновидений - прохладным покровом одела его
измученный мозг...
...Очнулся от того, что чья-то ледяная рука коснулась его лица. Он
открыл глаза и вместе со зрением к нему вернулась боль. Правую скулу жгло
так, словно к ней приложили раскаленное железо. И он вспомнил.
Уже в полусне он встал с трона и сделал шаг вперед, но оступился и
упал. Подняться не было сил. Не было сил даже открыть глаза. И, гася боль,
забытье снизошло на него.
Черная корона со звоном скатилась с его головы.
И, шагнув к замершему у колонны Берену, Лютиэнь легко коснулась его
плеча, пробудив от полусна-полугрезы. Достав из ножен клинок Ангрист,
Человек разжал железные когти, державшие в короне один из Сильмариллов. И
камень, ныне ставший поистине камнем Света, не обжег руку Смертного. Тогда
подумал Берен, что сможет он унести из Ангбанда все три камня Феанора,
наследие рода Финве; но, как видно, судьба оставшихся Сильмариллов была
иной, и Берену не удалось осуществить задуманное. Со звоном сломался
клинок - черное железо оказалось тверже - и острый обломок впился в лицо
Валы. Тот застонал во сне, и, страшась его пробуждения, Берен и Лютиэнь
бросились прочь...
Минутой позже в зал вошел Гортхауэр.
...Он лежал в какой-то мучительно-неудобной беспомощной позе, и
безумная мысль обожгла Майя: мертв?!. Гортхауэр рванулся к Мелькору, упал
на колени, приподнял его.
"Учитель, что с тобой... что с тобой?!"
Мертвенно-бледное лицо залито кровью.
Дрожащими руками Майя извлек из раны обломок клинка.
"Кто посмел?.. что это, что же это..."
Медленно расплывается багровое пятно на черных одеждах.
"Такая маленькая рана... просто не может быть столько крови... Что с
тобой сделали?!"
Гортхауэр разорвал одежду на груди Учителя - и замер от ужаса.
...И раны тела его не заживали - таково было проклятие Эру и Манве. И
раны души его не заживали - таково было проклятие его самого...
