радостью своей со всеми, он думал - это дар Эру, и все знают об этом, но
никто не понял его. Никто ничего не видел. Он встретил испуганный взгляд
Манве и внезапно понял - Манве боится его, Намо! И кощунственная мысль о
том, что он сильнее Короля Мира, смутно зашевелилась в душе.
Ноги сами привели его к Мелькору. На сей раз он нес в руке
хрустальный сосуд с упавшей звездой, и впервые, со дня суда увидел лицо
Мелькора. Мятежный Вала сидел, прислонившись к стене. Он слегка прикрыл
глаза - отвык от света. Волосы его поседели, и морщины наметились в
уголках рта и на лбу. Руки в тяжелых кандалах бессильно лежали на коленях.
Это было так неестественно, так нелепо - сильные, гибкие, красивые руки,
предназначенные создавать, были скованы, чтобы не смели творить ничего...
Намо тяжело вздохнул, переступая порог, и на лице его были смятение и
раздумье. Мелькор, увидев это, сам спросил его:
- Что тяготит тебя, Владыка Судеб, Повелитель Мертвых?
Голос его был ровен и спокоен, не как в прошлый раз. Намо показалось
- Мелькор ждал его. Все же ждал.
- Похоже, что я видел Свет, - не то вопросительно, не то с
уверенностью сказал Намо. - Понимаешь, я вышел - а в небе свет! Там что-то
огненное, яркое, прекрасное! Я радовался, я говорил: "Смотрите, вот он -
Свет!" А они...
- А они ничего не видят и пугаются твоих слов. Да?
- Да, да! И Манве - он испугался! Чего? Не понимаю...
- Тебя. Твоего зрения. Твоей мощи, Намо. Ты умеешь видеть. Ты смеешь
видеть. Ты сильнее их, - в голосе Мелькора звучали мягкие ноты, и Намо
улавливал в его речи едва заметные отзвуки радости и восхищения. - Ты ведь
силен, Намо. Изначально ты повелеваешь Судьбами Арды. А теперь ты смеешь
видеть и знать все, что хочешь - не то, что позволяет тебе Манве.
- Но... может, это наваждение... - Намо не договорил. "Наваждение
Врага", - хотел сказать он, но ведь Враг - вот он, здесь, беспомощный.
Намо запнулся, мучительно подбирая слова, но Мелькор, видимо поняв его
замешательство, усмехнулся и заговорил:
- Нет, это не наваждение. И не ты один видишь. Но ты - видишь и
смеешь видеть, другие же намеренно закрывают глаза. Ибо Эру не велел, -
злая насмешка звучала в его голосе. - Ничего. Не Валар, так Майяр увидят.
Как Гортхауэр, - резко закончил он.
- И кто из Валар видит, кроме тебя? - спросил Намо.
- Ты, думаю, твои брат и сестра. Может, Эсте. Наверное видят, но еще
не осознают. И Варда.
Голос его стал сухим и жестким, когда он произнес последнее имя.
- Варда? Но когда я пришел... когда я сказал...
- Все верно. Она видит, но в ее воле закрывать глаза другим. Такова
воля Эру. Но ты - сильнее.
- Откуда ты знаешь волю Эру? Он говорил с тобой?
Мелькор слегка насмешливо посмотрел на Намо, и тот ощутил всю
нелепость своего вопроса.
- Да, конечно. Иначе бы Эру не боялся тебя.
- А откуда ты знаешь, что Эру боится меня?
- Н-не знаю... Знаю и все... Почему? - изумленно спросил Намо.
- Но так и должно быть. Мы часть разума и замыслов Эру. И любой из
нас, обретя себя и осознав себя, способен сравняться с Эру и превзойти
его. Только не все на это осмелятся. Ты - посмеешь. Намо, поверь мне, ты
очень силен, и никто в Валиноре не может сравняться с тобой. Так перестань
же бояться себя, поверь себе!..
Теперь разговоры с Мелькором сделались для Намо необходимостью, как,
похоже, и для его узника. И после каждой беседы Намо замечал, что его
видение мира меняется. Не из-за Мелькора, нет, Намо начинал познавать
бытие сам, и лишь подтверждения искал у Черного Валы. Ему казалось, что он
идет по узкой тропинке, и по обе стороны - пропасть. Он ступает медленно и
осторожно, но - продвигается, и Мелькор протягивает ему руку, чтобы он не
упал... Он научился принимать Великую Двойственность в целом и не
отвергать ни одной из ее сторон, и, главное, он осознал суть Великого
Равновесия Миров и видел его вечное движение и изменчивость - то, что
давно превратилось в неизменность в Валиноре. Здесь Равновесие было
принесено в жертву Великой Предопределенности. Он теперь по-другому
смотрел на Валар, и их деяния; все яснее в душе его разгорался великий дар
предвидения, и знал он теперь, что воистину он - Владыка Судеб, и что
слово его может стать - свершением. Он понимал теперь, что замыслил Эру, и
что пытался сделать Мелькор, и с болью смотрел на его скованные руки. Он
теперь много писал, и Книга его становилась все больше.
Он часто говорил с Мелькором об Арде, об Эндорэ. И улыбка появлялась
на губах Мелькора, когда он вспоминал о Смертных землях. Казалось, он
видит то, о чем говорит.
- Там время идет. Там - жизнь. И каждый день - новый, не похожий на
другой. Там даже звезды светят по-иному. Нет, не Эльфам там жить - они не
знают цены жизни, они не понимают сладостную боль летящего времени... Те,
кто будет там жить - Люди. Они придут. Они увидят Солнце, и никто не
сумеет закрыть им глаза. Они будут жить, а не существовать. И будет им
дано право выбирать и решать, судить и вершить...
- Мелькор, но если ты сумеешь сделать Людей такими, то ты куда
сильнее Эру...
Мелькор резко поднял скованные руки и до предела натянул цепь. Лицо
его стало непроницаемо-холодным.
- В этом Эру сильнее меня. Велико искусство Ауле - не вырваться, -
тихо и обреченно добавил он, опуская голову.
И Намо стало настолько больно и стыдно, что он, повинуясь внезапному
порыву, бережно взял эти скованные руки в свои могучие ладони и крепко
сжал их.
- Прости меня, Мелькор. Прости, если можешь, - глухо сказал он и
вышел из каземата. И не видел потрясенного взгляда Мелькора; ибо жалость -
оружие, способное сокрушить и крепчайшую броню.
Когда он в следующий раз пришел к Мелькору, то увидел, что тот ждал
его. Теперь оба они были нужны друг другу. Отныне они говорили на-равных.
Намо считал Мелькора выше себя, и потому был счастлив и удивлен, когда
Мелькор сказал ему, что у него руки творца. Намо недоуменно воззрился на
свои руки.
- Да, ты способен создавать, Намо. Ты еще этого не осознаешь, но я
вижу это. Ты сможешь. А Ауле... - он посмотрел на цепь и продолжил горько
и тяжело. - Это - последнее его творение. Когда творец начинает ковать
цепи, он становится палачом и уже ничего не сможет создать никогда. А в
твоих руках - я это вижу - лежит великая способность создавать...
- А твои руки скованы... И даже имени ты лишен, Возлюбивший Арду.
- Как и ты, Владыка Судеб. Но для меня ты - Намо, а не Мандос,
"Тюремщик".
Намо покачал головой.
- Нет. Именно тюремщик. И я виноват перед тобой.
- Не ты. Ты брат мне, Намо. И останешься им... - Мелькор внезапно
умолк, и лицо его в этот миг было полно такой тоски и обреченности, что
Намо вздрогнул.
- Даже здесь я вижу звезды, - почти шепотом сказал Мелькор, не
обращаясь ни к кому, и неясное мучительно-тяжелое предчувствие возникло в
глубине души Намо, и он понял, что Мелькор сейчас чувствует то же самое.
Они в тот вечер больше не говорили - просто молчали, не глядя друг на
друга...
Уходя, Намо чуть не сбил с ног притаившегося за дверью одного из
своих Майяр. Тот прижался к стене и смотрел на взбешенного Намо с
отчаянным страхом, и одновременно с вызовом. Намо схватил его за плечо и
толкнул вперед.
- Иди!
Майя послушно пошел впереди. Наверху, в тронном зале, Намо, закрыв
все двери, в гневе обрушился на своего ученика.
- Ты посмел! Ты следил за мной? Подслушивал? А, может, и доносил? -
рычал он, тряся его за плечи. - Отвечай!
Майя отчаянно мотал головой.
- Нет, нет, Повелитель! Нет! Я слушал... я понимал... Учитель! -
внезапно крикнул он, схватив руку Намо и прижав ее к груди. - Умоляю,
позволь мне уйти с ним! Когда его отпустят на свободу... Учитель!
Намо с любопытством смотрел на него.
- Ты пока еще мой Майя, - неторопливо сказал он.
- Даже если не отпустишь - уйду сам. Как Артано, - упрямо сказал
Майя.
Намо нахмурился. Майя невольно ставил его на одну доску с Ауле.
- А ты не думаешь, - сурово сказал он, - что я могу сейчас приказать
заковать тебя в кандалы и отправить в подземелье за ослушание?
Майя резко отступил назад. Лицо его вспыхнуло, глаза сузились от
гнева и презрения. Он протянул руки и глухо, сквозь зубы, бросил:
- Зови. Пусть закуют. Все равно уйду.
Намо невесело рассмеялся.
- Ты, кажется, путаешь меня с Ауле. Ладно. Я отпущу тебя.
- Учитель! - Майя упал на колени.
- А ну, встань! - рявкнул Намо. И, посмотрев на Майя, добавил тихо:
- Но все-таки ты вернешься ко мне.
"Мой Майя, - думал он, - воплощение моих мыслей и разума... Он избрал
путь Мелькора... Неужели это - вторая сторона моей сущности? Надо же..."
Намо тепло улыбнулся, вспоминая детское упрямство ученика.
- ...Ты сказал, у меня руки творца. Мне трудно в это поверить. Иногда
я сам не понимаю себя. Кто я есть? Зачем я здесь? В чем моя роль?
- Наверное, ты здесь потому, что полюбил этот мир, как и мы все.
- И что? Я ведь не сделал здесь ничего. Ничто здесь не создано мной.
Зачем я здесь?
- Но разве ты ничего не замыслил в ту пору, когда мы творили Музыку?
Разве у тебя не было своей нити в общей ткани?
- Я не помню ее. Я не понимаю ее. Ведь тогда мы ничего не знали ни об
Эльфах, ни о Людях. А ведь теперь их судьба - в моей руке, я - Владыка
Мертвых. В чем же моя доля? Я не был нужен при Творении Арды. Или я -
забыл?
- Я не могу тебе помочь. Просто не знаю - чем. Это правда. Я всегда
думал - почему ты, твои брат и сестра пришли в этот мир сразу, когда в нем
не было, да могло и не быть боли, смерти, страданий? Что было оплакивать
Ниенне? Над чем властвовать тебе? Или все же ты что-то предвидел?
- Я не знаю. Я забыл. Я, все помнящий Владыка Судеб - забыл. Не могу
вспомнить... Иногда мне кажется, что меня нарочно низвергли сюда, чтобы
быть твоим тюремщиком.
Оба молчали. Наконец, Мелькор покачал головой.
- Я не знаю, что ты увидел, что ты создал тогда - в изначальную пору,
чем ты так испугал Единого, что тебя заставили забыть, что тебя лишили
права создавать. И воля твоя подчинена... И все же тебя боятся... Не знаю.
- Даже ты не знаешь.
- Я не могу знать все, Намо. Я же не Единый, - усмехнулся. - Да и
Единый, боюсь, не скажет, хотя он-то наверняка знает. Впрочем, дело не в
нем. Ах, зря они сделали тебя моим тюремщиком!..
О ФИНВЕ И МИРИЭЛЬ. ВЕК ОКОВ МЕЛЬКОРА.
ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 654-655
...Полторы сотни лет... Теперь он не был так чудовищно одинок: все
чаще Намо приходил в его темницу, чтобы говорить с ним. Тем тяжелее и
страшнее было каждый раз снова оставаться одному.
На этот раз тяжелая дверь не скрипнула, но он ощутил чужое
присутствие раньше, чем поднял глаза.
Тонкая фигурка замерла на пороге: не темная - серебристо-мерцающая,
как лунный свет, и он вскочил на ноги прежде, чем осознал, что - ошибся.
- Мириэль... - с трудом глухо выговорил он. - Что нужно прекрасной
королеве Нолдор от пленного мятежника?
Видение заколебалось, словно готовое растаять, но в голосе
говорившего было больше боли, чем насмешки, и она ответила:
- Не называй меня так. Назови... как прежде.
- Как?
- Тайли. Разве ты не помнишь... Мелькор?
- Тайли... Я помню все. И - всех. Но как ты пришла сюда?
- Для души в Мандосе нет преград... Мелькор. И для памяти...
- Ты помнишь? - он жадно вглядывался в ее лицо.
- Помню. Тебя... - серебристая фигурка качнулась, словно хотела
