этих смертей!
На миг мелькнула безумная мысль - говорить с ним. Заставить понять. В
следующую секунду понял - бесполезно. Не место, не время, и душа -
нарочито глухая. А потом снова увидел - тех... "Даже ради Тайли. Даже
из-за молений ее не будет тебе пощады. Ведь она - вспомнила. Теперь знает
- за что. Но Феанаро я не трону. Это - ее кровь..."
- Ты умрешь, - еле слышно молвил он. Больше до конца поединка он не
произнес ни слова.
Следующая рана, нанесенная Мелькором, пришлась в живот, и Финве,
выронив меч, рухнул под ноги Бессмертному. Мелькор склонился над ним.
- Вспомни их боль. Ведь ты видел, как они умирали.
Эльф сдавленно застонал. Валы смотрел ему в глаза:
- Ты прав. Непозволительно так мучиться живому существу, - с горькой
усмешкой сказал Мелькор. И быстро нанес Эльфу последний удар - в сердце.
Еще несколько секунд жизнь цеплялась за холодеющее тело, и губы едва
заметно шевельнулись. Вала вздрогнул, поняв, какое имя умирало на стынущих
губах.
"Мириэль..."
Он отвернулся и пошел прочь.
...Он возвращался в Эндорэ, и с собой уносил он Сильмариллы - цену
крови. И камни жгли ладонь его, как раскаленные уголья - не-Тьма
враждебнее Тьме, чем Свет; но он лишь крепче стискивал руку.
Тварь по-прежнему следовала за ним. Она ощущала свою силу - силу,
данную ей не-Тьмой Дерев. И когда Мелькор остановился, она бросилась на
него.
Он знал, что будет так, он был готов к этому. Но жгучая боль лишала
сил. Он чувствовал единственное желание Твари: уйти, вырваться за пределы
мира. И знал: этого не должно произойти.
Сейчас они были равны по силе, и, чтобы стать сильнее, Твари нужно
было только одно: Сильмариллы, последняя частица не-Тьмы Валинора.
- Ты не получишь их, - сказал Мелькор.
Он произнес Слово Огня; и огненное кольцо сомкнулось вокруг них, и
Тварь бессильна была покинуть его.
Он произнес Слово Тьмы; и Тьма стала щитом ему, и Тварь отступила к
границе огненного круга.
Он терял силы; связанный с Ардой велением Эру, он не мог черпать силы
из Эа за гранью мира. Казалось, чей-то услужливый голос подсказывал ему:
возьми силу Арды, ведь ты можешь сделать это, ты - истинный Властелин
Арды. Но он гнал эту мысль: сделать так значило разрушить, обратить в
ничто часть мира. Короля Мира это не остановило бы; но Возлюбивший сказал
- "нет". И теперь он мог рассчитывать только на себя.
Боль обессиливала - но и не давала утратить власть над собой. Он
произнес Слово Образа; и, взвыв в отчаяньи и ярости, Тварь обрела образ
огромной паучихи, тысячеглазого серого чудовища.
Он произнес Слово Земли; и Тварь обрела смертную плоть. И, шипя от
ненависти, она рванулась к Мелькору: тот лишь успел поднять руку,
защищаясь от удара, и загнутый острый коготь, лязгнув, скользнул по железу
наручника; Мелькор заметил на острие каплю молочно-белого яда.
Оставалось произнести только Слово Смерти, но у него уже не было сил.
Отступившая Тварь подобралась для прыжка. И тогда Мелькор крикнул, и эхом
отразился крик его от стен черных гор, и, казалось, сама земля дрогнула,
словно ощутила Арда боль и муку Возлюбившего этот мир.
И черные горы помнили голос Мелькора, и его боль. Эхом стала эта
память; и Ламмот, Великое Эхо, звалась с той поры долина.
И в подземных чертогах Аст Ахэ, зов Властелина услышали Ахэрэ.
Пламенным смерчем, жгучей бурей пронеслись они над землей; и вступили в
круг огня; и огненными бичами гнали они прочь Тварь из Пустоты -
Унголиант. Там, где проползала она, надолго земля осталась мертвой от
крови Унголиант - молочно-белого яда. В Горах Ужаса, Эред Горгорот, в
самой глубокой пещере укрылась она от огненных бичей, и с той поры никто и
никогда не видел ее, потому неизвестно, как сгинула Унголиант, порождение
Не-бытия.
ИСХОД НОЛДОР. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 870-871
Розовый нежный жемчуг перекатывается, мерцая, в перламутровой чаше.
Тэлери любят жемчуг. Их юноши и девушки часто далеко-далеко заплывают в
Море, поднимая со дна дивной красы раковины, и диковинные рыбы со
светящимися плавниками играют с пловцами. Почти все Тэлери носят украшения
из жемчуга, кораллов и раковин. Да и сам дворец Олве в Алквалондэ похож на
огромную хрупкую белую раковину. Здесь вечные ласковые сумерки, и дворец
тихо мерцает на берегу. Тихо набегают и отступают волны - это они поют?
или это голоса Детей Моря, Тэлери? Даже тот, кто слышал пение Ванъяр, все
же не может не поддаться странному тревожному очарованию этих песен. Пение
Ванъяр - для пиров, для праздников, для песенных состязаний; песни Тэлери
- для размышлений, ласковой печали и манящей мечты...
Нэрвен задумчиво покачала головой:
- Какие песни... Почему, государь, так редко твои подданные бывают на
пирах в Валмаре?
- Мы не очень любим громкое и яркое. И не слишком довольны покоем.
- Нолдор тоже.
- Нет. Вы ищете другого. Скорее, не столько находить, сколь подчинять
и переделывать. Впрочем, не мне судить. Я не Нолдо. Прости, если я не так
понимаю твой народ.
- Я сама уже не понимаю... Но ведь и я не совсем Нолдэ. Могу ли я
называть тебя отцом, отец матери моей?
- Конечно, дитя мое. Но что тревожит тебя? Что случилось в Валмаре?
Какая еще беда постигла Тирион? Я слышал уже об изгнании брата твоего
отца. Печалюсь о горе Финве, но Феанаро достоин наказания.
- Отец мой, непокой поселился в душах Нолдор. Может, это воистину
слова Мелькора подняли муть со дна наших сердец... Но, отец мой, как это
ни ужасно - мне сдается, что во многом он прав! Или иногда истина и ложь
идут по одной тропе? Может ли это быть? И как тогда отличить одно от
другого? Знаешь ли, теперь мое сердце - как пойманная птица. Мне стало
тяжело здесь. Что я могу? Все говорят - ты первая из дев Элдар, ты сильнее
всех, умнее всех, прекраснее всех... Зачем мне это, если я ничего не могу?
Ничего не могу изменить здесь так, как хотелось бы мне... Это, наверно,
греховно, ведь нам говорили, что так начался путь Мелькора. Неужели мы в
сердцах наших склоняемся к Тьме? Я боюсь себя, я не понимаю себя... Я хочу
творить - творить в мире, покинутом нами. Что-то гонит меня туда.
- Но может так и должно быть? Не будет дурного, если ты откроешь думы
свои Великим. Кому, как не им, знать о нас то, чего мы сами не знаем? Если
это болезнь, то разве в Валиноре нет исцеления от любой горести?
- Нет, отец мой. Мириэль не вернулась.
Олве тяжело вздохнул.
- Не печалься. Ступай, откройся Великим. Не грусти, дитя мое.
Он налил из кувшина, сделанного из раковины, прозрачного
зеленовато-золотого вина в чаши, и жемчужины закружились на дне.
- Это вино благословила Йаванна. Оно развеселит тебя. Не должно
печалиться высоким духом! Дочь дочери моей, не печалься! Знай - если
желания сердца твоего будут угодны Великим, и если путь твой поведет тебя
в Забытые Земли - не заботься о корабле. Он уже ждет тебя. Смотри!
Олве поднялся и шагнул к витражному окну, толкнул створку - и она
бесшумно открылась наружу. Зеленовато-золотые, как вино, волны тихо
покачивали серебристо-белые корабли, и их сонные паруса слабо вздувались и
вновь опадали, словно спокойно дышали. Серебристо-пепельные волосы Олве
тихо шевелил ветер, широкие рукава его белого одеяния напоминали крылья
чайки.
- Вот тот, - указал король. - Это мой корабль. Я дарю его тебе, дочь
дочери моей!
...А что же было потом? Элдар не умеют забывать, нет им такого
милосердного дара. Иногда невольно позавидуешь Смертным - им дано
забвение. Или это возмещение за смерть? Одни Великие ведают...
...И медленно угас Свет, и звезды как тысячи кровоточащих ран
испещрили небо. Угасал Свет, и вставал ужас в сердцах. Ночь бесконечная
пала на Валинор, ночь, полная дымного чада факелов, ярости и боли.
Наверное, в хрониках все будет записано не так. Да и мудрые будут
говорить по-другому - Элдар не забывают ничего, но не все, что было,
дозволено запомнить. А было - застывшие, широко открытые глаза Финве,
похожие на серое стекло. В первый раз Нэрвен видела смерть, и это было
ужасно своей неестественностью. Настолько ужасно, что она даже поразилась
своему спокойствию - она просто не могла воспринять этот ужас. Факельный
свет придавал всему вокруг кровавый оттенок раскаленной стали. Ей
казалось, что Феанаро сейчас так же опалит каждого своим прикосновением...
И была - окровавленная рубаха Финве в руках полубезумного от горя и ярости
Феанаро, и он швырнул ее в лицо посланнику Валар, обвиняя их в этом
убийстве, ибо они - родня Моргота. Тогда впервые прозвучало это имя -
Моргот, и сын убитого требовал у родичей убийцы виру за отца. На него было
страшно смотреть - и невозможно не смотреть. Страшно было слушать его - и
невозможно не слушать. Как болью пронзает укус огня, так сам огонь
рассеивает тьму - опасен и прекрасен; так речь и вид Феанаро заставляли
подчиняться ему - не с неохотой, а с яростным жестоким восторгом. Артанис
назвал ее отец, но сейчас она была воистину Нэрвен. И была клятва - та
самая роковая клятва в чаду и огне факелов, в хищно-алом блеске обнаженных
клинков... И - едва ли не страшнее ярости Феанаро - слезы Нолофинве, алые,
как кровь, в отблесках огня. Он не клялся - но меч его, взлетевший к небу,
был его клятвой - клятвой мстить за отца. Это было понятно всем и без
слов.
Именно тогда она поняла, что все изменилось. Теперь она должна была
уйти, хотя также не давала клятвы. Ее вела месть, но куда больше - жажда
изменить этот мир так, чтобы не видеть с мучительной неотступностью
застывшие глаза Финве, чтобы, вернувшись, сложить к ногам Валар мир,
избавленный от боли, горя и злобы... Кто знал, что самое страшное зло
свершится в Валиноре, что злом будут сами Нолдор, что это зло они понесут
в Сирые Земли... Кто знал...
Она первая принесла Тэлери подробные о случившемся. Олве нервно
вышагивал по залу:
- Теперь тебе нельзя плыть.
- Нет, отец мой! Именно теперь. На мне нет греха. Должен же быть хоть
кто-то, кто сможет образумить их? Я их крови. Мне поверят. Ведь, если не
это, они прибудут туда в великом гневе и ярости и сгинут все!
- Но...
Олве не успел ответить. В зал вошел Эльф в серебристо-белом дворцовом
одеянии и сказал, что Феанаро требует встречи...
Она помнила эту битву, короткую и страшную. Тогда Нэрвен воистину
стала равной мужам, и кровь ее родичей до локтя обагрила ее руки. Это было
страшно и красиво - убивать, и ужас в ее сердце боролся с восторгом.
Помнила, как застыло все на миг, когда вдруг - глаза в глаза - она
встретилась с Феанаро. Потом судьба развела их.
- Не стой на моем пути, женщина, - прорычал он.
- Я всегда буду на твоем пути! - тем же тоном ответила она. Сзади
кто-то крикнул, Феанаро обернулся, и Нэрвен шагнула в сторону - на помощь
Олве. А ведь ударь она тогда - все изменилось бы...
Олве был ранен, и она почти волокла его к кораблям. Нолдор уже
облепили палубы, как муравьи, и лишь корабль самого Олве еще защищали.
Резня была сзади, бой был впереди, оставался лишь один путь - пробиться на
корабль. С десятком-другим Тэлери они проложили себе дорогу. Корабль
отошел от берега, и оттуда они с бессильной яростью наблюдали за резней и
за гибелью оставшихся кораблей, ненужных Нолдор.
- Иди за ними! - сквозь зубы прорыдал Олве. - Иди! Теперь я прошу
тебя об этом. Покарай их ты, если Валар это допустили! Отомсти за нас,
дочь моей дочери, Нэрвен!
Она молча стиснула руку Олве.
