сверху... а ты волком проникни в крепость, побегай. Если найдем его следы,
мы на ходу придумаем, как и что.
-- Да что придумывать, -- рыкнул Мрак. -- Вломимся, разнесем. Все
одно все гикнемся после обеда!
Олег тоскливо посматривал то на крепость, то на солнце:
-- На этот раз как раз и сломим головы. До сих пор нам больше
удавалось не по уму, а так... по удаче.
-- Это зовется лихостью, -- огрызнулся Мрак. -- Удалым наскоком!
-- Лихость от слова "лихо", -- напомнил Олег грустно, он как и певец
внимательно вслушивался в каждое слово, подбирая точные заклинания. -- А
удалой от "удача", что мне противно... Удача нужна никчемным дуракам, а
умный сам кует успех.
Мрак нетерпеливо огрызнулся:
-- Не от дури бросались в драку. Мы и тогда бывали прижаты к стене!..
-- На этот раз сломим головы, -- сказал Олег обрекающе.
-- Предчувствие? -- фыркнул Мрак. -- Или уже чувствие?
-- Знаки, -- ответил Олег невесело. -- Знаки. Очень ясные.
-- Да плюнь, будь мужчиной.
-- Быть мужчиной, это не обязательно быть дураком. Желательно,
конечно, но не обязательно. А умный видит ясные знаки на небе, что
указывают на беду. И темные пятна выступили на траве... И птица прокричала
трижды, а потом замолкла... Ладно, Мрак, ты решил... а я просто с тобой.
Но все-таки не бросаться же на крепость с секирой в руках?.. Глупо и
нелепо. Даже если удалось бы одолеть всех, что немыслимо, все равно неумно
рубить и крушить всех, если надо освободить всего одного человека. Да и
некрасиво.
-- Некрасиво? -- не понял Мрак.
-- Да. Решение должно быть тонким, как тетива, красивым, как зелень
весной, и точным, как солнечные лучи.
Мрак прорычал:
-- Что за дурак...
-- Конечно, раз попал в плен, -- согласился Олег, -- но раз уж решили
спасать...
-- Ты дурак, -- рявкнул Мрак. -- Тарх что, на нем клеймо, что дурак.
Он и не отказывается! А ты умника корячишь. Не видишь, что у нас нет
времени на красивые ходы! Если все продумать, то можно пройти в любую
крепость, не оттоптав ноги стражам, перещупать служанок, чтоб либо не
заметили, либо думали на старшего повара, снять серьги и сапожки с этой...
княгины, так, что не заметит, а то и обрюхатить... гм... ну, это
заметит... А сейчас мы прижаты к стене! Надо кидаться и вытаскивать этого
дурака. Просто кидаться!
Он умолк, глаза его прикипели к крепостице. Олег спросил тихо, словно
там могли услышать:
-- Что там?
-- Тихо, -- проговорил Мрак, глаза его впились в едва заметную
человеческую фигуру, что медленно спускалась по стене, -- похоже... еще
один... Нет, это та девка, что увела Тарха!
Олег спросил недоверчиво:
-- Ты ее видел?
-- Видел, конечно, -- ругнулся Мрак. На недоверчивый взгляд волхва
проворчал с презрением. -- В запахе, конечно. Ах да, у птиц вообще ноздрей
нет.
-- Я не всегда бываю птицей, -- огрызнулся Олег, но Мрака рядом уже
не было.
Женщина украдкой скользнула за первое дерево, тут же сзади неслышно
возник Мрак. Его огромная ладонь зажала ей рот, Олег видел, как оборотень
вскинул ее на руки, бегом отнес в чащу.
Глаза женщины вылезали от ужаса. Когда Мрак медленно отнял ладонь,
она набрала в грудь воздуха, явно намереваясь визжать, но кое-как
совладала с собой, прошептала:
-- Кто вы?
-- Мы друзья парня, -- ответил Мрак сурово, -- которого ты увела
сегодня. Где он, что с ним?
Он показал ей в улыбке страшные клыки, она вздрогнула, но голос стал
чуть тверже:
-- Он говорил о вас!.. Я потому и выбралась. Меня зовут Анита, мой
дядя его зачем-то бросил в темницу. Ему кто-то велел или попросил... Но я
пробралась к нему, он через решетку сказал, чтобы я вернулась на то же
место.
Мрак и Олег переглянулись. Ноздри Мрака трепетали, улавливая запахи,
разбивая их на комочки, перетирая в невидимых пальцах, и наконец убедился,
что девка говорит правду, у врунов запах идет совсем другой.
-- Все, -- сказал он торопливо. -- Олег, начали!
Крылья слушались уже так, что он лишь успевал подумать, куда ему
лететь, как по бокам хлопало, он чувствовал, как мышцы напрягаются, как
если бы греб веслами, но грести еще не умел, зато держаться в воздух
научился так же, как просто бежать через лес, полный колдобин, выворотней,
барсучьих и медвежьих ям... словом, не задумываясь, когда ноги несут сами,
сами прыгают, так и сейчас крылья сами выбирали теплые струи воздуха, его
поднимало, а если он подумывал пройти над крепостью по кругу, крылья сами
слегка загибали с одной стороны кромку, а с другой, напротив, топорщили, и
его несло по ровному кругу, словно привязанного невидимой нитью к острому
шпилю главной башни.
Все же вот так проноситься над высокими башнями иногда становилось
страшно до обморока. Он внезапно понимал, что под ним нет ничего, кроме
воздуха, а до крыши пара сот саженей, от удара его тело лопнет, как пузырь
с кровью, а изломанные кости разлетятся во всему двору...
Я птица, напоминал он, превозмогая черный ужас, мне везде есть опора.
По воздуху я могу даже карабкаться выше, а не только держаться. Когда ужас
удавалось загнать в глубины мерзкой трусливой души, он даже чувствовал
смутную радость вот такого животного парения, летания, когда сверху зрит
все, только за стенами сокрыто, но двор крепости как на ладони, острые
птичьи глаза замечают всех стражей, оценивают расстояние от ворот до
колодца, до крыльца, до конюшни.
На верхней башенке трое воинов обозревали окрестности. Двое шумно
разговаривали, толкали друг друга, а третьему спор наскучил, усмотрел в
небе странную птицу, достал лук, наложил тетиву.
Олег ощутил злость, что его принимают за такого дурака. Потом
вспомнил, что он для них просто уродливая птица, а что птица понимает в
стрелах, выждал, а когда рука воина резко дернулась, поспешно сдвинулся в
сторону. Стрела прошла мимо, уже на излете, все равно ткнулась бы слабо,
даже не поцарапала бы.
Воин внизу явно удивился, тут же наложил другую стрелу, уже
внимательнее следил за странной птицей, в которую явно раньше стреляли.
Наверняка, не раз ранили, если запомнила. Такую сшибить -- полгода
бахвалиться можно будет, да и когти-то, когти какие...
Вторая стрела тоже прошла мимо, как и третья, но Олег уже чувствовал,
как злость туманит слабые птичьи мозги. Сердце, что и так колотилось
по-птичьи учащенно, теперь чуть не выскакивало в воздухе, мешая
уворачиваться от стрел. Сейчас бы заклятие Подземного Огня, вся бы
проклятая башня с дураками ушла в преисподнюю...
Нельзя, сказал себе поспешно. Таргитай может оказаться как раз в
подвале под башней. Его сперва задавит камнями, потом окровавленное тело
превратится в пепел, а пепел ссыплется в подземный мир...
Его немыслимо зоркие глаза уловили движение на опушке леса. Чуть
повернул голову, из горла вырвался злой клекот. Из леса к крепости мчался
огромный черный волк. Почти черный, но глаза птицы различали среди черной
шерсти и странно серую, словно волк начал седеть...
Он сделал короткий круг, быстро снижаясь. Теперь башня росла,
поднималась, он чаще захлопал крыльями, набирая скорость, ветер свистел,
разрезаемый острым клювом.
Площадка была впереди и чуть ниже, воин пытался прицелиться из лука,
но странная птица зашла со стороны его друзей и неслась к башне,
прикрываясь их спинами.
Олег услышал предостерегающий крик, двое оглянулись, он увидел их
вытаращенные глаза, изумленные лица, сложил крылья, острый клюв ударил в
лицо ближайшего, кровь брызнула мощно, клюв как будто попал в тиски, Олег
упал, свалив обоих, голову едва не вывернуло, он торопливо превращался в
человека, с ужасом чувствуя, что не успевает, не успевает...
Перед глазами было залитое кровью лицо с глазницей выбитой так,
словно туда воткнули длинное копье. Олег оттолкнулся, встал, второй воин
тоже вскочил, в руке появился длинный меч. Третий дрожал, лук в обеих
руках прыгал, а острие стрелы смотрело то на Олега, то в синее небо.
Он разогнулся, огромный и страшный, с красными волосами до плеч,
зеленоглазый, с худым требовательным лицом. Обнаженный, могучая грудь,
ровные пластины валиков живота, а длинные руки перевиты толстыми жилами.
-- Спасайтесь, -- прорычал Олег. -- Вы еще можете жить...
Он был страшен, но человеческий голос чудовища, ставшего человеком,
привел обоих воинов в чувство. Стрела сорвалась с тетивы, Олег ощутил удар
в плечо, второй прыгнул с поднятым мечом. Двигался быстро, умело, Олег
едва успел отмахнулся, в пальцах звонко хрустнуло, воин дико вскрикнул,
Олег увидел смуглое, искаженное болью лицо, и только тогда понял, что это
он перехватил руку на лету и сломал, как сухую камышинку.
Второй пятился, торопливо накладывал на тетиву вторую стрелу. Олег
нагнулся, подхватил меч. Стрела сорвалась с тетивы, но теперь он просто
отмахнулся, железный наконечник звонко ударился о лезвие, а Олег в прыжке
достал несчастного, ткнул острием, и тот упал навзничь, из горла ударил
бурунчик крови.
Чувствуя злую дрожь во всем теле, он огляделся дико, три трупа в
лужах крови, едва не бросился, углядев лестницу, вниз, смутно вспомнил,
что совсем голый, содрал с самого крупного воина портки. Рубахи, у одного
даже кольчужка с короткими рукавами, черт с ними, иссечены, залиты кровью,
да и мелковаты все три, а внизу уже слышались встревоженные голоса,
трещали перекладины, а концы лестницы раскачивались.
Он взял в обе руки мечи с кривыми лезвиями, заточенные только с одной
стороны.
Над краем показался круглый шлем, потом рыжие тонкие брови, красное
лицо с выпученными глазами. Глазные яблоки с натугой поднялись, на
площадке на трупами стоял обнаженный до пояса, свирепый дикарь с красными,
как пламя, волосами, зеленоглазый, а в руках мечи. Рот воина открылся для
крика, а Олег ощутил, как в голову ударила волна недостойной волхва
ярости. Он услышал свой злой крик, мышцы вздулись по всему телу, вдруг
ощутил себя свирепым и сильным, ноги чуть подогнулись, в следующий миг уже
летел в длинном прыжке...
Переднего лишь задел по голове, но обрушился на тех, кто торопливо
поднимался по лестнице. Был треск, грохот, они падали с обломками
лестницы, он ударился ногами в мягкое, там вскрикнуло, захрустело, а его
подхватила и понесла стыдная звериная радость, ибо человека Род так
недавно сделал из медведя, что легко и охотно соскальзывает в прежнюю
сладкую звериность, бездумную и простую...
Дальше был кровавый туман в глазах, он несся через переходы, сшибал,
рубил, топтал, разносил, его сопровождали треск и грохот, дикие крики,
кровь плескала на стены, человеческие тела отшвыривало так, что трещали
черепа, он слышал, как ломаются кости, иногда успевал увидеть, как
вылезают наружу.
Был миг, когда увидел мелькнувшую черную тень, явно не человеческую,
но волна ярости несла как на крыльях, мечи в обеих руках резали воздух с
жутким треском, словно со всех сторон рвали новое грубое полотно, он
смутно слышал крики, лязг, треск, чувствовал сладкий вкус живой плоти
рассекаемой острым железом. Теплые брызги падали на лицо, он не успевал
обтереться, встречным ветром сорвет, только на губах оставался
восхитительный сладко-соленый вкус крови других мужчин. Он сразил их,
поверг, бросил под ноги и победно пробежал по еще теплым телам!
Он чувствовал, что волна ярости носит его по переходам, вниз-вверх по
лестницам, заставляет вышибать двери и врываться в комнаты с людьми,
успевал увидеть распахнутые в ужасе рты, вытаращенные глаза, все это
