самой смерти! Возница стал просить обещанное, ведь Пелоп наобещал даже
свою невесту на первую ночь, но Пелоп лишь спихнул дурака в море. Правда,
тот, падая, проклял все его потомство.
Томас соскабливал грязь ногтями все медленнее, слушал.
-- Ну, в проклятие я поверю. Не зря же попадал с тобой в такие
переделки! Но чтоб мой предок предательски столкнул в море... даже дурака?
Нет, я -- Мальтон.
-- Как хошь, -- сказал калика равнодушно.-- Ведь проклятие
преследовало все потомство, особенно Атрея и Фиеста... Не слыхал? Кстати,
вся южная Греция, на которую Пелоп распространил власть, стала вместо
прежней Апии называться островом Пелопа. То-есть, Пелопонессом.
Томас навострил уши. Сказал с неуверенностью:
-- Ну, возможно, это все-таки давний предок и рода Мальтонов...
-- Он еще Олимпийские Игры учредил, -- добавил калика.
-- А это что?
-- Игры такие...
-- Языческие? Нет, Пелоп не мой предок.
-- Вроде рыцарских турниров. И сам стал первым победителем.
На честном, уже наполовину отмытом, лице рыцаря стали видны следы
внутренней борьбы. А Олег сложил оставшиеся луковицы Томасу, поднялся.
Голос его был тяжелым:
-- Золотых монет у тебя хватит, чтобы в Киеве купить коня. Дальше
дорога идет сравнительно безопасная. Страны уже не столь дикие, как те,
где мы прошли.
Томас торопливо вылез, мокрый натянул вязаную одежку, влез в доспехи.
И лишь тогда взглянул калике в зеленые глаза, что сейчас были темными как
два лесных озера:
-- А ты?
Олег покачал головой:
-- Незачем мне в Киев... Я отшельник, пещерник, а все пещеры -- на
этом берегу.
Они обнялись, калика отвернулся и быстро пошел прочь. Томас молча
наблюдал как высокая фигура постепенно источалась в лунном свете,
напоследок блеснули искорки на отполированной рукояти меча, и все
растворилось в темноте.
На душе было тоскливо, хотя не однажды за бродячую жизнь
странствующего рыцаря приходилось расставаться с прекрасными друзьями. Кто
погиб, кто осел на пожалованной земле, кто вернулся в родной замок, кто
просто ушел вот так, коротко обнявшись и пожелав счастья, чтобы когда-то в
старости бегло вспомнить старого друга и дальние края...
Вздохнув, Томас снова сел на краю причала. Есть уже не хотелось, он
вздохнул, опустил остатки хлеба и мяса на широкие мягкие листья, похожие
на слоновьи уши. С первой переправой надо попасть в город, купить коня, а
лучше -- двух и спешить через цивилизованные страны, дабы успеть ко дню
святого Боромира. Благодаря смоку-дракону половину дороги проделал за двое
суток, теперь в запасе по крайней мере неделя!
Ночь медленно уходила, на востоке едва заметно заалел край. Глаза
рыцаря, привыкшие к темноте, рассмотрели нежнейшие оттенки.
Ему показалось, что за спиной скрипнули бревна. Обрадованный, что
калика что-то забыл и возвращается, он резко повернулся. В глазах
блеснуло, тугая петля упала на плечи. Томас ухватился за меч, в голове
грохнуло, он выронил оружие и упал лицом вниз на мокрые бревна.
Очнулся почти сразу, пытался вскочить, но лишь дернулся, туго
стянутый в гусеницу. Над ним двигались в рассветном сумраке неясные
фигуры. Томас различил голоса:
-- Зарезать бы... Таких вообще надо в спину!
-- Трусишь?
-- А ты? Я супротив такого не встану лицом к лицу за все золото мира!
Шаги приблизились. Томас с трудом вскинул голову, перекосившись от
резкой боли в затылке. Перед его лицом были охотничьи сапоги, тускло
блестели шпоры. Он повернул голову, сжимая зубы, чтобы не стонать.
Знакомый голос, странно шипящий, проговорил сверху:
-- Ну, сэр Томас... что скажешь на этот раз?
Над ним стоял, опершись на одну ногу, странный человек, от которого
Томаса бросило в дрожь, заморозило кровь в жилах. Горбатый, левое плечо
выше правого, обе руки в свежих шрамах, левая рука оканчивалась красной
культяшкой, из которой торчала белая кость. Он был в бесформенной одежде,
всю голову скрывал сплошной шлем.
-- Бог долго терпит, -- прохрипел Томас, -- но все-таки бьет, сэр
Горвель!
-- Хорошо бьет тот, за кем последний удар, -- прошелестел сиплый
голос Горвеля из-под железной маски.
Второй человек сказал тревожно:
-- Давайте сейчас же прирежем! Я боюсь.
Горвель просипел:
-- Сейчас подойдет член Совета Семи Тайных. Он только взглянет, нет
ли в нем магической мощи...
-- Но с магией был связан лишь тот, который ушел!
Горвель бросил сипло, зло:
-- Я уже чувствую ее шаги! А потом сразу зарежь.
Воин пнул Томаса, сказал зло, скривив губы:
-- Наконец-то ты расстался со своим приятелем! Ты, закованное в
железо чучело, не знаешь, что только его я, Черный Воин, считал равным по
мощи. Правда он однажды ранил меня, оставил этот шрам на лице, но тогда у
меня подвернулась нога... Он уничтожил мое хазарское войско, которое я вел
на царя Румала... истребил десять братьев, владык восточных царств, из
нашего рода остался только я и мой старший брат Карганлак... Ты дурак, что
расстался с ним!
Сквозь плеск днепровских волн послышались легкие шаги. На причале
появилась миниатюрная женщина: в мужском плаще, с надвинутым на глаза
капюшоном, который тут же сдвинула на плечи. Хрупкая, с невинным бледным
лицом и удивленно вскинутыми бровями. Крупные карие глаза смотрели
обиженно, Томасу захотелось немедленно укрыть ее от опасности, спасти даже
от утреннего холода и речной сырости.
Она взглянула коротко, сказала хрипловатым низким голосом, от
которого у Томаса сладко защемило сердце:
-- Не нуждаюсь... но все равно спасибо. Горвель, где чаша?
Горвель, кряхтя, нагнулся, поднял мешочек Томаса:
-- Здесь!
Она взяла мешок, даже не взглянула, коротко кивнула в сторону Томаса:
-- Зачем он здесь?
-- Ждали вас, -- ответил Горвель очень почтительно.-- Он чересчур
живуч, странно живуч... Нет ли в нем магии?
Миниатюрная женщина внимательно посмотрела на Томаса, невидимые
пальцы пробежали по его груди. Он поежился, напуганный тем, что ее пальцы
проникли под тяжелые доспехи, замер в страхе: кончики пальцев быстро
ощупали сердце, мозг... Глаза женщины потемнели, она проговорила
сдержанно:
-- Магии нет. Но отвага и сила духа безмерны!
Плотно прижимая мешок, она пошла обратно по причалу. Горвель сказал
почтительно, однако в голосе звучала тщательно скрытая издевка:
-- Ваша Мощь, мы могли бы уйти вместе...
Она холодно оглянулась через плечо. Голос был резок как бритва:
-- Горвель, вы еще даже не гроссмейстер! Вы пока еще ближе к простому
палачу, чем к членам Семи Тайных.
Горвель задрожал, рухнул на колени. Женщина ушла. Томас успел увидеть
ее прямую спину, откинутый капюшон и свой мешок с отныне потерянной чашей.
Горвель медленно повернул голову к свидетелю своего унижения, в
прорези блеснул горящий бешенством глаз. Томас чувствовал себя гадко,
краем глаза видел, как Черный Воин вытащил из-за пояса нож. Томас застыл,
Черный зарежет, как овцу, как цыпленка, для него зарезать человека, что
поправить пояс. Цивилизатор, проводник прогресса...
Черный нехорошо улыбнулся. Он замечал страх в глазах рыцаря, его
отчаянные попытки освободить руки, хотя бы отдернуть голову от ножа.
Черный потянул руку к горлу Томаса, оскал стал шире.
-- Кончай! -- прохрипел Горвель.-- Кончай быстро!
Губы Томаса беззвучно шевелились, творил молитвы. Глаза не отрывались
от блестящего лезвия. Солнце наконец выплыло из-за края, кончик ножа
страшно засиял оранжевым, словно раскаленный на огне.
Вдруг пальцы дрогнули. Острие ножа неуверенно качнулось, словно
голова змеи перед броском. Стиснутые пальцы разжались, нож выпал, с тупым
стуком воткнулся в бревно перед лицом Томаса, едва не срезав кончик носа.
Не понимая, Томас вывернул голову: Черный Воин с распахнутым в удивлении
ртом, уже валился навзничь. В левой глазнице сладострастно дрожал конец
оперенной стрелы.
Горвель вздрогнул, то ли от изумления, то ли от сильного удара, ясно
слышимого Томасу: длинная стрела прорубила кольчугу, ушла глубоко в левую
сторону груди. Черный Воин упал с грохотом, от которого дрогнул причал --
во весь рост, как высокое дерево, на его труп медленно осел Горвель, он
всхлипывал от ярости, хватался культяшкой за стрелу.
Только сейчас раздались испуганные крики, Томас ощутил как быстро и
смертельно точно распарывают воздух убийственные стрелы. Стражи метались,
сшибались лбами, пытались бежать, но почти в каждом с легким щелчком
возникало по стреле. Томас слышал легкое вжиканье, почти неслышное за
грохотом волн, слышал даже глухие удары, с которыми стрелы пробивали
легкие доспехи, крушили и расщепляли кости.
Он дождался момента, когда стрелы перестали свистеть над головой,
задвигался как червяк, отползая от края причала. Вокруг корчились
умирающие, кричали страшно, чуя близкие адские муки.
Он увидел, как из камней на берегу появился калика, бросился, как
разъяренный лось к причалу. Томас крикнул предостерегающе:
-- Там есть еще!
Калика на бегу выдернул огромный меч. В тот же миг из воды на бревна
начали выпрыгивать темные раскоряченные тени. Трое передних выставили
кривые мечи, а за их спинами на причал выбирались другие.
Калика налетел как лавина, широко взмахнул мечом. Хазэры, захваченные
внезапно, не успели ни уклониться, ни защититься: страшное лезвие достало
кого в грудь, кого в горло. На влажные бревна упали отсеченные руки, все
еще сжимающие сабли.
Калика в два прыжка оказался перед Томасом, взмахнул мечом, Томас
ощутил удар, руки и ноги разбросало в стороны. Ошарашенный, он встал на
четвереньки, помотал головой. Члены не успели занеметь от тугих веревок,
он перещупал одну за другой хазэрские сабли, дополз на четвереньках до
своего меча, что лежал под умирающим Горвелем. Томас сильным рывком сорвал
маску-шлем, отшатнулся от омерзения, кто так обезобразил несчастного:
-- Сэр Горвель, если с нами Бог, то кто же против нас?
Губ у Горвеля не осталось, лишь сморщенные десна да два уцелевших
зуба на правой стороне нижней челюсти. Единственный глаз горел ненавистью,
Горвель пытался что-то сказать, но захрипел, из горла хлынула темная
кровь. Он закашлялся, разбрызгивая кровь, откинул голову, глаз его погас.
-- Пусть тебе попадутся ленивые черти, -- пожелал Томас.
Выдернул из-под трупа меч, взревел, нагоняя злость, прыгнул в сечу:
-- Бей язычников!
Калика не ответил, его меч бешено вращался над ним и вокруг, он
словно бы окружил себя стеной из сверкающей стали. Кто-то метнул нож, тот
звякнул и отлетел, едва не задев Томаса.
Томас врубился в бой, со звериной яростью обрушил первый удар на
выросшего перед ним хазэра, тот умело выставил над головой щит, сам
щерился и чуть пригнулся, его сабля смотрела острием в живот Томаса.
Тяжелый, как наковальня, меч с грохотом сплющил все в одну кучу: щит,
хазэра, саблю -- тот на миг показался огромной черепахой, но меч шел не
останавливаясь, лезвие коснулось бревен причала, железная черепаха
развалилась на две половинки, а из бревна гадко чвиркнула гнилая вода.
Томас поднял меч, отпрыгнул от падающего тела -- на него валился
широкогрудый хазэр, кровь брызгала из носа, ушей, глаз, горла и даже
из-под ключиц, словно попал под удар гигантского молота. Калика опустил
меч, мгновение с Томасом стояли друг против друга, тяжело дыша и скаля
зубы, как два волка среди стада зарезанных овец, затем калика бросил
