звезды усыпали небосвод от края и до края. Не столь яркие, как в
Иерусалиме, но колючие и острые, завтра надо лететь с опаской, высоко не
подниматься, ибо можно распороть спину об эти торчащие гвозди.
Проснулся он как от толчка. Слышались отдаленные голоса, тревожно
фыркали кони. Томас выхватил из-под головы меч, спросонья встал в боевую
позу, ибо привиделась конная атака сарацин.
В бледном рассвете десятки людей суетились на краю поляны, пахло
свежепролитой кровью. Среди них выделялся один ростом и размахом плечей.
Когда обернулся, Томас узнал калику.
Олег помахал рукой:
-- Доброе утро... Сэр Томас...
Голос был слаб, Олег пошатывался, однако люди, что приехали с ним,
держались с дружеской почтительностью, Томас опустил меч. Вскоре все,
кроме калики, вскочили на коней и умчались, а калика потащился к
догорающему костру, возле которого стоял, широко расставив ноги,
благородный рыцарь.
Томас ахнул. Калика выглядел изможденным, едва волочил ноги. Лицо
стало желтым, глаза остекленели, а губы пересохли. Он доплелся до костра,
рухнул. Его явно морозило, Томас поспешно бросил на темно-багровые угли
сухих веточек, подул, страшно выпячивая щеки. Взлетело целое облако пепла,
усыпало рыцаря до пят, но угли полыхнули яркими оранжевыми язычками,
лизнули сучки, взвилось пламя.
Олег передернул плечами, глаза закрывались как будто сами собой:
-- Стар становлюсь для таких дел... Но что делать, я язычник. Человек
старого жестокого мира...
-- Что с тобой делали, -- вскрикнул Томас в страхе, -- эти звери?
Олег повел рукой, голос был мертвым:
-- Там мясо молодых коров. В дар... Перетаскай, я не в силах
шевельнуть и пальцем.
Голова упала, заснул сидя. Томас, дрожа от жалости и бешенства,
побежал к дарам, проверил: сорок мешков с сочным мясом, впятеро больше,
чем взяли в предыдущий раз. Какие-то веники, душистые травы. Мясо тоже
переложено ароматными листьями, белесыми кореньями.
Стиснув зубы, он быстро накормил дракона, сперва бросая в голодный
зев самые крупные куски, потом уже силой заталкивал в пасть, пока дракон
не заворчал и не накрыл морду лапами. Остальные тридцать девять мешков
Томас перетащил на спину сытого дракона, крепко-накрепко привязал вдоль
спины к гребню, протянул два ряда веревок, чтобы ходить или хотя бы
ползать, быстро загасил остатки костра, погрузил в освободившийся мешок
котел.
Калика сидел в той же позе, подбородок упирался в грудь. Он
всхрапывал, иногда вздрагивал. Томас, причитая от жалости к истерзанному
человеку, поднял, положил на плечо и бережно отнес к дракону, который тоже
спал, нажравшись от пуза.
Когда привязывал калику покрепче, чтобы не сорвался при взлете, тот
очнулся, пробормотал:
-- Благодарю, сэр Томас... Ты настоящий друг... Впрочем, я тоже...
-- Что там случилось? -- быстро спросил Томас.
Губы калики вяло шевельнулись:
-- Дикие люди, понимаешь?.. И обычаи дикие... Но я не христианин,
который признает только свои обычаи. В чужой монастырь со своим уставом не
хожу...
Он пытался заснуть. Томас спросил, готовый голыми руками разорвать
диких половцев за их сатанинские деяния:
-- Тебя истязали?
-- Еще как... Я ж говорю, стар становлюсь для таких ритуалов... Всю
ночь одни голые девки!.. Пляшут, поют, ластятся... Я сбился со счета на
третьем десятке, а ведь Таргитай сумел в этих краях свой тринадцатый
подвиг совершить! Вождь хотел и тебе послать, я еле отговорил... Они ж не
знают по своей дикости, что ты христианин, у тебя обет верности прекрасной
Крижине...
Томас спросил ошарашенно:
-- Что за обычай?
-- Я ж говорю, дикари... Тем, кого считают героями, подкладывают на
ночь самых красивых девственниц. Породу племени улучшают!.. Ну, а мы
прилетели на драконе... Вот и расстарались! Я уж думал все, кончились
девки, а тут глянь -- они из соседнего кочевья новых прут, торопятся!
Когда ясно стало, что я уже невмочь, вождь опять хотел послать тебе... Мы
чуть не задрались. Дурень не понимает принципов христианства... Пришлось и
тех взять на себя...
Томас потемнел, процедил сквозь зубы чужим голосом:
-- Спасибо, сэр калика! Этой услуги я вовек не забуду.
-- Всегда... за друга...
Он захрапел, повиснув в веревках, как дешевая кукла, из которой
высыпали опилки. Томас от злости даже забыл, что не знает как поднимать
дракона. Кляня половцев и благородного друга, он разбудил дракона,
заставил разбежаться, а когда тот прыгнул в воздух, сразу повернул на
северо-запад.
Калика проснулся, пробормотал, не открывая глаз:
-- Сэр Томас, ты здесь?.. Не забывай кормить Жаворонка... а то сожрет
обоих. Я посплю малость, хорошо?.. Не забывай почесывать, у него слева на
холке свежий шрам, чешется. Еще постукивай обухом между ушей -- любит...
Если не проснусь до обеда -- буди...
Он умолк, челюсть снова отвисла. Томасу напоминал труп, отдавший
жизнь тридцати или какому-то неизвестному количеству девственниц, так как
сбился со счета рано, а потом еще принял и тех, которых вождь половцев
посылал ему, Томасу Мальтону, который уже несколько месяцев не видел
женской юбки!
Проклятый язычник, сказал Томас зло. Надо при случае серьезно
подискутировать с ним об основах христианства. Дурень не понимает, что
только у язычников душа и тело -- единое целое, как если бы желтую и белую
глину смешали вместе в одном тазу. У христиан душа отделена от тела: есть
ценности плотские, а есть духовные. Душа не отвечает за плотские утехи,
ибо тело грешно, а душа от Бога! Не согрешишь -- не покаешься, не
покаешься -- не спасешься. Если же язычник так ничего и не поймет, ибо
учение Христа лишь для избранных, то надо ему заявить твердо и решительно,
что о ценностях христианства пусть оставит судить ему. А то ишь все на
себя! И разит, как из винной бочки. Тоже за двоих старался, змей...
Глава 18
Калика спал так, что не до обеда, а до ужина не добудишься. Хорошо,
если проснется на рассвете... Томас вздохнул, взял кинжал. Пластины под
ногами двигались, сходились в плотную, жутко терлись одна об одну. Однажды
плиты хрястнулись так, что откололась костяная щепочка и раскровянила
щеку. Он потрогал царапину, шепотом попросил Деву Марию оставить этот
маленький шрам. Потом дома в Британии поклянется на Святой Книге, на
Гвозде из Креста Господня и на чем ему предложат, что рана получена от
дракона размером с гору!
Дракон, повинуясь уколу, повернул на северо-запад, и снова Томас
застыл в ожидании. Он постепенно приучил себя посматривать вниз, и хотя
всякий раз душа замирала от животного ужаса, он наблюдал за
передвигающимися массами конных войск, несметными стадами. Изредка
виднелись белые пятна шатров -- половцы городов не строят, как говорил
калика, предпочитают жечь и рушить чужие, живут в юртах и крытых повозках.
Через мосты переправляются с ходу, большие реки переходят вброд, лишь
однажды Томас увидел, как широкую реку одолевали вплавь, поверхность реки
усеяли точки плывущих, среди них было множество бревенчатых плотов и
связанных гроздьями пустых кожаных бурдюков.
Под брюхом дракона далеко внизу проплывали реки, рощи. Сколько Томас
ни всматривался, не увидел ни единого города -- большого или малого, ни
единого села или деревни, даже крохотного поселения в один-два домика не
обнаружил, лишь крытые кибитки кочевников, окруженные многочисленными
стадами скота и табунами лошадей.
К полудню Томас злорадно разбудил калику -- сам просил! -- почти
одновременно дракону изволилось захотеть покушать, и полусонный калика
вместе с рыцарем торопливо швырял в красную топку жирные куски мяса.
Дракон все жевал, наконец отвернулся было, тут же надумал пополнить
защечные мешки и на другой стороне. Томас сделал вид, что не заметил,
калика сам набросал кровоточащих ломтей, потом долго вытирал ладони о
вздыбленный гребень, похожий на высокий костяной забор с заостренными
кольями.
Ближе к вечеру Олег заставил дракона снизиться. Спустились на берег
неширокой речки, что бежала, прыгая по камням, прорезав себе ложе среди
рассыпающихся скал, таких непривычных на ровной, как бесконечный стол,
равнине.
На этот раз Томас соскочил сам за миг до того, как огромные крылья с
грохотом сложились на спине, придавив вспотрошенный гребень. Перевернулся
через голову, гремя железом, едва не напоролся на свой же меч. Калика тут
же последовал за драконом, что лег на берегу и жадно лакал воду, вытряхнул
возле ужасной морды из двух мешков мясо.
Томас, прихрамывая, отправился по кустам собирать хворост, ибо солнце
опускалось к горизонту. Когда вернулся, прижимая к груди первую охапку, на
берегу уже горел крохотный костер, который калика разжег из сухих стеблей
травы и щепочек, выброшенных на берег волнами. В сотне шагов вверх по
течению слышался мощный плеск, удары по воде, словно там лупили по реке
бревнами. Дракон, сожрав половину мяса, а остальное разбросав, как свинья,
сидел по брюхо в воде, почти перегородив речку, распластанные крылья
загнуло течением. Вода бурлила, бежала поверх крыльев и лап, из пены
выглядывали шипы, похожие на заостренные колья городской стены. Дракон
опускал голову к самой воде, всматривался очень пристально, почти не дыша,
внезапно бил обеими лапами, вздымая тучи брызг. Томас опасливо посматривая
на странного зверя, с грохотом высыпал сухие жерди:
-- Чего это он?
-- Рыбу ловит, -- буркнул Олег.
-- Шутишь?.. Для него рыба, что для тебя мухи.
-- Или для тебя, -- отпарировал Олег.-- Ты охотишься только для
пропитания? Или ради азарта?.. Дракону приятно вспомнить детство. Когда
был маленьким, жил в воде... Тогда рыба была под стать, а то и крупнее.
Дракон подпрыгивал, повизгивал. Толстый зад подергивался, а выпуклые
жабьи глаза вспыхивали. Передними лапами шарил под водой, когти растопырил
так широко, выпустив во всю длину, что у Томаса ноги стали ватными, а
доспехи показались не толще кленовых листьев.
-- Возможно, -- сказал Олег, думая о чем-то другом, -- он еще
маленький... Драконы живут тысячелетия, для них пара сотен лет --
подросток...
Подросток с жутким воплем, от которого дрогнули берега, тянул из воды
какое-то трепыхающееся бревно с плавниками, Олег едва признал сома.
Пятясь, дракон наступил на свой хвост, упал, но сома не выпустил,
побарахтался с ним, поднимая тучу брызг и сотрясая землю, поспешно
выбросил сома подальше на берег и снова ринулся к реке. Теперь суетился,
охваченный охотничьей страстью, голову до ушей совал под воду,
всматриваясь в каменистое дно, а когда мощная волна накрыла с головой, не
отпрянул, в азарте погрузился почти весь, над водой торчал лишь
растопыренный гребень да толстый зад.
Дважды выбрасывал на берег столетних щук, похожих на покрытые зеленым
мхом затонувшие валежины, а чудо-сом, гигант, каких Олег еще не видывал,
тяжело бился, выгибался, постепенно сползал по наклонному берегу к воде.
Дракон суетливо подскакивал, лупил огромными лапами, пытаясь ухватить
добычу когтями, хватал челюстями, а тем временем сом, зачуяв близость
воды, из последних сил выгнулся еще пару раз, раздвоенный как у русалки
хвост коснулся воды. Сом подпрыгнул, с размаху ляпнулся на мелководье,
пополз, изгибаясь всем телом. За ним осталась глубокая канава, ее сразу
затягивало песком, и сом с каждым мгновением уходил глубже, наконец волну
прочертил спинной плавник, похожий на уменьшенный гребень дракона,
