самосохранения оказался чересчур силен... Позже он узнал, что мужчины
вообще больше боятся боли, чем женщины, но это его утешило мало - он и
среди мужчин был чемпионом по трусости.
Инстинкт выживания, инстинкт самосохранения... Это он сумел напрячь
все мыслимые и немыслимые силы?
Сергей Сергеевич взглянул в окно, сказал:
- Мне налево. На Большую Почтовую.
Врач ответил веско:
- Вы оба нуждаетесь в обследовании. Не волнуйтесь, поместим в хорошую
палату...
- Вадим... - начал говорить Сергей Сергеевич. Спазм сжал ему горло,
он прокашлялся и договорил: - Он... что с ним?.. Ну тот, второй, что сидел
за рулем?
- Ему повезло меньше, - ответил врач хмуро. - Точнее, ему совсем не
повезло.
- Понятно, - прошептал Сергей Сергеевич. Он собрался с силами,
сказал, стараясь, чтобы голос звучал решительно: - Вы сейчас свернете вон
от того угла направо.
Врач ответил сухо:
- Мы едем в больницу.
- Это ваше дело, - сказал Сергей Сергеевич. - Ну а я... Хотите, чтобы
я вышиб дверь и выпрыгнул на ходу? Я это сделаю.
Врач коротко взглянул на него, явно заколебался. Сергей Сергеевич
поднялся. Второй врач сказал быстро:
- Коля, поворот направо.
Шофер резко крутнул руль. Машина послушно свернула, минут пять
неслись в молчании, ощущая тяжелую атмосферу, наконец Сергей Сергеевич
велел:
- Стоп!
Он выпрыгнул, не успел отойти, как на него свалилась девушка.
- Я тоже, - буркнула она. Оглянувшись, крикнула сердито: - А вы
езжайте. Езжайте!
"Скорая" нерешительно тронулась с места. Девушка шагнула было, но
Сергей Сергеевич, сам удивляясь своей смелости, ухватил ее за руку и
сказал потверже:
- Вот мой подъезд. Мы с вами выпьем кофе, а вы перевяжете голову
сами. Перед зеркалом. Вам навернули целую чалму, вид отвратительный. На
улице будут смеяться.
Довод оказался неотразимым. Она, уже вырвавшая независимо руку, тут
же послушно пошла за ним.
Он чистил на кухне картошку. Регина, так ее звали, плескалась в
ванной, трубы гудели. Нож ходил равномерно, кожура тонкой лентой свисала
до самой раковины, ложилась кольцами... Он всегда находил в этом элемент
игры: почистить так, чтобы с каждой картофелины была одна-единственная
кожура...
Перед глазами всплыла картина удара о МАЗ, и он снова ощутил озноб, в
голове пронесся звон, руки похолодели. На миг кольнуло болью. Взглянув
вниз, увидел - острое, как бритва, лезвие ножа в дрогнувшей руке
скользнуло по очищенному и до самой кости располосовало мякоть большого
пальца.
Инстинктивно выдернул нож, успел увидеть глубокий разрез, белеющую
кость и даже слоистый разрез плоти, увидел, как это ущелье быстро-быстро
заполняется кровью...
Он ощутил дурноту, в животе похолодело. Боясь потерять сознание и
борясь с тошнотой, он в то же время не мог оторвать взгляд от пальца, где
на месте пореза наверх уже выдавило белый шрамик, который во мгновение ока
рассосался. Кожа стала такой же неповрежденной, с тоненькими "линиями
жизни", но без малейших следов пореза!
Он ошалело смотрел на пальцы. Догадка была такой невероятной, что
больше испугался, чем обрадовался. Мгновенная регенерация! Абсолютная
приспосабливаемость к условиям!
В ванной хлопнула дверь, по коридору прошлепали маленькие ноги в его
огромных тапочках.
- Регина, - позвал он дрожащим голосом, - ты где?
Она появилась чистенькая, без бинтов, лишь с небольшим пластырем на
лбу, да и тот постаралась замаскировать локонами, опустив их на лоб.
- Ого, - сказала она одобрительно. - Сам картошку чистишь! Вот это
мужик.
- Регина, я должен был погибнуть вместе с Вадимом.
Она сразу посерьезнела.
- Ладно, не стоит об этом. Ты весь побелел. Не вспоминай.
Он выудил из буфета коньяк. Регина взглянула подозрительно, но мужик
вроде не бабник, что пытается подпоить, чтобы добыча была податливее.
Она выпила, не поморщилась, только надолго задержала дыхание. Ели
торопливо, молча. Коньяк немного оглушил, мышцы стали расслабляться, но в
какой-то момент он взглянул на палец, снова ощутил, как сжало холодом
сердце, сказал хрипло:
- Давай еще?
- Можно, - кивнула она.
Мужик явно из непьющих, тех за версту видно. А этот и разлить не
умеет, бутылку открывал, словно задачу по физике решал. И не нахальный.
Редкость в наше время, это не шоферюга - тем не препятствуй сразу...
Его передернуло от второй рюмки, а она свою осушила, опять не
дрогнув, чтобы не уронить честь женщин перед этим якобы сильным полом.
Потом расправились с плавлеными сырками. Она смотрела выжидающе,
однако он не стал включать телевизор, хотя мог бы похвастать - марка
новейшая, вон еще видеомагнитофон - под него девок легко "размораживать",
однако этот чудак снова взял нож, пристально посмотрел на нее. Ей стало
страшно.
- Регина, - сказал он хриплым голосом, - я сам себе не верю...
Посмотри!
Он зажмурился, вытянул палец и приложил к нему лезвие ножа. Она
видела, как он жутко побледнел, крикнула испуганно:
- Перестань! И не пей больше.
Лезвие чиркнуло по пальцу. Порез был неглубоким, но Сергея Сергеевича
чуть не стошнило, хотя он все время отворачивал голову. Регина, чувствуя
жалость пополам с брезгливостью от такой немужской слабости, вскочила,
чтобы поискать бинт, ее глаза не отрывались от неглубокой ранки, и она
отчетливо видела, что кровь выбрызнула из стенок появившегося микроущелья,
но заполнить не успела: через доли секунды края ранки сошлись, мелькнул
белый шрамик, который тут же исчез.
Она недоверчиво взяла его за кисть, потрогала палец, потерла кожу в
месте пореза. Розовая и нежная, как у младенца.
- Так получилось и там? - спросила она тихо.
Он кивнул. Руки его тряслись. Она взяла стакан, хотела налить воды -
так сделал следователь в одном кино, где преступница закатила истерику, но
бутылка с остатками коньяка была ближе.
Он выпил залпом, поперхнулся. Она постучала по спине, он беспомощно
шарил по воздуху, и она сунула в его ищущие пальцы огурец. Он торопливо
откусил, и снова она подумала, что шоферюга запустил бы этим огурцом в нее
за такую шуточку.
- Значит, - сказала она медленно, - если ты сейчас, скажем,
вывалишься из окна... или на тебя обрушится потолок... с тобой ничего не
случится?
Он опасливо выглянул в окно, словно уже забыл, что живет на
четырнадцатом этаже, судорожно проглотил комок в горле:
- Думаю, что да... Но я не хотел бы пробовать.
- Это понятно, - воскликнула она, стараясь его успокоить. В голове же
пронеслись картины: как бы подержала руку над газовой горелкой, потом
через окно на асфальт... и многое другое перепробовала бы! Эх, что за
мужики пошли...
- Ложись, - сказала она. - Не трясись, я лягу в другой комнате. Там
роскошный диван, я уже все увидела. Телефон у тебя есть? Сообщим в
милицию, где мы - вдруг понадобимся. Да и в общагу вахтерше звякну, а то
девчонки с ума сойдут. О тебе есть кому беспокоиться?
- Ну, ты ж видишь...
- Вижу, - ответила она неопределенно, и он не понял, что больше в ее
голосе: презрения или женской жалости.
Он сам обрадовано постелил ей, боясь одиночества, после чего Регина
его выдворила, но дверь оставила распахнутой настежь, чтобы
переговариваться, и Сергей Сергеевич чуть ли не до утра изливал душу,
изумленный донельзя, что в девушке-шофере с такими грубоватыми манерами
столько понимания, участия, готовности разделить трудности и, чего греха
таить, даже готовности принять на свои плечи, хрупкие плечи, большую часть
этих трудностей.
Утром она сама приготовила завтрак, безошибочно разобравшись в его
модерновой кухне, где много приборов и автоматов, но мало еды, да и та
сплошь из консервов.
- Ты сейчас куда? - спросила она во время завтрака.
Он торопливо ел, посматривал на часы.
- Сегодня заседание ученого совета, - ответил он. - Будет решаться
наша судьба, судьба нашей кафедры... Умер профессор Ильченко,
замечательный ученый, сейчас обязанности заведующего кафедрой исполняет
некий Коробов... Редкая сволочь. Кафедра воет от его новшеств. Двое уже
уволились, хотя их уговаривали подождать: авось эта зараза не пройдет по
конкурсу!
- И ты будешь участвовать?
- Мы уговорились выступить против. Я, Кожин, Ястребов... Особенно яро
выступает Курбат, заместитель. Мне нельзя опаздывать, каждый голос на
счету. А чем ты займешься?
- У меня сегодня отгул... Планировала в кино, да, видишь, что
получилось! Там нельзя посидеть в коридоре, послушать? Я про ученых только
книжки читала да в кино вас видела. Мне так интересно, так интересно...
Он взглянул в ее чистые искренние глаза. Она смотрела на него как на
существо из другого мира, и вовсе не из-за способности к мгновенной
регенерации, а потому что он - кандидат наук, работает в НИИ, это как
волшебная сказка для простой девчонки, водителя тяжелых грузовиков...
- Одевайся быстрее, - велел он.
Когда они примчались в институт, обсуждение кандидатуры Коробова уже
шло вовсю. В институте даже на соседних кафедрах знали, что Коробов ввел
жестокую и мелочную дисциплину, которой не было при Ильченко. Ильченко
требовал работы, сам был генератором идей, вокруг него бурлила работа, все
жили в творческой атмосфере, а Коробов брал усидчивостью - правда,
подчиненные называли этот метод другим словом...
Однако, если взглянуть со стороны, Коробов был как нельзя более
подходящей кандидатурой. Профессор, автор монографий, регулярно выступает
в печати... И не было дела до того, что работал он по шестнадцать часов в
сутки, перелопачивал горы материала, трудился унылым методом перебора
вариантов!.. Ладно, он фанатик, но на кафедре нормальные люди, нормальные
научные сотрудники, которые и работу любят, и в кино бегают, куда Коробов
сто лет не ходил, и за город ездят грибы собирать... Ильченко тоже грибы
собирал, на велосипеде ездил, бегал трусцой, на итальянскую оперу ходил,
ни одного чемпионата по футболу не пропускал! А научных работ выдал не
меньше коробовских, к тому же его работы были весомее коробовских плюс
масса идей, которые он щедро разбрасывал младшим сотрудникам, аспирантам,
даже лаборантам...
Сергей Сергеевич ощутил вдруг, что все, однако, предрешено. Коробову
заведующим кафедрой быть. Мудрили долго, но наконец-то утвердить решились.
А церемония конкурса - всего лишь дань традиции...
Выступал Тарасов, и Сергей Сергеевич нервно ерзал. Следующим
выступать ему, и в зале сразу начнется оживление. Многие знают, что
сотрудники кафедры решили дать бой: Коробова иначе как "унтер Пришибеев"
не называют, но то война пассивная, сейчас же - бой!
Когда Тарасов раскланялся и сошел с трибуны, Сергей Сергеевич
пружинистым шагом вышел на трибуну. Его ладони легли на полированное
дерево, ощутили его гладкое тепло, и он мгновенно успокоился.
- Товарищи, - начал он звучным голосом, - у нас несколько отличное
положение от того, в котором находится профессор Тарасов. Мы, сотрудники
кафедры, уже работаем под началом профессора Коробова... Да, мы работаем и
можем точнее судить о его качествах как администратора и как ученого!
В зале стало тише. Он видел заинтересованные лица. Даже те, кто спал
или на задних рядах резался в морской бой, подняли головы.
- Мы посоветовались, - продолжал Сергей Сергеевич, - и пришли к
единодушному выводу... Да, к единодушному. Профессор Коробов - блестящий
организатор...
Настороженное, даже враждебное лицо Коробова дернулось. Он даже
