и марш в корабль!" Я так и сделал. А Ян задерживал зверей.
- И опять Ян, - сказал Макивчук медленно, - неуязвимый Ян. Без его
стойкости наши косточки остались бы белеть на этой планете...
Яну следовало бы приосаниться, но он продолжал скромно мерить шагами
каюту.
- А на третьей Леникса? - скаэал Макивчук так же медленно. - Помните
сверхтуман?
Они помнили. У Женьки мороз пробежал по коже, когда он вспомнил их
единственное приключение на той планете. Она вся была покрыта слоем
облаков. Так казалось сверху. Но когда высадились и вышли на
поверхность...
Всюду был туман. Причем настолько плотный, что они уже ничего не
видели в двух миллиметрах от глаз. И этот мертвенно-белый туман не
проводил ни радиоволн, ни обыкновенных криков. Они заблудились самым
глупейшим образом. В трех шагах от корабля и, сколько потом ни пытались
вернуться, уходили все дальше. Не стоило, конечно, выходить всем вместе,
но радиозонды показали полное отсутствие жизни на планете. Не было также
вулканов и прочих возможных опасностей.
Самое страшное, что они потеряли и друг друга. Невозможно было даже
представить весь ужас одиночества в этом белом безмолвии.
И тогда появился Ян. Он разыскал Женьку, потом Макивчука. Одному ему
известными способами нашел дорогу и уверенно привел друзей прямо к люку.
Оказалось, что они на самом деле ушли довольно далеко от корабля.
- Как ты в тот раз нашел дорогу? - спросил Макивчук. Он поправил
повязку, чтобы лучше следить за шагающим космонавтом.
- Дорогу? - удивился Ян. - Разве я не говорил? Просто не обращал
внимания на туман. Шел словно бы с закрытыми глазами. А часто и в самом
деле закрывал. Ну, а микрорельеф под ногами... Я всегда помню, на что
наступают мои ноги. Так и нашел дорогу. По следу.
Макивчук кивнул, но Женька чувствовал, что капитана это объяснение не
удовлетворило.
- Хорошо, - сказал Макивчук. - Кстати, два дня назад ты порвал
скафандр, когда сорвался со скалы на Черном плато. Но адская жара тебя не
затронула...
Ян удивленно посмотрел ему в глаза.
- Ты словно бы не доволен, - сказал он. - Я упал разрывом вниз. Таким
образом зажал дыру. А потом зарастил ткань.
- В полевых условиях?
Макивчук с сомнением покачал головой.
- В полевых условиях, - подтвердил Ян, - я единственный из всего
выпуска, кто умеет это делать. Что ж делать, если у других руки не оттуда
растут? Да и в мозгах лишь одна извилина, да и та прямая.
- Ладно, - сказал Макивчук, - а огненная жизнь Аида?
Тролль с возрастающим удивлением посмотрел на капитана.
- Я ведь подробно все объяснял и раньше, - ответил он наконец.
Макивчук положил громадные ладони на стол. Плечи капитана напряглись,
словно он готовился прыгнуть, опрокидывая стол.
- Все это очень убедительно, - сказал он, - но слишком много
счастливых случайностей.
Он вдруг подался вперед и требовательно спросил:
- Скажи, Ян, ты человек?
Его глаза впились в дрогнувшее лицо Тролля. Женька растерянно замер.
Ян не человек? Не человек? Но кто же тогда?
- Ответь нам, - сказал Макивчук и, чуть помедлив, добавил: - Конечно,
если можешь.
Лицо Яна чуть ли не впервые за все время полета выразило крайнюю
степень растерянности. Он хлопал глазами, такими синими и безмятежными,
смотрел на капитана, словно на привидение.
- Да вы что? - сказал он наконец. - Взбесились? Кто же я тогда?
- Не знаю, - сказал Макивчук четко, - но знать хотел бы.
До Женьки наконец дошло.
- Не человек... - сказал он с тихим ужасом. - Не че... Тогда он -
агент чужой цивилизации! Способный принимать человеческий облик. Чтобы все
у нас высмотреть, собрать информацию!
Тролль уже справился с растерянностью и засмеялся. Но в его смехе
едва заметной ноткой проскользнула тревога
- Значит, я шпион? - спросил он. - Лазутчик? Этот... Локкарт,
Лоуренс, Мата Хари?
- Мата Хари была женщиной, - поправил Макивчук привычно, но тут же
спохватился... - Хотя кто знает... это земные мерки. Есть ли у вас вообще
разделение...
- Спасибо, - сказал Тролль.
Он уже полностью овладел собой и с любопытством смотрел на товарищей.
А они с каждой минутой теряли уверенность.
- Я же не говорю, - сказал Макивчук почти просительно, - что ты агент
именно враждебной по отношению к нам цивилизации. Ты нас выручал не
единожды из довольно критических положений. Все это говорит в твою пользу.
Правда, враги тоже могут помочь... Из тактических соображений. Все может
быть. Возможно, вы совершенно равнодушны к нам и изучаете из простого
любопытства. Мы вряд ли что-нибудь узнаем, если ты не захочешь помочь нам.
Ну не выкручивать же тебе руки!
- В этом случае я сверхчеловек? - спросил Тролль с интересом. -
Ничего себе. Батмен? Человек-факел? Человек-щит?
- Но согласись, - сказал Макивчук, - другой бы погиб и в более
простой ситуации.
Тролль внимательно смотрел на товарищей, и лицо его становилось все
печальнее и печальнее. Невозможно было представить, чтобы у железного Яна
было такое скорбное лицо. Именно скорбное. Даже от всей крупной
атлетической фигуры вдруг повеяло неясным трагизмом.
Женька ощутил, как смутная печаль стискивает сердце.
- Что с тобой, Ян?
- Хорошо, - сказал Тролль, - я вам кое-что расскажу. Только придется
вас разочаровать, особенно Женьку. Нет никакого агента таинственной
цивилизации. Нет, как бы вам этого ни хотелось. Все гораздо проще... и
сложнее...
Он стоял подле стены так, что лицо его оставалось в тени. Могучие
руки были скрещены на широкой груди.
- Все не так, - сказал он с горечью. - Все не так... Но если вы
бывали в моих краях, то слышали старинную легенду: пока девушка верна
своему избраннику - с ним ничего не случится. Несчастья будут обходить его
стороной. Так вот... у самого Балтийского моря живет Эльза... Ясно? И не
говорите мне о псиполе, телекинезе, внечувственной связи через
нульпространство. Я не хочу слышать об этой псевдонаучной белиберде. Я
знаю, что меня хранит, ясно?
Женька сидел, раскрыв рот. Он с готовностью поверил бы в агента
звездной цивилизации, в машину времени, и во что угодно, но чтобы Ян
каким-то образом был связан с женщиной...
- Гм, - сказал Макивчук. У него было очень растерянное лицо. - Да,
вот такие-то дела...
Видно было, что он ищет и не находит нужных слов, начал ерзать,
словно пытался нащупать несуществующий гвоздь, зацепить его за шляпку и
вытащить. Лицо его болезненно перекосилось, словно уже тащил.
- Но вдруг она выйдет замуж! - воскликнул Женька. - Любовь - это же
такая тонкая ниточка!
Ему вдруг страстно захотелось помочь другу, пусть он даже агент
внезвездной цивилизации, пусть даже внегалактической. Тролль с тем же
каменным лицом, но потемневшим, обронил глухим голосом:
- Она вышла замуж.
Женька замер. Потом, не получив от растерянного Макивчука поддержки,
тоже мне всезнающий капитан, отец родной, спросил с надеждой:
- Тогда эта любовь... ни при чем?..
- Именно при том, - ответил Тролль. Лицо у него оставалось как из
гранита, а голос безжизненным, словно в самом деле у агента иной
цивилизации, учившему язык в харьковских школах.
- Не понимаю, - сказал Женька растерянно, - если она же вышла
замуж...
- Ничего, - сказал Тролль ободряюще, - ты еще вырастешь, возможно.
Женька сидел с выпученными глазами, а Ян смотрел сквозь него. Что
сказать салажонку? Придет время, сам поймет. Что такое любовь и что такое
верность. И какая она бывает. А пока это все для него пустые слова. Вот
Макивчук может понять... И что это за нить, если на ней держится так
много, и почему человечество все еще доверяет этой нити. И во что
превратится мир, если вдруг убрать эту нить.
- Прости, - сказал Макивчук, - тебе, должно быть, больно вспоминать,
а мы тут ковыряемся в ране. Я ничего этого не знал, хотя как командир
должен быть в курсе дела. Ведь речь идет о состоянии духа моих людей. Если
тебе не трудно... Кто она?
- Как тебе сказать... Нормальная умная женщина. Красивая. Если бы я
не мучил ее мелочной ревностью, то мы бы поженились. Мне, привыкшему к
одиночеству космоса, всегда казалось, что она слишком вольно ведет себя в
обществе своих молодых друзей. Потом она вышла замуж. Говорят, у нее
хороший муж. Я однажды видел его. Довольно умное лицо, чисто выбрит,
опрятно одет, воспитан. Занимается лазерами.
- А если она, - спросил Женька, - и любить перестанет?
Тролль пожал плечами. Сквозь полумрак, словно молния, сверкнули
ровные белые зубы.
- Спой лучше свою песню! - сказал он.
Женька напряженно наморщил лоб. При чем тут песня? Тут не до песен,
когда твое существование висит на ниточке. И вдруг понял, о чем говорит
Тролль. "Лучше в море быть утопимому..." Да-а. Если это в самом деле так,
то понятно, почему иные предпочитают быть растерзанными зверьем. Будь это
в Колизее или на дальней планете. Ромео с изменившей ему Джульеттой, Тахир
без Зухры, Меджнун, разлученный навек со своей Лейлой... Тристан, чья
Изольда вдруг перенесла бы любовь и верность на короля Марка, своего
мужа... Нет уж, он ни за что никогда не влюбится! Разве что в эти черные
глубины космоса с далекими звездами.
Вдруг Тролль отделился от стены и уверенными шагами пересек каюту по
направлению к пульту. Лицо его прояснилось.
- Что же вы приуныли? - сказал он весело. - Эх вы! Детективы! Агент
инозвездной цивилизации! Надо же такое придумать. Нет, мои дорогие
друзья... Это было бы слишком просто.
Он положил стальные ладони на пульт, и сразу загудели двигатели.
Корабль-разведчик ринулся в пространство.
Юрий НИКИТИН
СОВЕРШЕННЫЕ СЛОВА
Я позвонил три раза, коммуналка есть коммуналка, но открыла мне
соседка Володи: разговаривала в коридоре по телефону и потянулась до
защелки одного замка, другого, сняла цепочку, а сама все радостно верещала
в трубку: молодая, рыхлая, теплая со сна, в коротенькой рубашке с глубоким
вырезом, поверх которой небрежно наброшен халат.
Я поздоровался, мы обменялись улыбками: меня соседи любили, ко мне
все соседи относятся хорошо, своих же, слава богу, нет. Я пнул дверь
Володиной комнаты.
Конечно же, он сидел спиной ко мне в глубине комнаты за пишущей
машинкой. Я бы так не смог, мне нужно обязательно как собаке в конуре:
лицом к дверям, а вот он мог, он умел, и ничего на свете нет, если перед
ним чистый лист бумаги.
Он не оглядывался. Спина прямая, как у фараона на троне, волосы -
словно грязная пакля, воротник рубашки потемнел и скоро заблестит. Пальцы
не на клавишах: руки лежат по обе стороны машинки, кулаки сжаты. Капитан
спортивной команды, а не молодой писатель, зато меня соседи сразу признали
писателем: я сплошная одухотворенность, одна борода да очки чего стоят, да
и весь я почему-то уродился настолько интеллигентом, что перед
современными женщинами - а они с каждым годом все рассовременнее - бывает
неловко.
Володя последние дни "каторжанил себя", как он часто говорил. Мы
познакомились еще пять лет тому, и я вскоре признал его первенство, что в
мире начинающих литераторов немыслимо: здесь каждый - гений, остальные же
- дураки набитые. Он превосходил меня одержимостью, это я признал с
готовностью. Мы всегда охотнее всего признаемся в лени, ибо, по нашему
мнению, только она не дает развернуться нашим удивительным способностям. И
потому Володя добьется своего раньше меня: я могу только на взлете, а он
