проживет до старости, до смерти, не узнав, на что способен... Если у кого
случается несчастье, то и душа просыпается, но обычно в городе жизнь течет
беззаботно, люди от рождения до смерти чем-то похожи на коз, которых
пасут...
Я толкал камень вверх, когда услышал голоса. Между деревьями
появилось много человек. Малорослые, в козьих шкурах, они остановились в
отдалении, робко глядя на меня.
Один из них несмело крикнул:
- Сизиф! Мы принесли тебе еду. Можно нам подойти?
Я ногой подсунул клин под камень, немного ослабил мышцы.
- Я рад гостям.
Они подошли ближе. Маленькие, пугливые.
- Как ты вырос, Сизиф, - сказал один почтительно. - Теперь мы видим,
что ты из племени богов. Это проступило в тебе.
- Я не помню вас, - ответил я.
- Наши деды рассказывали о тебе, - ответил один.
- Что же вы такие маленькие? Измельчала порода людей?
- Нет, мы все такие же. Ты тоже был таким... А теперь в тебе много
солнца внутри.
Мы сели на траву. Они поглядывали на мой камень, и я поглядывал.
Теперь я знал, что оставлять его нельзя даже ненадолго - скатится.
Они встречались со мной взглядами, тут же отводили глаза. Один сказал
наконец:
- Мы верим, что тебе под силу втащить этот камень. Вон какой ты стал!
- Камень тащить с подножия стало легче, - согласился я. - Но зато
склон становится все круче. Но до вершины я не могу пока добраться.
Они смотрели недоверчиво.
- Ты шутишь, Сизиф.
- Нет. Все люди - потомки богов. Вы бы тоже могли закатить камень на
вершину, но не хотите...
- Почему, Сизиф? - спросил кто-то с удивлением.
- Потому, что вы живете как олени, птицы, рыбы, - сказал я с болью и
подумал, что уже не раз говорил это, что все чаще ко мне приходят люди, и
я начинаю говорить им, ибо, видя меня с камнем, они стараются понять меня.
Один из них, с умным лицом, однако с озабоченным выражением, выпалил
с достоинством:
- У тебя своя философия, Сизиф, а у нас своя.
Я покачал разочарованно головой:
- Зверь, конечно, не потащит камень в гору. Ему нечего там делать
вообще, если на вершине нет вкусной травы или сочного мяса.
Он обиделся. Но я снова катил и катил свой камень, стиснув зубы,
подавляя боль, усталость. Помню, однажды, смертельно устав, несколько дней
провел возле камня, не притрагиваясь к нему. Он был укреплен подпорками,
надежно укреплен, но через неделю я обнаружил, что каким-то образом мы
сдвинулись на шаг ниже!
Вот та сосна, возле которой укрепил камень, но теперь сосна выше, а
мы сползли... Значит, и останавливаться нельзя, ибо это тоже путь вниз.
Ох, проклятье.
Иногда ноги ступали по мягкой шелковистой траве, иногда по мокрому
снегу, потом опять по траве, обнаженные плечи сек злой дождь, палило
солнце, их грыз холодный ветер с севера, пытался сковать мороз, но снова
жаркое солнце сжигало лед, нагревало голову, делало тело коричневым.
Летний зной и холод зимы сменялись так часто, что мне казалось будто
при каждом шаге ступни погружаются то в мягкую прогретую траву, разгоняя
ярких бочек, то шлепают по рыхлому снегу.
Я катил камень, жилы напрягались, и с неудовольствием слушал звон
приближающегося железа. Снизу тяжело карабкались хорошо вооруженные люди.
Впереди спешил богато одетый вельможа.
Когда он приблизился, я поразился, сколько спеси и надменности может
вместить лицо человека. Это был сильный человек, и мне стало жаль, что он
так мало знает и еще меньше хочет.
- Сизиф, - воззвал он сильным голосом, который прозвучал как боевая
труба, - ты столько лет занят нечеловеческой работой, за это время твой
Коринф - город, который ты построил собственными руками, - превратился в
огромный мегаполис, стал государством!
Я усмехнулся, ощутил с удивлением, что такой пустяк мне все же
приятен.
- Ну-ну. Не ожидал, но рад слышать.
- Сизиф, - продолжал он все тем же тоном, и воины подтянулись,
расправили плечи. - Ты должен вернуться! Ты обязан вернуться. В городе
начались волнения, бунты, всем надоели продажные правители, что пекутся
только о наслаждениях, забывая про народ. Нам нужен твердый властелин,
который казнил бы преступников прямо на площади, наказал бы мошенников,
твердой рукой оградил бы страну от врагов, установил бы порядок!
Воины дружно зазвенели оружием, крикнули. Сердце мое дрогнуло. Как
давно я не держал свой острый меч! Как давно не носился на горячем коне,
не рубил врагов, не завоевывал города и страны...
- Сизиф, - продолжал вельможа, - брось камень, и мы пойдем за тобой.
Мы - это войска и все добропорядочные граждане Коринфа!
- Аристократы или демос? - спросил я.
Вельможа посмотрел на меня победно и ответил с гордостью под
одобрительные выкрики воинов:
- У нас нет такого презренного различия! Мы все равны. Нас объединяет
страстное желание сделать Коринф сильным. Это выше, чем сословное
различие.
Из рядов воинов выдвинулся костлявый муж, хрупкий, сухой, с глубоко
запавшими глазами.
- Ты патриот или нет? - спросил он меня.
- Конечно, патриот... Я патриот и потому должен вкатить свой камень.
Они подступили ближе, сгрудились вокруг. Лица у всех были изнуренные,
жестокие, в глазах злость и отчаяние.
- Я уже был царем, я знаю: бессилен самый абсолютный тиран. Только
невеждам кажется, что царь может улучшить мир. Если бы все так просто! -
сказал я.
Вельможа спросил сердито:
- Ты прирожденный царь Коринфа! Не царское это дело - таскать камень!
Был миг, когда я засомневался, не пойти ли с ними, выбрав путь
полегче... Вкатить камень на вершину горы много труднее, чем править
страной. Сколько было царей до меня, сколько будет после меня? Впрочем, я
знавал царей, которые оставляли троны, одевали рубище нищих и уходили в
леса искать Истину...
Они ушли, и я тут же забыл о них, ибо привычка катить свою ношу в
гору сразу же напомнила о себе.
Шли дни, века и тысячелетия, ибо мне все равно, так как моя работа
вне времени, оценивается не затраченным временем... Только высотой, лишь
высотой, а день или век прошел - неважно, главное - высота.
Как-то прибежал взъерошенный юноша в странной одежде.
- Сизиф! - закричал он еще издали. - Мы победили! Дарий разбит!
- Поздравляю, - ответил я безучастно, не повернув к нему головы. Мои
руки и все тело так же безостановочно катили камень.
- Ты не рад? Сизиф, ты даже не спросил, что за сражение это было.
- Друг мой, - ответил я, не прерывая работы и не останавливаясь, -
меня интересует лишь те сражения, что происходит в моей душе...
- Сражения?
- А у тебя их нет?
- Нет, конечно!
- Тогда ты еще не человек.
- Сизиф!
- А победы признаю только те, что происходят внутри меня.
Однажды меня оглушили звуки музыки. Наискось по склону шли юноши и
девушки, шесть человек.
Это шли организмы: красивые, простенькие, прозрачные, и я видел, как
работают мышцы, сгибаются и разгибаются суставы, шагают ноги... Они
смеялись и разговаривали, обращаясь к желудкам друг друга, так мне
показалось, и музыка их тоже - с моей точки зрения - не поднималась
выше...
Впервые меня охватил страх. Никогда вакханки и сатиры не падали так
низко. Это уже не животные, это доживотные, жрущая и размножающаяся
протоплазма, самый низкий плебс. Они взошли на склон горы налегке, без
всякой ноши.
Они остановились в нескольких шагах, вытаращились на меня.
- Гляди, - сказал один изумленно, - камень катит в гору... Это в
самом деле Сизиф?!.. Ну, тот самый, о котором нам в школе талдычили?
Другой запротестовал:
- Да быть такого не может!
Послышались голоса:
- Что он, дурак?
- Если и дурак, то не до такой же степени?
- Дебил?
- Все умники - дебилы!
Они подходили ближе, окружали. Дикая музыка, что обращалась не к
мозгам и не к сердцу, а напрямую к животу, низу живота, оглушала,
врезалась в уши, требовала слышать только ее.
- Идея! - вдруг взревел один. - Мы должны освободить Сизифа от его
каторги! Дадим ему свободу! Именем... мать его... ну, как там ихнего...
ага, Юпитера!
Они с гоготом ухватились за камень, намереваясь столкнуть его вниз.
Вакханки уже вытаскивали из сумок вино в прозрачных сосудах. Меня охватил
ужас: я наконец-то забрался настолько высоко...
Я уперся плечом в камень, сказал с болью, и голос мой, расколотый
страданием, перешел в крик:
- Развлекаетесь... Наслаждаетесь... И не стыдно? Вы ж ничего не
умеете. Это высшее счастье - катить в гору камень. Бывают дни, когда я вою
от горя, что не выбрал камень побольше! Одна надежда, что гора останется
крутой и высокой. Отнять у меня камень? - да он скатится и сам еще не раз,
однако я подниму его на вершину!
Меня не слушали. Ухватились за камень с визгом и животными воплями. Я
с силой отшвырнул одного, он отлетел в сторону. Я услышал удар, дерево
вздрогнуло, к подножью упало безжизненное тело.
Тяжелая глыба шатнулась. Я в страхе и отчаянии бросился наперерез,
напрягся, готовый всем телом, жизнью загородить дорогу! Камень качнуся
и... передвинулся на шажок вверх.
Юрий НИКИТИН
СЛЕД ЧЕЛОВЕКА
Ракета-зонд донесла о наличии разумных существ на четвертой планете
Телекана. Макивчук, Ян и Женька понабивали себе шишки, стукаясь головами,
когда рассматривали крошечную фотографию примитивных построек.
Не спрашивая разрешения командира, Ян сразу же изменил курс и бросил
корабль к планете. Макивчук посмотрел на его широкую спину с немалым
сомнением, на которое имел основания. Три дня назад Ян сильно расшиб себе
голову и руку, когда на третьей планете сверзился вверх тормашками со
скалы на камни, а оттуда в глубокую расщелину, чтобы успеть оттащить
Женьку от потока наступающей лавы. Юный разведчик вообразил, вероятно, что
находится в иллюзионе Центрального парка и, раскрыв рот от восторга,
созерцал приближающийся огненный вал. Возможно, даже сочинял стихи. Когда
позади него разверзлась трещина размером с Дарьяльское ущелье, то Женька,
конечно же, угодил в нее.
Ян проявил тогда чудеса ловкости и отваги, а выбравшись со
злополучным поэтом наверх, увидел, что лава ушла в сторону.
В результате они имели нагоняй от Макивчука за ротозейство, а
скафандры стали алыми, их запорошило пыльцой так и несобранных цветов, за
которыми карабкались к жерлу вулкана. Макивчук, большой любитель латыни,
назвал эти цветы дециллионусами: к тому времени у него уже иссякла
фантазия и приходилось вводить в бой числительные.
Их прижало к стене: Ян ввел корабль в верхние слои атмосферы и
закрутил спираль вокруг планеты. Очень крутую спираль. Макивчук придирчиво
оглядел товарищей и махнул рукой. Дебаты разводить не приходилось, одно из
преимуществ малого экипажа - быстро принимаются решения. Ян и Женька
считают себя отдохнувшими, он вообще не выходил из корабля - трижды
проклятая обязанность капитана, значит, не стоит затягивать встречу с
братьями по разуму. К тому же Яна не зря называют железным, а Женька...
что ж, у молодежи силы восстанавливаются быстро.
Сразу же после посадки Ян и Женька бросились в переходной шлюз. Там
висели три легких скафандра и три с повышенной защитой. Условия на планете
почти соответствовали среднему поясу Земли и можно было бы ограничиться
простым респиратором, но ведь предстояла встреча с разумом...
Ян натянул на себя непробиваемую нейтридную ткань. Одевался он
медленно, словно нехотя, но затратил на этот несложный процесс втрое
