три-четыре денька разгружала вагоны. Я открыл окна, приготовил кофе - на
этот раз удачно.
Я ждал, когда он расскажет о своих творческих поисках, наконец Володя
заговорил:
- Любая правильность читателя угнетает. Верно? Если умело зацепить,
то на чувствах читателей можно играть, как на скрипке! И я скоро напишу!
Ух, напишу! Это будет...
На меня дохнуло жаром. Володька был сухой и черный, словно прокалился
и даже прокоптился в огне.
Я раскрыл было рот, чтобы узнать, какое произведение он пишет, но он
опередил меня.
- Ни роман, - сказал он медленно, - ни повесть... Мне кажется, я
отыскал абсолютную форму, но испробую ее сперва иначе...
- Напишешь заявление на квартиру? - попытался я блеснуть остроумием.
- На дачный кооператив? Попросишь путевку в Монте-Карло?
Он посмотрел холодно, поморщился:
- Я мог бы и это. Поверь, получил бы. Но это - потом. Мы - литераторы
и должны думать о своих литвещах в первую очередь. Я создам свой
сверхроман, но сперва уберу этого подонка...
Я сразу понял, о ком он говорит, ужаснулся:
- Да ты что?
Он взглянул на меня с жалостью, усмехнулся.
- Не бойся, убивать не буду. Хотя, может быть, стоило бы. А в самом
деле... О, какое удовольствие я получу от победы! Загоню его куда-нибудь к
белым медведям на вечное поселение, буду всю жизнь тешиться победой.
- Как ты это сделаешь?
Он указал на пишущую машинку. Там торчал лист, уже до половины
заполненный текстом. Возле машинки лежали страницы, густо испещренные
помарками.
Я сделал шаг к столу, но он удержал меня.
- Не надо, - сказал он мягко, но глаза его победно горели. - Там еще
черновик, но - уже действует. Сам чувствую. А я хочу тебя сохранить здесь.
И на сей раз мне пришлось покинуть его квартиру, не выведав тайны, к
которой Володя стремился. А в последующие дни его не было дома. Я звонил
почти ежедневно, мне отвечали соседки, что Володя еще не приходил. Тогда я
набрал номер его телефона и опять узнал, что Володя дома не ночует...
Рано утром я поехал к нему на квартиру. Двери открыла Тамара
Михайловна, самая старая из соседок; эта бабуля с любопытством оглядела
меня.
- Где Володя? - спросил я, желая поскорее протиснуться, чтобы войти в
его комнату.
- Уехал, милый... Совсем уехал!
- Куда? - удивился я.
- На Север!.. К простору, говорит, к белому безмолвию... Чудно
говорил, но так хорошо, весь светился. Быстро так собрался, невтерпеж ему
было. Даже двери не запер.
Я прошел мимо старушки, толкнул дверь его комнаты; там был прежний
беспорядок, только на стене не было одежды. Пишущая машинка стояла на
столе, а по столу были разбросаны листки бумаги.
Я на ощупь собрал бумаги, желание прочесть записи его последних дней
было неудержимым, я бегом пронесся по коридору, во рту было тепло и
солоно. Пальцы наткнулись на прокушенную губу.
Только краем глаза взглянул я на лист, вынутый из пишущей машинки!
Всего пять-шесть строк о далеком Севере, о собачьей упряжке, мчащейся по
плотному насту под россыпью звезд, о бескрайней белой тундре и
бесконечности.
Задыхаясь от неведомой тоски, я выскочил на улицу.
По улице текла людская река, за бровкой проносились быстрые, как
призраки, машины. Дома огромные, массивные, надежные, но страшная тоска
сдавила грудь. Разве можно жить в душном городе из камня и железа? Разве
не лучше уехать на Дальний Север, где еще не ступала нога человека?
Юрий НИКИТИН
СТРАННЫЙ МИР...
Длинная ящерица грелась на пригорке. Я уже начал осторожно
приближаться к ней, держа сачок наготове, как вдруг сверху в просвет между
деревьями скользнул белый блестящий диск и грузно опустился среди цветов.
"Летающее блюдце" - понял я, все еще держа сачок наготове. "В лесу...
Может, тоже редких ящериц ловят? Вот бы влезть к ним, полетать по другим
мирам!"
Дверца раскрылась, на траву выпрыгнули два зеленых человечка. Первый
раскрыл рот и сразу затараторил:
- Какие краски, какой вид!.. А фауна, а флора! Бесподобно!!!
- Сумел, старик, - отозвался второй, - ничего не скажешь... Лебединая
песня. А какие изумительные растения измыслил!
Я сидел за кустом удивленный, что все понимаю. Правда, я точно так же
восхищался природой и потому в конце концов решил, что ценители
прекрасного всегда друг друга поймут, даже если с разных планет, язык
прекрасного у них один.
Оба существа, восторженно вереща, расползлись в разные стороны,
осматривая каждый камушек, каждую травинку. Скоро один удалился за пределы
слышимости, а второй пошел на четвереньках, рассматривая букашек, и скоро
оказался перед кустом, где прятался я.
Видя, что он вот-вот боднет меня, а потом еще вдруг помрет с
перепугу, я приподнялся и сказал очень вежливо:
- Здравствуйте, не правда ли чудесный день?
Зеленый человечек вздрогнул, затравленно оглянулся в поисках блюдца,
но оно оказалось за моей спиной.
- Здравствуйте! - пролепетал он, - а в-в-вы кто?
- Человек, - ответил я. - Хомо сапиенс. Хомо хабитулус. И еще
человек, которому нужно знать, почему вы здесь очутились?
Он испуганно косился на мое лицо, которое должно было казаться
зверской рожей, ибо мои худые бледные руки рядом с его лапками выглядели
лапищами лесной гориллы. Когда я улыбнулся, он задрожал при виде моих
зубов:
- Не ешьте меня! Я все скажу!
- Давай, говори, - согласился я и улыбнулся шире.
- Нас здесь много, - пролепетал зеленый человечек. - Вы даже не
представляете, сколько кораблей кружит вокруг вашей планеты! А сколько еще
висит в длиннющей очереди, что тянется на три мегапарсека... И билеты
стоят бешеные деньги.
Я удивился:
- Но почему к нам такой пристальный интерес?
Зеленый человечек опасливо оглянулся по сторонам, зачем-то заглянул в
мышиную норку и только тогда прошептал, вытянувшись ко мне на цыпочках:
- Дело в том, что ваш мир... не отредактирован!
- Как это? - не понял я.
- Дело в том, - терпеливо объяснил зеленый человечек, - что у нас
искусство не бесконтрольно. Оно должно работать, служить обществу. На
творцах гигантская ответственность! Поэтому любое произведение обязательно
проходит через художественный совет. Если Совет примет, то после
тщательнейшей редакции выпускает в гигамир! Но обязательно, после самой
тщательнейшей редакции!
- Но как же...
- Совпали редчайшие обстоятельства. Во-первых, творец был немолодой и
весь заслуженный с головы до пят. Во-вторых, редактрисса попалась
молоденькая и робкая: не решилась править великого, чьи произведения
проходила в школе... К тому же половина Совета была на отдыхе, другую
свалил вирус омоложения...
- Неотредактированный... - прошептал я.
- Да-да, - сказал зеленый человечек. - Отсюда ляпы вроде причинности,
неопределенности, ограничения скорости света, двойной природы света и
прочих нелепых физических законов... Творцы бывают невнимательными, а чего
стоят такие надуманные проблемы как совесть, мораль общества...
- Придуманные? - воскликнул я.
- Ну, созданные! Вы не представляете, какие очереди, какие очереди на
просмотр! Сколько споров!
- Почему? Мы - плохие?
- Нельзя сказать однозначно. В том и сложность, что нельзя сказать
однозначно. У некоторых ваш жестокий и порнографический мир вызвал такое
негодование, что требовали полного изъятия!
- Как это? - насторожился я.
Он развел зелеными лапками:
- Ну... как у вас изымают книги, фильмы... Изъять и... уничтожить.
Я пришел в ужас:
- И что решили?
- А что толку? Вы есть. О вас говорят, спорят. Так что уничтожить вас
невозможно, с произведениями искусства только так. Но вот подредактировать
вас хотели бы многие.
- А не вычистили бы и ценности?
- Вы рассуждаете, как и творец этого наивного и нерационального
мира... Впрочем, вы ведь по облику и подобию... Судить не берусь. Я
потрясен. Такого драматизма не встречал нигде. Ночь не заснул после первой
же встречи с вашим драчливым и стремительным миром, а теперь постоянно
подключаюсь к жизни Цезаря, Коперника, Рембранта... Да что великие! Жизнь
самого незаметного человечка порой исполнена такого драматизма, что
неделями ходишь очумелый. А звери, рыбы, насекомые, растения? Даже у них
своя жизнь, свои образы, свои характеры! Это и есть мастерство!
Он разгорячился, уже бил зеленой лапой по моему колену,
жестикулировал, убеждал.
Появился второй зеленый человечек и потащил его в летающую тарелку, а
тот оглядывался и доказывал мне, в каком странном и чудовищном мире я
живу.
Они улетели, а я остался в своем странном чудовищном, жестоком,
наивном, неустроенном, драчливом, нежном, порнушном, нерациональном,
красочном, н_е_о_т_р_е_д_а_к_т_и_р_о_в_а_н_н_о_м мире.
Но теперь, я смотрел на свой мир иначе.
Юрий НИКИТИН
У НАС ЕСТЬ ШАНС...
Двигатели умолкли. Флагман боевого флота замер в окружении крейсеров.
Из люков настороженно смотрели атомные пушки, готовые в любой момент
выпалить сгустками антиматерии.
Разогретые до вишневого цвета дюзы сжимались, потрескивали, издавали
скрежещущие звуки. Телезонды показали, что все города на планете мертвые.
На космодромах маячило несколько сот боевых кораблей, все с открытыми
люками, заброшенные. Растительная жизнь уже где-то карабкалась по опорам.
Вездеходы, окутанные силовыми полями, выползали из всех крейсеров
одновременно. Четко подчиняясь командам с флагмана, они заняли круговую
оборону кораблей. Из транспортных люков выкатились бронетранспортеры.
Десантники настороженно смотрели по сторонам, сжимая в руках атомные
пистолеты и автоматы. Стрелки приникли к спаренным пушкам. Вот она,
проклятая Земля!
Бронеход главнокомандующего армиями вторжения фемарга Зорга съезжал
по пандусу и остановился в центре круга. Солдаты замерли, пожирая старого
воина глазами. Этот ветеран сражений у звезды Кровавой застал еще
легендарного Кванга и участвовал в знаменитом рейде через Белое Пятно, с
которого начались победы над землянами!
Командующего сопровождал руководитель Центральной группы изучения
противника Свит Ер. В прошлом крупный ученый, он после того, как все науки
поставили на службу армии, ведал координацией вспомогательных комитетов.
Свит Ер с наслаждением вдохнул свежий воздух. Нет отравы, из-за
которой в промышленных зонах ходят в масках, а детей с момента рождения
помещают в кислородные камеры. Впрочем, с момента возникновения звездной
войны вся его родная планета Вачам стала промышленной зоной.
Фемарг плюхнулся на сидение рядом с ученым, кивнул командирам. Вся
колонна, как единый механизм, сдвинулась с места.
- Прекрасная планета, - сказал от Свит Еру. - Энергичная жизнь! Не
понимаю...
- В городе узнаем больше. Может, сохранились записи.
- Прибавить скорость! - велел Зорг.
Пока бронированные машины двигались к городу, он вспоминал
ожесточенные сражения в космосе, что длились почти сто лет.
Некогда расширяющиеся границы звездных империй вачанов и землян
соприкоснулись, наложились друг на друга... На повестку дня был поставлен
вопрос: кому быть властелином Галактики. Всю промышленность Вачана
перевели на военные рельсы. Боевые космические корабли строились
круглосуточно. Сводки с мест сражения стали единственной литературой.
Земляне были прирожденными воинами: сильными, жестокими,
