Эти два часа перехода были худшими часами жизни Кирилла.
Пока добирались, они с Дмитрием бегали взад вперед, охраняя,
проверяя, подгоняя, бдя, стреляя по каждой тени, отпихивая
подозрительные листики или камешки.
Зато когда вошли на территорию ксерксов, настали худшие
дни сотрудников. Все знали, как погиб Измашкин, а тут навстречу
кидаются закованные в броню драконы, хлещут гибкими антеннами,
словно щупальца уэллсовских марсиан. В фасеточных глазах, в
каждом амматидии отражался крохотный человечек с перекошенным
от ужаса лицом.
Кирилл и Дмитрий падали с ног, охрипли, убеждая в
терпимости муравьев к своим. Кирилл хватал страшных ксерксов за
сяжки, вскакивал верхом, дергал за лапы, демонстрируя
безнаказанность, а Дмитрий раздулся как майский жук, десятки
раз исполняя перед обомлевшими технарями коронный номер, как,
дескать, кормиться сладким медом на халяву.
Оборудование разместили наверху, в трех ближайших к
поверхности кавернах. Сотрудники держались вместе. Кирилл не
спорил, время поможет расслабиться. Сам он занял отдельную
пещеру рядом с поверхностью. Глядя на него, Дмитрий отхватил
для себя и Саши настоящие апартаменты. Кравченко наблюдал за
ними с непонятной тревогой.
К чести ученых, перебравшись, они почти перестали замечать
муравьев. Потерян драгоценнейший день на дурацкую
перебазировку! Эти ослы наверху и сами не знают, чего хотят,
только ничего не поделаешь, теперь надо спешить, догонять! Даже
самые отчаянные паникеры, занявшись делом, больше не замечали
страшных ксерксов, иногда забредающих в их пещеры.
Кирилл с Дмитрием поставили феромоновый барьер, но занятые
своим делом ученые забывали его подновлять. Пришлось протянуть
оголенные провода. Любопытных муравьев как ветром выдуло.
Именно Дмитрий вспомнил, что муравьи уходят даже из-под линий
ЛЭП, хотя провода Бог знает на какой высоте...
Через неделю, к облегчению Кирилла, сотрудники вообще
забыли, что они в муравейнике, а не в бронеколпаке. Ногтев был
потрясен, чаще обычного пристально всматривался в сияющее лицо
мирмеколога. Муравьи в лаборатории не врывались, занятые пещеры
обходили, хотя ученые никак не могли выбрать время навесить
двери или хотя бы перекрыть входы -- жили в проходных залах,
как цари и короли прошлых времен.
Дмитрий в порядке подхалимажа поставил дверь Кириллу. Еще
одну, уже вдвоем, отгородили под лабораторию, только тогда
ощутили себя как дома.
Дмитрий принес Сашу, держа ее, как большую куклу, усадил в
выдолбленное сиденье, полюбовался. Саша была в гипсе, как
средневековый рыцарь в латах, но лицо ее уже порозовело, хотя
оставалось худым и печальным.
-- Боюсь сглазить, -- заявил Дмитрий. -- Да не тебя, все
мероприятие. До последнего дня не верил, что получится! Хорошо,
что пошли за Кириллом. А то при этой демократии уже
заколебался, было: надо ли, правильно ли? Хорошо, что напрямую
подчинен. Все просто: дан приказ ему на запад! И топай, не
рассуждай. Хозяин знает, что делает, и потому работнику не
хрена колебаться.
-- Теперь должно быть проще, -- сказал Кирилл, но сомнение
еще оставалось в его голове. -- Ксерксов боятся все, на милю
никто не посмеет сунуться на территорию.
-- Проще? -- удивился Дмитрий. -- Не будет несчастных
случаев? Безопаснее? Кирилл, сегодня утром Забелин уже тяпнул
себя пилой по пальцам!
В верхних этажах сверкала электросварка, по-домашнему
пахло горящим металлом. Воздух нагревался. Холодными ночами в
камеры к людям снова начали забредать ксерксы. Огромные
солдаты, суетливые фуражиры, мелкие робкие подсобники...
Работали круглосуточно. Вкалывали до потери пульса. Одного
принесли к Кравченко без сознания: перегрелся, но работу не
прерывал, пока не свалился. Люди разрывались от страсти сделать
сто работ сразу, бомбардировали Ногтева требованиями выслать
то, доставить это. Часто, не дождавшись -- в Большом Мире вечно
сопли жуют, -- наспех делали нужное сами.
Мазохин все чаще вынужденно общался с Кириллом. Занять еще
пару пещер, расширить существующие, перекрыть дорогу
визитерам... Не у каждого работа шла успешно. Вдруг в самый
напряженный момент сзади выдвигается литая голова размером с
чемодан, а жесткие сяжки оценивающе щупают микростанок! Тут не
до производительности труда, отнюдь.
Забелин, специалист по лазерам, творил чудеса. Дмитрий
одно время ожидал, что вот-вот получит лазерный пистолет, но
Забелин объяснил, что лазеры не годятся как пистолеты или
автоматы. Пули сразу теряют начальную скорость, шлепаются на
землю почти у ног, а у лазера энергия уходит на прожигание
тоннеля в плотном воздухе.
-- Могу сделать для ближнего боя, -- предложил он. -- Со
световой вспышкой! Враг ослеплен, трет лапами глаза, и ты
можешь тем временем скрыться.
-- Или нанести сокрушительный удар, -- поправил Дмитрий
кровожадно. Увидев лицо Забелина, поспешно уточнил. --
Превентивный, разумеется!
В ночной анабиоз продолжала впадать только группа особого
назначения. Остальные "оставались людьми". К их чести, не из
страха, не из предрассудков, а ради одержимой работы. От
нормального сна урывали половину на ту же работу.
В одной из пещер устроили даже конференц-зал, какой был на
станции. Однажды Кирилл забрел туда, удивился запустению. Пыль,
мелкие стружки, на стене огромный экран, с помощью которого
жители Малого Мира могли знать все, что происходит в мире
обычном...
На экране тяжело и мучительно медленно двигалась
мускулистая женщина, подпрыгивала, едва-едва отрываясь от пола.
Вокруг нее передвигался налитый упругим мясом мужчина. В редкие
секунды он, багровея от усилий, приподнимал женщину на руки,
однажды сумел вскинуть над головой. На сверхтяжелой планете шла
отчаянная борьба с чудовищной гравитацией, кинетикой огромных
тел. Гиганты отчаянно боролись, умело, даже артистично
координировали усилия множества удаленных друг от друга групп
мышц...
Кирилл поспешно переключил на другой канал. В спортивном
зале квадратный человек под бюро оваций, разрывали связки,
сумел вскинуть над головой штангу, едва превышающую его вес...
В соседнем зале награждали золотой медалью прыгуна, хотя тот
взял высоту всего в два собственных роста...
Нефтяной кризис, голод в Африке, хирургия на марше... По
зеленому полю, едва не разваливаясь от собственной тяжести,
двигался комбайн. Подминая леса трав, вдавливал в землю, с
каждым взмахом вертушки скашивал столько, что хватило бы для
прокорма конных полчищ Аттилы, Чингисхана и 1-й Конной
Буденного вместе взятых. Нелепо двигалась жатка, с грохотом
падал в бункер тяжелый поток зерна... Огромные нелепые потери,
зверское оскорбление земли, матери природы... Идет передача с
далекой чужой планеты?
Кирилл отвел глаза. Этого боится Мазохин? Не потому ли
старается держать сотрудников под стальным колпаком? Не
сегодня, так завтра вырастут новые пророки. Дескать, люди
Большого Мира -- тупиковая ветвь, вроде неандертальцев. А мы,
дескать, избранные, нам все должны уступить дорогу. От этой
посылки можно поплясать, причем доплясаться очень далеко. Где
те трезвые головы, что увидят золотую середину между полным
неприятелем, некритическими восторгами и чрезмерными надеждами
на полное решение всех проблем? Они есть, спор не в нашей
традиции, никак не научимся, норовим сразу в рыло. Мол, сие
самый весомый довод. Мазохин так и делает, даже если сам этого
не понимает. А может, и понимает, у администраторов чутье на
все, что можно запретить.
В конференц-зал с грохотом ворвался Дмитрий. Сюда трудно
было врываться с грохотом, но Дмитрию удавалось многое.
Он сделал тройное сальто, повис, как летучая мышь, вниз
головой на потолке.
-- Кирилл! Брось, по субботам здесь обзор наших новостей и
достижений. Только тогда народец сползается, да и то как мухи
после мороза. Это интереснее: кто что открыл, изобрел, добился,
предполагает... Фехтуют гипотезами. Ты лучше дай нам задание!
-- Кому нам?
-- Мне и Сашке.
-- А разве она...
-- Не орлица, вроде Гризодубовой, но рвется в бой. Пока
лежала в коконе, развивала идеи... всякие, странные. Как
обследовать, как жить, что делать потом...
Кирилл прикусил язык. Пока люди заняты, на звезды головы
не поднимают. Саша посидела без дела, начала размышлять о
будущем, перспективах. Но если размышляет даже десантница, то
какие идеи придут в голову высоколобым, если оторвутся от
поглощающей работы?
На поверхности пня воздух был свежим и острым, как бритва.
Древесина еще держала влагу, раздутая и сонная, глубокие
трещины появятся ближе к полудню, когда жаркие лучи высушат,
нагреют.
К ним подбежала, сильно прихрамывая, Саша. Она была в
коротких шортах, что не открывали на обозрение жуткие сизые
шрамы, от плеч до бедер была в пластиковом корсете, правая рука
оставалась внутри этой тюрьмы, но Саша из кожи вон лезла,
доказывая, что ее левая рука работает за две. Она была бледная,
как личинка майского жука, и худая, как стремянка, но Кравченко
все равно потрясенно разводил руками. Выздоровление,
возвращение в строй не укладывалось ни в какие рамки
традиционной медицины!
Кирилл набрал воздуха полную грудь, задержал дыхание.
Взгляд его стал отстраненным. Наконец после долгого выдоха
коротко велел:
-- Ах-ах, пора! Наденьте скафандры.
-- Что? -- не понял Дмитрий.
-- Ска-фан-дры, -- четко повторил Кирилл. -- Ты не
поменялся с Сашей ушами?
-- Да нет вроде, -- ответил Дмитрий, он потрогал уши,
подозрительно посмотрел на Сашу. -- Просто ты велел скафандры
забросить...
-- Все хорошо в меру. В скафандрах чуть ли не спать
ложились! Давайте без перегибов. Даже если понадобится
выровнять... А то я наломал дров!
Дмитрий мигом метнулся к входу, стукнул в широкий лоб
ксеркса, тот отступил, открывая черный тоннель, а едва Дмитрий
протиснулся, снова вход был перекрыт плоской головой серого
цвета, неотличимой от поверхности пня. Даже Кирилл иной раз
ошибался, проходил мимо, не замечая грани между деревянной
стеной и головой часового, но Дмитрий не ошибся ни разу. Да и
ксерксы, казалось, открывали ему дорогу сразу. В крайнем случае
он делал двусмысленный жест, один из двух десятков
рекомендуемых Кириллом, но часовые понимали, живо шевелили
сяжками. Иногда Дмитрий ржал, уверяя, что муравьи рассказывают
ему солдатские анекдоты, но повторить не может по цензурным
соображениям.
Вернулся с двумя комбинезонами. Быстро влез сам, а на Сашу
натянул непомерно объемное, куда лезли и толстый корсет, и рука
в пластмассовом гипсе. Оказалось: подогнано так, что в его
способностях портного сомневаться не приходилось.
-- Хорошо, что опять вместе, -- проговорил Дмитрий,
критически осматривая Сашу. -- У Мазохина и мазохинцев только
"подай" да "принеси".
Саша молчала. Ее подбородок по-прежнему был вскинут
вызывающе, но когда подпирает корсет, то поди определи истинный
уровень высокомерия...
Они остановились на краю пня. Стена отвесно уходила вниз,
вокруг пня на сотни шагов голо, вытоптано. Даже крупные камни
убраны, а дальше без перехода поднимается высокая мрачная стена
трав. Некоторые вершинами выше, чем пень, но все держатся на
расстоянии, ни одно растение не переступает невидимую границу.
От пня тянулись три ясно различимые магистрали. Две не
только утоптаны, но даже вдавлены, словно по ним столетиями
