кишки и еще много чего, но кушать все равно надо, даже если он
самый что ни есть одухотворенный интеллигент.
Красноватая плоть оказалась из толстых веревок, между ними
пугливо прятались клетки помельче, заполненные сладким соком.
Сквозь прозрачные розовые стенки просвечивали булыжники семян.
Жевалось трудно, морякам Колумба легче было грызть сапоги.
Когда оглянулся на ягоду издали, не мог отыскать фасетку,
которую грыз. Ягода лежала целая, громадная, налитая соком. Всю
станцию можно накормить! Неделю ели бы, еще и осталось бы. Это
и плохо: здесь можно опуститься до примитивного собирательства,
как было в каменном веке. Или хорошо? Природа прокормит
триллионы людей. Никаких покорений, поворота северных рек,
загрязнения, истощения, ядохимикатов...
Чувства не только обострились, а еще как бы удлинились.
Смутно чувствовал, что происходит во-о-он за теми растениями,
они сливаются в зеленовато-серую стену. А какие способности в
нем разовьются, когда проживет здесь год? Два?
С радостно-потрясенными чувствами прыгнул через трещину. В
воздухе почему-то развернуло боком, едва дотянув до края. По
спине пробежал страх, ведь прыгал с запасом...
В тело начало вползать странное оцепенение. Расхотелось
шевелиться, мысли потекли вяло, медленно, блеклыми урывками. С
огромным трудом заставил себя двинуться через заросли. Впереди
уже смутно маячил спасательный красный купол, но ноги
подгибались. Слабел очень быстро.
Прыгнул еще, но, когда с трудом поднялся на ноги, понял,
что от скачков надо отказаться. Жизнь уплывала с каждой
минутой. Воздух уплотнялся, отбрасывал, как резина. Мысли
путались, растушевывались.
Красный купол расползался, исчезал в пестром тумане.
Упасть нельзя, уже не встанет, но тело застыло, застыло.
Никакой боли, мук, просто остался Кириллом Журавлевым разве что
на четверть, и та испарилась, уже не мог удержать погасающие
мысли, что исчезали, не оставляя даже провалов.
Донесся то ли крик, то ли вой. Мелькнуло красное с
оранжевым, мир перевернулся. Кирилл непонимающе смотрел на
крупные кристаллы песка, что вдруг замелькали перед глазами с
большой скоростью. Потом вдруг нахлынули звуки, так же внезапно
услышал запахи, откуда-то пошло тепло.
-- Где тебя ангелы носили? -- услышал как сквозь вату
срывающийся от ярости голос. -- Дурни, сами настояли, чтобы
прислали... За день испсиховался, а что будет за неделю?
Тепло шло от Дмитрия. Кирилл с трудом разомкнул застывшие
губы.
-- Не трусь, я с тобой...
Дмитрий несся к станции, как ракета с тепловым наведением.
Кирилл напряг мышцы, пошевелил руками.
-- После захода солнца выходить нельзя, -- прокричал
Дмитрий ему в ухо. -- Олень неграмотный, не знаешь? Тоже мне
муравьист!
-- Холод притупляет...
-- Наши крохотные тельца тепла не держат. Застываем, как
мухи!
-- Да знаю, знаю...
С разбегу ударились о двери станции. Вспыхнул яркий,
режущий глаза свет, дверь сползла вбок. Дмитрий занес Кирилла,
поставил в коридоре на ноги.
Кирилл зябко дергался, только теперь ощутил холод.
-- Ты что-то принял, чтобы не застыть?
-- Знамо дело, -- ухмыльнулся Дмитрий. -- Мы не тараканы,
чтобы замирать на всю ночь. Температура людям не указ. У них
есть, то есть, у нас, своя температура! Тридцать шесть и шесть,
а на станции -- двадцать шесть. Ночные джунгли зрим только
через иллюминаторы. Мазохин вообще планирует выпускать нас на
охоту только по ночам, когда все замерзает.
-- Дурость, -- ответил Кирилл сердито. Он уже пришел в
себя, даже Дмитрий учит, что свалял такого дурака, сердился и
на себя, и на местные порядки. -- Ночью рай для других
хищников. Слушай, есть на станции места, где нет этих странных
двадцати шести?
-- Есть, -- ответил Дмитрий озадаченно, -- на складе
запасных частей.
-- Спасибо, -- поблагодарил Кирилл, -- я буду спать там.
Ночевал Журавлев не один. Пришла Саша. Кирилл не спорил,
но девушка, холодно сверкая очами, заявила безапелляционным
тоном, что любые испытания ее долг. Ну и с Немировским тоже.
Она проведет ночь здесь, ну и, так и быть, в виде исключения,
если это безопасно, разрешает яйцеголовому и мирмекологу. С нею
ученый не пропадет, она профессионалка, натренирована.
-- Да ладно-ладно, -- торопливо согласился Кирилл. --
Конечно же, женщины самые сильные и храбрые, умные и
натренированные. Мужчины ни к черту, согласен. Куда нам до
женщин. А вы, Саша, самая профессионально ориентированная из
всех женщин. Я с ликованием принимаю ваше покровительство. С
вами я как у богини за пазухой. Большое спасибо.
Дмитрий орал, ругался, убеждал, ораторствовал о
достоинствах человека, потрясал перед их носами трудами по
анабиозу, что мгновенно выдал принтер на его запрос. Увы,
проклятое чувство товарищества пересилило логику. Ругаясь,
бурча, отправился вслед за друзьями "тараканить".
Холод ударил как молот. Кирилл почти не слышал, как за
спиной захлопнулась дверь склада. Сердце успело стукнуть два
раза, мышцы одеревенели. Перед замерзающими глазами застыло
перекошенное страхом лицо Дмитрия...
... Поплыло, на миг исчезло. Глаза моргнули, сгоняя слезу.
Кирилл шевельнулся, повел глазными яблоками, ощущая
непривычную резь. Рядом медленно поднимался с пола
Дмитрий. Он говорил с негодованием:
-- ... а я говорю, лучше ко мне! И теплее, и постели
человеческие!
-- Успокойся, -- ответил Кирилл. Язык у него едва
двигался. -- Уже утро.
Дмитрий посмотрел подозрительно, словно ожидая розыгрыша.
Огляделся с недоумением. Рядом неспешно поднималась Саша.
Сказала очень медленно, всматриваясь в Кирилла и Дмитрия:
-- Доб...рое утро.
-- Для кого доброе, -- буркнул Дмитрий. -- Вежливая,
самому Сатане доброго здоровья желает. Кирилл, а ты уверен, что
все кончилось? Я ничего не почувствовал.
-- А чего ты ожидал?
-- Ну... муки замерзания. Я читал! Гаврош замерз... или не
Гаврош? Словом, это было еще при проклятом капитализме. В ночь
перед Рождеством в богатом доме горел яркий свет, богатые и
толстомордые дети капиталистов и угнетателей плясали вокруг
елки, а бедный сиротка в жутких муках замерзал под их окном...
-- Нашел, что вспомнить, -- ответил Кирилл. -- Капитализм!
Он остался только в слаборазвитых странах, вроде США, Англии,
Германии, Франции, а мы да Монголия идем дорогой прогресса...
Сегодня получили добавочных шесть-семь часов жизни. Если так
каждую ночь, проживем лет на двадцать дольше.
Саша сказала с удивлением:
-- Жизнь прерывается, в ночном холоде не стареем?
-- Верно.
-- Но гарантий нет, -- уточнил Дмитрий.
-- Это не ремонт телевизоров. Можем прожить в сотни раз
дольше. Кто знает, что в организме меняется?
-- Но можем...
-- Можем, можем. К сожалению.
Саша перевела взгляд с одного на другого. Они молчали, и
она спросила строго:
-- Что "можем"?
-- Дмитрий имеет в виду, что можем не дожить до вечера, --
объяснил Кирилл любезно.
Дмитрий крякнул:
-- Люблю ученых! Если не загрязнение, не атомную чуму, то
все равно без подарка в гости не ходят. Хоть руки вам
связывай... Ладно, трус в покер не играет. Слушай, что-то есть
не хочется... С чего бы?
Саша в изумлении даже отступила на шаг:
-- Ты? Не хочешь есть? Кирилл, он серьезно заболел. Срочно
на операцию. На ампутацию даже...
Дмитрий поднес ей под нос здоровенный кулак:
-- Вот тебе ампутация! Кирилл, я все понял. Сюда бы нашего
Хомякова, ответственного за продукты! Мощный союзник, всех в
анабиоз уложит.
-- У нас мало продуктов? -- спросил Кирилл недоверчиво.
-- Навалом, -- оскорбился Дмитрий. -- Мы с Сашкой
буссенары первой гильдии. Хаггарты, тартарены! Но ты же знаешь
хозяйственников. У нас застойные явления когда были, при
капитализме? Должны экономить, держать впроголодь, а на складах
гниет... Какие будут указания, Ваше Начальство?
Кирилл посмотрел по сторонам. Помещение склада залито
утренним солнцем, воздух прогрелся.
-- Говоря милицейским языком, сегодня выходим на место
происшествия.
Глава 15
Зажав себя в кулак, он твердым шагом двинулся к Мазохину.
В иллюминаторы ослепляюще светило солнце, кристаллы кварца
стреляли по глазам болезненно яркими зайчиками. Слева от дверей
раздавались голоса, визжали инструменты, в щели выползали
струйки незнакомых, не существовавших до этого дня запахов.
Уже перед кабинетом шефа его перехватил Кравченко. Затащил
к себе, опутал датчиками, дыши не дыши, напрягись, согни
кулаки... Кирилл осторожно закинул удочку насчет странной
изоляции. Кравченко живо возразил, не переставая работать
компьютеризированной техникой:
-- Ваша изоляция ночью на складе выглядит еще более
странно... Кирилл Владимирович, средства вам отпускают по
результатам. Мы должны показать, что приносим прибыль. Нас
спасла партия особых кристаллов, которые вырастили сразу по
прибытии Коля Лямин, ныне погибший, и ваш покорный слуга. После
этого прислали сразу пятерых, в том числе Мазохина. Забелин и я
собрали уже здесь инструменты для операций на яйцеклетке.
Теперь нас завалили аппаратурой, на лету выполняют заказы,
присылают специалистов.
-- Но нельзя же все время слесарить!
-- Ваш приезд -- первый признак роскоши. Вы первый, от
кого не требуют выполнять программу. Ну, спасатель тоже
профессия для экспериментальных случаев, но мы уже нашли выход,
запершись.
-- Это не выход.
-- На какое-то время выход. Но вас прислали, хотя от вас
не ждут непосредственной отдачи. Вы не растите кристаллы, не
монтируете аппаратуру. Согласитесь, что для
экстремальных условий...
-- Мазохин эти условия будут создавать каждый день. Тогда
он Бог, хозяин! Диктатор... Можно под лозунгом экстремальности
заставить людей делать любую обезьянью работу.
Кравченко смотрел с мягкой укоризной:
-- Мы все собрались сюда для обезьяньей работы. Как вам ни
обидно это, но и собственным прибытием вы обязаны успеху группы
Мазохина. Он успел многое.
-- Он пытается одеть хоть хомут и на меня!
-- Рук не хватает.
-- Я лучше знаю, где принесу больше пользы. И Ногтев
знает.
Кравченко пожал плечами, его лицо стало отстраненным.
-- Начальству с Олимпа виднее.
Кирилл отвел глаза. Запрещенный прием, это не в его
правилах.
-- Я специалист. Пусть мною руководят специалисты.
-- Начальству виднее, -- повторил Кравченко так же
холодновато, но в его тоне просматривалось: он думает о Ногтеве
как о специалисте. Доктор снял с Кирилла датчики, упрятал в
шкаф. -- Не знаю, есть ли смысл создавать особую группу. Нас
мало.
-- Какую группу?
Кравченко усмехнулся:
-- Как будто не знаете. Вы на белом коне, Немировский и
Фетисова с мечами у ваших стремян. Они нам уши прожужжали о
ваших... деяниях.
Его глаза блеснули, голос дал сбой. Кирилл коротко
поклонился, вышел, только в дверях зацепился от неловкости за
косяк.
Мазохин ковырялся в кабинете с отверткой в распотрошенных
внутренностях компьютера. Был он в маске, перчатках поверх
комбинезона, но дело, судя по проклятиям, не шло. Крохотные
детальки плясали в воздухе, слипались, намагничивались,
стреляли голубыми искрами.
Кирилл невольно посмотрел на администратора с уважением:
не с бумагами, а с электроникой, которую Кирилл не знал и
которую всегда опасался.
-- Вениамин Вениаминович, прошу вашей санкции на создание
отдельной группы. О целях, методах, как я полагаю, вы знаете
