стали безмозглыми насекомыми, теперь у нас есть связь,
наблюдаем.
Кирилл отвел глаза, не мог он слышать умоляющие нотки в
голосе этого сильного человека.
-- Тем прекраснее, -- продолжал Ногтев настойчиво, --
только не очень умелые в житейском смысле люди! Они и здесь
такие, увы. Первыми попадают под троллейбусы, а уж там...
Он замолчал, только его лицо продолжало говорить. Кирилл
не выдержал:
-- Я готов, готов. Совсем готов! Когда смогу вернуться?
Сколько времени продлится командировка на этот раз?
Ногтев долго молчал. Так долго, что Кириллу впервые стало
страшно. Лицо Ногтева сделалось землистым, а глухой голос
донесся словно из другого измерения:
-- Кирилл Владимирович... методика возвращения только
отрабатывается. Ломать, как говорили предки, не строить...
Вышибать лишние клетки научились быстро, а вот возвращать...
Пока что это дорога в один конец.
Кирилл спросил почти шепотом:
-- Люди согласились?
-- Кирилл Владимирович, не только у вас бзик. Есть
чокнутые на металлургии, на энергетике, акустике,
электронике... Вы подумайте! Не спешите, но... и не
затягивайте.
Глава 12
Кирилл заглянул через открытую дверь на кафедру. Рабочий
день уже кончился, в пустой лаборатории сосредоточенно сопел
Рузский. Он склеивал рассыпавшегося майского жука. Обычно
экспонаты готовили студенты или даже старшеклассники, тем самым
изучая насекомых, но если заурядного жука взялся
восстанавливать аспирант, это неспроста...
Особенным виртуозом слыл профессор Кузнецов. Он ухитрялся
сворачивать крылья бабочек и укладывать под надкрылья жуков.
Принимая зачеты, он предлагал определить вид и семейство,
зевал, скучал, нетерпеливо спрашивал: "Как, вы еще не готовы?",
а несчастный студент, судорожно перебирая шпаргалки, дергался,
взмокал, не в состоянии понять, где же ошибся, почему признаки
не совпадают. Правда, Кузнецов сам однажды долго ломал голову,
когда молодой, но очень серьезный доктор наук Жанна Реникова
прислала ему пойманную в Киргизии самку формика руфа с
филигранно подклеенными мощными яйцекладами формика поликтена.
-- Кузнецов ушел? -- спросил Кирилл в щель.
Рузский вздрогнул. Затем его бородатое лицо расплылось в
широчайшей улыбке. Журавлев одобрял трюки с подменами.
Настоящий биолог с пеленок должен чувствовать, что у жука не
могут отрасти булавовидные усики бабочки или прыгательные ноги
зеленого кузнечика!
-- Кузнецов уходит с работы с немецкой точностью, --
ответил Рузский почтительно. -- Остальное время он самый что ни
есть русский боярин.
Кирилл кивнул, закрыл дверь. Его старый учитель профессор
Кузнецов любил по-боярски поспать, на кафедру являлся поздно.
Там он сперва плотно обедал, рассказывал массу анекдотов,
одновременно сыпал идеями, часто придуманными от хорошего
настроения, но часто и очень обещающими. Еще он любил
перекинуться в картишки, делал ставки на ипподроме и нигде не
проигрывал. С ним бы посоветоваться! Не шутка -- в один конец!
-- но придется решать самому. Самому же себе Кирилл, как всякий
интеллигент, верил меньше, чем другому человеку.
В Малом Мире на станции двенадцать человек. Достаточно, но
еще сие ни о чем не говорит. Разные причины могли загнать их
туда. На Северный полюс стремились тоже не за уютом. На станции
могли оказаться честолюбцы, мизантропы, фанатики всех мастей...
Правда, двенадцать человек -- это двенадцать. Уже не одиноко.
Вернувшись домой, остановился на пороге, заново осматривая
квартиру. Стандартная комната, стандартная мебель, стандартные
книжные полки со стандартным набором книг... Как говорят
друзья, ни удавиться, ни зарезаться нечем. Одно отличие от
стандарта, да и то во вред репутации -- пять трехлитровых банок
и два аквариума с... муравьями. Были бы рыбки, можно было бы
женщин приглашать, а так каждая перекашивается в визге: убери,
выброси, это же гадость, насекомые! А потом навязывают, а то и
сразу приносят сиамских котят, щенков, попугайчиков. Искренне
уверены, что он прослезится от счастья.
Женился на последнем курсе, но кандидатскую защищал уже
вольным казаком. Детей не было. Сперва жена берегла фигуру,
потом оказались уже на разных льдинах. Университетские девицы
умело расставляли сети, но с муравьями он был счастлив всегда,
а от общения с женщинами оставался сиропный привкус
неискренности. Худшее в том, что сиропом пахло с обеих сторон.
Он подбросил сахару в кормушку, снял трубку телефона:
-- Алло?.. Виктор, привет. Да, я... Слушай, мне предлагают
длительную командировку... Ну почему обязательно в
развивающуюся... В самую что ни есть развитую. Это твое дело,
можешь не верить... Да, заедь утром. Могу оставить под
ковриком, если не успеешь.
Отбывая в командировки, он отдавал ключи школьному
приятелю, тот после очередного развода жил в коммуналке. Виктор
исправно кормил муравьев, подливал им воду, по собственной
инициативе приносил из общей кухни тараканов, таких жирных и
крупных, что едва помещались в спичечных коробках. Кирилл по
возвращении находил пустые бутылки, женские шпильки, однажды
выудил из-за дивана лифчик, зато муравьи были сыты и веселы.
Трудно приглашать гостей, когда вот уже несколько лет
муравьи по квартире ходят свободно, устраивают сражения, делят
территорию, устанавливают иерархию отношений, выясняя, кто из
них доминант, кто субдоминант, кто субдоминант второго и
третьего порядка, а кто просто дичь...
Еще задолго до первого рейда в Малый Мир, где пропала Саша
Фетисова, он, мысленно уменьшившись, бродил подземными
переходами в банке, таскал землю, охранял, охотился, бдил, пас
тлей, гонял божьих коровок... Это помогло найти Фетисову. А вот
сейчас вяло жует бутерброд, прихлебывает остывший чай и смотрит
на муравьев, смотрит... Не решается?
В институт Ногтев отвез его на другой день рано утром.
Трижды проверили и перепроверили документы. Когда поднялись в
зал, Кириллу показалось, что они, уже уменьшившись, попали во
внутренности компьютера. Везде сверкали панели вычислительных
машин, на экранах плясали разноцветные кривые, над головой
шелестели воздухоочистители. Пахло электричеством, энергией,
сжимаемым пространством.
Кирилл ошеломленно оглядывался. За два года командный
пункт по отправке космических кораблей превратился в пункт
отправки суперзвездолетов. Или даже галактолетов. А может быть,
отсюда теперь руководили движением звезд. Прежние работники,
которых запомнил Кирилл, выглядели перед нынешними как
слесари-монтажники перед академиками. Воздух трещал,
раздираемый мощными силовыми полями. Хищно блестел металл,
пластик. Даже сотрудники выглядели не то компьютерами, не то
пришельцами из мира высоких энергий.
-- Растем, -- буркнул Ногтев неопределенным тоном.
Кирилла подвели к операционному столу. Несколько пар рук
помогли взобраться. Сверху пошел вниз потолок, в гигантском
параболическом зеркале колыхалось, как в ртутном шаре, его
исполинское бледное лицо. Качнулись ущелья морщин, на выбритом
поле подбородка торчали в лунках пни срубленных бритвой волос.
Он с облегчением закрыл глаза под маской наркоза, только
бы не видеть медленно подъезжающий широкий стол с набором
хирургических инструментов, где ярче всего блестели острые
ножи.
Он сделал глубокий выдох, и сознание покинуло его почти
сразу.
Глава 13
Тошнота, головокружение и холод в желудке, словно съел
пять порций мороженого, сидя на карусели.
Не открывая глаз, он медленно пустил пальцы по груди,
животу. Вздутые, как Змиевы валы, по груди шли бугры, круто
сворачивали к бокам, оттуда снова возвращались на живот. Самый
плотный рубец тянулся от правого бока к левому, будто Кирилл
Журавлев, доктор наук, совершил харакири, но отечественная
наука спасла недоумка. Оглушенная анестезией нервная система
приходила в себя с трудом, пугливыми толчками. Пальцы не
сгибались. Суставы ныли, словно его только что сняли с дыбы.
Когда второй раз пришел в себя, над ним колыхалось бледное
лицо с блестящими глазами. Блеск резанул по глазам Кирилла, он
снова опустил веки.
-- Кирилл Владимирович! -- услышал он резкий голос. -- Вы
можете видеть! Не бойтесь, перестаньте жмуриться.
Розовый туман, проникающий через веки, сменился ярким
светом. Кирилл с трудом свел глаза в фокус. Перед ним стояла
огромная раскоряченная морковь, по ней ползали черные жуки.
Когда в глазах перестало двоиться, он распознал человека в
ярко-красном комбинезоне. Жуки превратились в геометрически
правильные черные пятна. Человек походил на помесь мухомора и
божьей коровки, только лицо его было бледное, с теми чертами,
которые в старину называли интеллигентными, а глаза живо
блестели. Комбинезон облегал плотно, голову скрывал капюшон,
надвинутый так низко, что Кирилл не видел даже бровей
незнакомца.
-- Все в порядке, -- заверил блестящеглазый. -- Я местный
врач, Михаил Андреевич Кравченко, к вашим услугам. Ваш переход
прошел вполне благополучно, не волнуйтесь. Вы готовы.
-- Готов... -- простонал Кирилл. Собственный голос
показался ему карканьем простудившейся вороны. -- Что вы
понимаете под словом готов?
Кравченко ухмыльнулся:
-- Готов, это... готов к труду и обороне. К подвигам! Все
выше и дальше.
-- Я не готов к подвигам... Что у вас за странная такая
психотерапия? Не у Малюты Скуратова проходили преддипломную
практику?
Кравченко успокаивающе положил ладонь ему на лоб:
-- Ну-ну... Зачем вам старые внутренности? Их было так
много. Вы даже не представляете, сколько. Одних только толстых
кишек...
-- Не надо подробности, -- быстро сказал Кирилл. -- Я
почти готов, как вы говорите. В смысле готов к труду и обороне,
к чему угодно. Особенно готов встать и уйти.
-- Вот видите, как хорошо, -- заверил его Кравченко, в его
глазах мелькали странные огоньки. -- Лекарства быстро
выветриваются, вы в самом деле можете уже подниматься. Только
сразу натяните нашу защитную шкуру. Это аналог местного хитина.
Кутикула, как называют некоторые. Вы как специалист подберете
название поточнее.
Он с таким видом потряс перед Кириллом вторым
комбинезоном, словно тот должен был прямо со стола прыгнуть в
него с ликующим воплем.
Кирилл опустил взгляд на грудь, поспешно поднял глаза.
Скопище багровых рубцов, вздутые вены, выжженная кожа на
животе, словно там бились лбами танковые армии с применением
авиации.
-- Рассосется, -- пояснил Кравченко с сочувствием. --
Влезайте, влезайте! У меня шрамов больше, хотя вам в это сейчас
трудно поверить. Ничего, жив.
Он помог слезть со стола, начал поспешно запихивать
Кирилла в комбинезон. Ткань плотно обжимала тело, как
противотромбофлебитные чулки. Кирилл с трудом высунул лицо
через эластичную дыру, чувствуя себя выглядывающим из
продырявленной камеры футбольного мяча.
Комбинезоны, похоже, делали для детсадовцев. Кирилл сейчас
не отбился бы и от тли, и Кравченко без помех расправил на нем
комбинезон, натянул резиновые рукава с перчатками.
Потом перед ним поплыло. Когда очнулся, на губах был холод
и горький привкус. Он сидел на грубо сколоченном стуле.
Блестящие глаза Кравченко смотрели из клубящегося тумана.
-- Пройдет, -- донесся из тумана успокаивающий голос. --
Все такое прошли! Первым было куда хуже. Я знаю, первым из
постоянных был я... Пришлось самому себе делать некоторые
